– Похоже, и те, и эти, – сказал Жарков, отводя взгляд.
– После разберемся, – вздохнул Миллер. – Когда… и если… утихнет вся буча. Приводи себя в порядок, ты нам будешь нужен.
– Я знаю, как остановить конфликт, – произнес Жарков.
Начальник базы его не слушал, поэтому пришлось повторить громче и дерзким голосом.
– Что, прямо сейчас? – без энтузиазма спросил Миллер.
– Нет. Постепенно, в разумной перспективе.
– Ступай, поговори со своими… с ксенологами.
Жарков кивнул и двинулся к выходу. Что ж, начальник прав, ксенологи его выслушают. Они готовы выслушать самого сатану, предложи тот нечто конструктивное, и даже впарят ему парочку своих душ, если потребуется плата.
– Черт бы тебя побрал, Вит, – сердито сказал Миллер. – У тебя есть минута, употреби ее с пользой.
– Хорошо, – сказал Жарков. – Там, на берегу, я солгал бронеходчикам, что мы и они – одна раса. Что мы старшая ветвь и не можем равнодушно наблюдать, как младшие братья истребляют друг дружку. Я лгал, что существуют научные исследования, генетические экспертизы, исторические свидетельства, которые известны узкому кругу посвященных. Что военное руководство об этом знает, но не желает прекращать войну, потому что война спишет любые экономические просчеты. Я там насочинял всякого…
– И что? – выжидательно спросил Миллер.
– Они поверили. Они хотели верить во что-нибудь подобное. Мне показалось, им до чертиков надоела бойня и ужасно не хотелось умирать. Они все равно умерли. Держась за руки.
– Держась за руки. – Миллер усмехнулся. – Абхуг и квэрраг. Должно быть, ты лгал с большим искусством. Думаешь, до тебя не пытались найти хоть что-то общее, способное их примирить? Думаешь, ты первый и самый умный?
– Они искренне не понимали, зачем мы лезем в их дела, в их войну, – сказал Жарков с отчаянием. – Они не понимали, в чем наш интерес. Я им объяснил.
– Ксенологи тебя на смех поднимут, – убежденно сказал Миллер. – Ты же знаешь базовый принцип: не лгать, ложь недопустима, потому что рано или поздно вскрывается и все портит.
– Значит, придется лгать умело. Убедительно, изощренно. И не сдавать правде ни единой пяди.
– Ложь заразительна. Только начни, потом не уймешься. И не только в этом чертовом мире, далее – везде и без остановок.
– Человека от зверя отличает способность лгать, – упрямо сказал Жарков. – Неприятно, но факт.
– Философ… Заметь: сейчас я верю тебе на слово про сомкнутые руки. Что, если ты на мне репетируешь?
– Они сказали: быть вашей родней почетно. Понимаете? Человечество стало ослепительной целью. Для них честь быть с нами, но для нас – громадная ответственность, больше той, что мы здесь себе позволяем. И тогда так: попытаться использовать редкий шанс, пускай иллюзорный, один на миллион. Или нам с нашими принципами и впрямь следует убраться отсюда. Будь что будет, но без нас. Гори все огнем. А мы станем холить и лелеять свои принципы у себя дома.
– Мы не можем так поступить, Вит. Еще один базовый принцип: не проходить мимо беды. Все же поговори с ксенологами. Если они выслушают твою ересь и примут консолидированное решение, что ж… Мы всего лишь исполнители, наше дело – тактика, ваше – стратегия.
«Да, стратегия, – думал Жарков, направляясь в научный сектор базы. – Я должен быть убедителен. По крайней мере меня выслушают. И ошибается Миллер, смеяться никто не станет. Здесь есть люди умнее меня, и у них будут веские аргументы «против». Но никому еще не удавалось заставить абхуга и квэррага взяться за руки. Только мне, Виталию Жаркову, полевому ксенологу третьего класса. Это сильный аргумент «за». Ложь, не ложь… Главное – остановить войну, эту громадную, тупую, свирепую, жадную до крови машину с чудовищной инерцией. Скажете, такая цель не оправдает любые средства? Да вы ни черта не понимаете. Вы не видели войны. Придется фальсифицировать историю, подделывать базы знаний, искажать генетические карты, внедрять резидентуру, сочинять подложные документы, создавать группы влияния, липовые культы и религии, в конечном итоге самим всей душой поверить в собственную ложь, чтобы она стала правдой.
Заменить эту реальность на новую.
И тогда, быть может, наступит мир.
2020
Александр ГромовДержать стену
Ни шевельнуться. Ни сощуриться от лучей полуденного солнца, ни поежиться от зимней мороси. Он давно уже стал деталью ландшафта и не сожалел о том. Полный покой – но только внешне.
Внутри же шла работа более однообразная, чем рытье ямы, более монотонная, чем верчение жернова. Она отнимала все силы. Застывшая в неподвижности фигура напоминала статую, облаченную в ветшающую одежду, и лишь запасшийся колоссальным терпением наблюдатель мог бы отметить, что «статуя» изредка позволяет себе моргнуть. Правда, наблюдатели, даже не столь терпеливые, появлялись редко. Кому охота карабкаться так высоко?
Он знал, что своей неподвижностью спасает людей, живущих в долине, и они тоже знали это. Ну и что? Колониальная администрация получила свое, люди тоже получили желаемое за свои деньги, а дополнительной благодарности не требуется. Реальность такова, какова она есть, то есть груба, примитивна и по-своему логична. Иного не дано, и нет смысла в бесплодных мечтаниях.
– Климат у нас, значит, муссонный, так он по науке называется, – объяснял на ходу Рамиль, – а потому как бы и русло сухое. Не сезон. Сейчас весь излишек воды уходит из озера как бы через северный проран. Уф-ф! – Вскарабкавшись на валун, он остановился и стал шумно дышать сквозь маску. – Ничего… скоро уже дойдем… Уф-ф… А ты молоток, почти не запыхался… и без маски ходишь… Ну так вот, а когда, значит, приходит муссон, то уровень озера, значит, как бы поднимается. Тут поганее всего, что пик ливней совпадает, значит, с пиком таяния ледников выше в горах… ледники-то видел? Что в проране тогда делается – ух, жуть! Ну, еще увидишь, если любопытно… Скалы там крепкие, вода их как бы размоет разве что через миллион лет. Короче, не справляется, значит, проран с водоотводом в пик паводка. Не всякий год, значит, такое бывает, иной раз лет десять как бы ничего, а потом раз – и пошло-поехало… Тогда вода – гляди – как бы начинает переливаться вот тут, через западный, значит, гребень. Русло тут как бы широкое, а ниже еще шире… ну, ты видел. – На секунду он вхолостую зашевелил губами, припоминая мудреные слова, и припомнил: – Пролювиальный конус выноса, так это, значит, по науке называется…
Спутник Рамиля знал, как это называется. Кивнув на ходу, он перебрался на очередной валун как-то боком, ловким крабьим движением, и сейчас же забросил себя на следующий валун. Рамиль посмотрел на него с простодушным любопытством.
– В позапрошлом, значит, году весь поселок занесло грязью по окна, – сказал он, – а три дома на окраине вообще как бы смыло. Четверо погибших. Ничего себе смерть – захлебнуться в жидкой грязи, а? Бр-р, врагу не пожелаешь… Хотя нет, это я вру, врагу-то как раз и пожелаешь…
Спутник вновь не ответил. Какие враги могут быть у колонистов на самой обыкновенной планете, не входящей в реестр особо перспективных, лакомых миров? Скорее всего, никаких, если не считать местную природу да еще администрацию. Но подписывать контракт никто не неволил. Все честно.
Он молчал, а Рамиль, не дождавшись ответной реплики, подумал, что спутник, значит, бережет как бы дыхание. Может, даже хуже: брезгует точить лясы с каким-то там поселенцем, отряженным старостой в проводники. Наверное, так и есть. Ну как же – спец по решению проблем колонистов, столичная штучка! За его услуги уплачена немалая цена, и он эту цену знает. Персона!
Остаток подъема одолели молча. Со скального гребня открылось озеро. Оно лежало внизу, в котловине, большое, круглое и мирное. Несколько быстрых прозрачных речек, скача по камням и пенясь, несли в него талую воду со сверкающих ледников. Спокойная темная гладь отражала остроконечные вершины и цепляющиеся за них облака. Не верилось, что такая красота может внезапно стать страшной угрозой, и если бы не облачко водяной пыли, висящее над тем местом, где угадывался пресловутый северный проран, можно было бы подумать, что туземная природа давно и навсегда отринула мысль о каких бы то ни было бесчинствах. Но облачко все-таки висело.
Рамиль был больше не нужен. Он и с самого начала был не нужен, но его навязал староста. Как еще употребить бестолкового парня, способного, однако, запомнить и доложить? Колонисты себе на уме и подозрительны без всякой причины, как типичные деревенские, живущие на отшибе. Их далекие потомки, возможно, станут другими, но только если Земная Федерация найдет вескую причину вкладывать средства именно в этот передовой форпост, а не в какой-нибудь другой. Однако вряд ли. Теория вероятностей не на стороне колонистов. И Лига, и Уния, и Федерация стремятся расширить свои владения по максимуму, прозорливо ожидая решающего спора о том, какой альянс будет доминировать в Галактике. Все, что пригодно для заселения и освоения, будет заселено и освоено, а дальше – кому как повезет. Богатые ресурсами и выгодно расположенные колонии будут процветать, а доля остальных, коих большинство, – прозябание. Иные богатые колонии со временем скатятся в упадок, а некоторые, напротив, поднимутся из ничтожества до полного благополучия, а то и – чудеса ведь иногда случаются – до сказочного расцвета. Не угадаешь. Известно лишь, что в лотерею выигрывают немногие.
Пока же Земля сбрасывает в колонии демографические излишки, отнюдь не самые качественные. Крестьянская беднота, сомнительные личности из городских низов, польстившиеся на посулы бездельники, искатели удачи, ссыльные правонарушители – всех в кучу и сюда, на фронтир. Несколько поколений шаткой жизни, вечная нехватка того и этого, разгул бандитизма при бессилии администрации, медленная и мучительная выработка жестких правил, неизбежный отстрел двуногих хищников – и потомки люмпенов превращаются в добропорядочных хозяев, мирных туповатых фермеров, ни к чему особо не стремящихся. Ну разве что к тому, чтобы их дома и посевы были чем-то ограждены от скатывающихся на них со склона грязевых лавин…