Он решил попробовать еще раз и зашел в соседнее стойло. На этот раз лоток заполнила зернистая масса желтого цвета. Она не жгла палец, но стоило Дженнеру ее отведать, как он тотчас сплюнул: ощущение было такое, будто его угостили жирной смесью глины с бензином. Терзавшая его жажда усилилась от неприятного привкуса во рту. В отчаянии он выбежал наружу и разбил флягу, надеясь отыскать внутри остатки влаги. В спешке он пролил несколько драгоценных капель, бросился на землю и начал их слизывать.
Спустя полминуты он все еще продолжал лизать камень, и там все еще была вода. Внезапно он понял, что произошло, поднялся и уставился на капельки воды, сверкавшие на гладком камне. Пока он смотрел, еще одна капля появилась на этой сплошной и твердой на вид поверхности.
Он опять лег и кончиком языка подобрал все капли. Еще долго он лежал, прижав губы к «мрамору» и высасывая скудные крохи воды, милостиво предложенные ему деревней. И вдруг поверхность каменной плиты, с которой он пил, куда-то провалилась. Дженнер удивленно приподнялся и в темноте осторожно ощупал плиту. Камень раскрошился. Очевидно, отдал всю воду, какая в нем была, и разрушился. Деревня убедительно продемонстрировала свое желание угодить ему. Но вместе с тем напрашивался другой, менее приятный вывод. Ведь если деревня вынуждена приносить часть себя в жертву, чтобы дать ему напиться, — значит, запасы воды ограниченны.
Новым утром к нему вернулась вся его железная решимость — та самая решимость, которая помогла ему пройти по меньшей мере пятьсот миль по незнакомой пустыне. Космонавт направился к ближайшему лотку. На этот раз автомат сработал лишь через минуту, а потом на дно лотка выплеснулось около наперстка воды. Дженнер насухо вылизал воду и подождал в надежде получить еще. Ничего не дождавшись, он мрачно подумал, что где-то в деревне разрушилась еще целая группа клеток, чтобы высвободить для него свою воду.
И тут ему пришло в голову, что только человек, с его способностью передвигаться, может найти новый источник воды для прикованной к месту деревни. Конечно, пока он будет искать этот источник, деревне придется поддерживать его силы. Это значит, что ему прежде всего надо что-то есть.
Он принялся шарить по карманам. Там должны были остаться крошки мяса, хлеба, сала… Он осторожно нагнулся над соседним стойлом и положил в лоток эти остатки. Деревня может ему предложить лишь более или менее точную копию образца, который он ей покажет. Если после того, как он пролил на камень несколько капель воды, она поняла, что ему нужна вода, то, может быть, подобное жертвоприношение поможет ей догадаться, какой должна быть пригодная для него пища?
Дженнер подождал, потом зашел в стойло. В лоток вытекло около пинты густого, маслянистого вещества. Оно резко пахло плесенью, на вкус отдавало затхлым, было сухим, как мука, — и все же съедобным.
Дженнер медленно ел, понимая, что находится сейчас целиком во власти деревни. Вдруг пища содержала яд? Потом он поднялся по пандусу, который вел на верхний этаж. С верхушки башни, с высоты метров в двадцать, он мог заглянуть за холмы, окружавшие деревню. Надежда, которая привела его сюда, померкла. Со всех сторон, насколько хватал глаз, простиралась сухая пустыня, а горизонт был скрыт тучами поднятого ветром песка. Если где-то поблизости и находилось марсианское море, то оно было вне пределов досягаемости.
Придуманный им план помочь деревне потерпел крушение. Дни тянулись за днями — сколько их прошло, он не имел ни малейшего представления. Каждый раз, когда он шел есть, ему доставалось все меньше воды. Дженнер снова и снова говорил себе, что это его последний обед. Трудно было ожидать, что деревня ради него пойдет на самоуничтожение. Еще хуже было то, что пища оказалась недоброкачественной. Он подсунул деревне несвежие, может быть, даже гнилые образцы. После еды у него часами кружилась голова, его бил озноб. Деревня делала все, что могла. Остальное должен был сделать он сам, а он не мог приспособиться даже к этой пище…
Два дня космонавт чувствовал себя так плохо, что не мог подползти к стойлу. Час шел за часом, а он бессильно лежал на полу. На вторую ночь боли так усилились, что он наконец решился.
«Если я заберусь на возвышение, — сказал он себе, — жар прикончит меня. Деревня поглотит мое тело и вернет себе часть истраченной на меня воды».
Целый час он взбирался по наклонной плите на ближайшее возвышение и, когда дополз до верха, долго лежал в полном изнеможении, не в силах даже заснуть. И все-таки заснул.
Его разбудили звуки скрипки. Грустная и нежная музыка рассказывала о величии и падении давно вымершей расы. Дженнера осенило. Это же было вместо свиста — деревня наконец приспособила к нему свою музыку! Он заметил и другое. Возвышение, на котором он лежал, было уютным и теплым, но — теплым, и только. Он чувствовал себя великолепно.
Дженнер поспешно опустился по наклонной плите и подполз к ближайшему стойлу. Лоток заполнила дымящаяся масса. Она аппетитно пахла, а вкусом напоминала густую мясную похлебку. Он погрузил в нее лицо и принялся жадно лакать. Когда он съел все, то впервые почувствовал, что не хочет пить.
«Я победил! — подумал Дженнер. — Деревня нашла способ меня прокормить!»
Затем осторожно, не сводя глаз с потолка, заполз в стойло-душ. На него полились струйки желтоватой жидкости, освежающей и приятной. Дженнер с наслаждением вильнул своим двухметровым хвостом и поднял вверх узкую морду, чтобы струи жидкости смыли остатки пищи, прилипшие к его острым зубам. Потом, переваливаясь на четырех коротких лапах, выполз наружу и улегся на солнцепеке, чтобы послушать любимую музыку.
Банка краски
«Я снижался, совершая посадку на поверхность Венеры. Тормозные двигатели работали превосходно. Уж не снится ли мне все это? Но вот мой кораблик мягко опустился на дно неглубокой, сильно вытянутой лощины, поросшее ярко-зеленой травой. А минутой позже первый человек, достигший Венеры, вышел из ракеты и осторожно шагнул в сочное луговое пышнотравье».
Кэлгар сделал глубокий вдох — воздух пьянил, как вино. Кислорода, пожалуй, маловато, зато какие свежесть и сладость, какое ласковое тепло! Уж не попал ли он в рай? Кэлгар достал блокнот и записал впечатления. Ведь по возвращении на Землю каждое такое наблюдение пойдет на вес золота. А денег ему понадобится много…
Сделав запись, он спрятал блокнот — и тогда увидел куб. Тот лежал совсем рядом, чуть вдавившись в землю — так, словно упал с небольшой высоты. Этакий полупрозрачный кристалл с восьмидюймовым — на глаз — ребром; на одной из граней — нечто вроде ручки. Поверхность куба матово лучилась; так отражает свет полированная слоновая кость. Странная штуковина могла быть чем угодно.
У Кэлгара имелось при себе несколько анализаторов, и он поочередно дотрагивался концами проводов до разных мест «хрустального куба». Тот не излучал ни электрической, ни атомной энергии, не был радиоактивен, не реагировал на пробы кислотами, не пропускал электрического тока и отражал пучки электронов высоких энергий.
Астронавт натянул резиновые перчатки и прикоснулся к тому, что могло служить ручкой. Ничего не случилось. Тогда он осторожно, почти нежно, ощупал поверхность куба.
Снова ничего. Наконец крепко сжал ручку пальцами, подумал, потом дернул вверх.
Кристалл легко оторвался от земли. Весил он, как прикинул Кэлгар, фунта четыре. Он вновь опустил куб на траву, чуть отступил и принялся внимательно наблюдать за непонятным предметом со все большим интересом и волнением, постепенно сознавая, что именно находится перед ним. Несомненно, куб являлся плодом чьей-то технической деятельности. А раз так, выходит, на Венере существует высокоразвитая жизнь. Целый год провел Кэлгар в унылом одиночестве космического пространства, мечтая о встрече с любым живым существом. И вот теперь выясняется, что Венера населена!
Напряженно раздумывая, Кэлгар направился к кораблю. Надо было найти какой-нибудь здешний город. О расходе горючего теперь беспокоиться нечего — несомненно, запас можно будет пополнить там. Напоследок Кэлгар снова бросил взгляд на куб. На какой-то миг энтузиазм его поугас. Что, спрашивается, делать с этой штуковиной? Оставлять здесь — не имеет смысла: покинув эту лощину, он уже вряд ли сумеет найти ее снова. Однако в отношении любого предмета, вносимого внутрь корабля, следовало проявлять предельную осторожность. А вдруг куб подброшен сюда нарочно? Само это предположение показалось Кэлгару столь фантастичным, что сомнения разом рассеялись. Или почти. Пожалуй, еще несколько проверок произвести все же стоило. Он снял перчатку и легонько прикоснулся к ручке голыми пальцами.
— Во мне краска! — произнес загадочный куб.
Ахнув от удивления, Кэлгар отскочил. Потом осмотрелся по сторонам: поблизости ровным счетом никого. Он снова притронулся к ручке хрустального куба.
— Во мне краска!
Мозг Кэлгара работал ясно и четко. Сомнений не оставалось: говорил сам загадочный предмет. Кэлгар медленно выпрямился и теперь стоял, ошеломленный открытием, загипнотизированно вглядываясь в артефакт венерианской цивилизации. Чтобы вообразить технические возможности и интеллектуальные способности расы, додумавшейся до столь фантастической упаковки для краски, понадобилось немало времени. Мысль его воспарила в заоблачные выси и упорно не хотела возвращаться на землю; Кэлгар пребывал в глубоком оцепенении. Ведь среди всех творений человеческого разума не было ничего подобного изделию, с которым он столкнулся. Хотя удивляться, в сущности, нечему: подумаешь, говорящая банка с краской! По всей видимости, она оснащена каким-нибудь простеньким думающим устройством.
Кэлгар улыбнулся, его довольно-таки заурядная физиономия пошла сетью морщинок, серо-зеленые глаза заблестели, губы раздвинулись, приоткрыв белые зубы. Он искренне веселился. Банка краски! Само собой, ее содержимое состоит из иных компонентов, нежели цинковые белила, льняное масло и какой-нибудь сиккатив. Но это можно будет выяснить и потом. Пока же довольно самого факта обладания. И пусть Кэлгару не удастся сыскать на Венере ничего больше, его путешествие оправдано уже одной этой находкой. Ведь наибольшую ценность представляют как раз предметы повседневного обихода. Кэлгар наклонился и решительно схватился за ручку.