Докладывали командующий противовоздушной обороной генерал-майор Громадин и командующий истребительной авиацией ПВО полковник Климов.
Проигрывались разные варианты воздушного нападения на Москву, то есть налеты с разных направлений, на разных высотах, днем и ночью, и демонстрировались соответствующие способы отражения этих налетов различными родами оружия противовоздушной обороны.
На протяжении всего учения Сталин внимательно за всем наблюдал и слушал, но не проронил ни слова. Когда игра была закончена и, как полагалось, атаки воображаемых самолетов противника отражены, он молча обошел вокруг планшета. Создалось впечатление, что разыгранные варианты ни в чем его не убедили, что у него какое-то недоверчивое отношение ко всему этому делу. Наконец, раскуривая свою трубку, он произнес как бы сквозь зубы:
– Не знаю, может быть, так и надо…
Потом молча пошел в кабинет, пригласив туда Шахурина, Дементьева, Жигарева, Петрова и меня.
Не было уверенности, что защита Москвы с воздуха обеспечивается надежно.
Так же как и на нас, на него эта военная игра не произвела серьезного впечатления: как-то все схематично и бумажно.
И в кабинете Сталин опять сказал:
– Может быть, так и надо… Кто его знает?..
А потом несколько раз повторил:
– Людей нет, кому поручишь… Людей не хватает…
Когда Сталин заговорил о людях, Дементьев шепнул мне:
– Давай попросим за Баландина.
Я кивнул ему, и мы воспользовались паузой в разговоре.
– Товарищ Сталин, вот уже больше месяца, как арестован наш замнаркома по двигателям Баландин. Мы не знаем, за что он сидит, но не представляем себе, чтобы он был врагом. Он нужен в наркомате, – руководство двигателестроением очень ослаблено. Просим вас рассмотреть это дело.
– Да, сидит уже дней сорок, а никаких показаний не дает. Может быть, за ним и нет ничего… Очень возможно… И так бывает… – ответил Сталин.
На другой день Василий Петрович Баландин, осунувшийся, остриженный наголо, уже занял свой кабинет в наркомате и продолжал работу, как будто с ним ничего и не случилось…
А через несколько дней Сталин спросил:
– Ну, как Баландин?
– Работает, товарищ Сталин, как ни в чем не бывало.
– Да, зря посадили.
По-видимому, Сталин прочел в моем взгляде недоумение – как же можно сажать в тюрьму невинных людей?! – и без всяких расспросов с моей стороны сказал:
– Да, вот так и бывает. Толковый человек, хорошо работает, ему завидуют, под него подкапываются. А если он к тому же человек смелый, говорит то, что думает, – вызывает недовольство и привлекает к себе внимание подозрительных чекистов, которые сами дела не знают, но охотно пользуются всякими слухами и сплетнями… Ежов мерзавец! Разложившийся человек. Звонишь к нему в наркомат – говорят: уехал в ЦК. Звонишь в ЦК – говорят: уехал на работу. Посылаешь к нему на дом – оказывается, лежит на кровати мертвецки пьяный. Многих невинных погубил. Мы его за это расстреляли.
После таких слов создавалось впечатление, что беззакония творятся за спиной Сталина. Но в то же время другие факты вызывали противоположные мысли. Мог ли, скажем, Сталин не знать о том, что творил Берия?
А.А. Жданов однажды рассказал мне анекдот про любимую трубку Сталина: «Сталин жалуется: пропала трубка. Ему говорят: «Возьмите другую, ведь у вас вон их сколько». – «Да ведь то любимая, я много бы дал, чтобы ее найти».
Берия постарался: через три дня нашлось 10 воров, и каждый из них «признался», что именно он украл трубку.
А еще через день Сталин нашел свою трубку. Оказывается, она просто завалилась за диван в его комнате».
И Жданов весело смеялся этому страшному анекдоту.
Министр Хруничев рассказывал, что он был свидетелем, как Берия с присущим ему коварством пытался скомпрометировать и меня в глазах Сталина. Однако, на мое счастье, Сталин мне верил…
Вскоре после проведения военной игры ПВО прошла и настоящую боевую проверку. Ровно через месяц после вероломного вторжения гитлеровцев москвичи почувствовали, что война стучится в ворота столицы: в ночь с 21 на 22 июля нацисты предприняли первый массированный воздушный налет на Москву.
В 10 часов вечера 21 июля в районе Москвы были замечены одиночные немецкие самолеты-разведчики. Нависла непосредственная угроза столице с воздуха. Ночь была безоблачная, и вражеские самолеты обнаружили на дальних подступах к городу.
Схема действий немецкой бомбардировочной авиации во время налета на Москву в ночь с 21 на 22 июля 1941 года
Объявили воздушную тревогу. Завыли сирены. Вслед за разведчиками, с интервалами в 10 минут, появилось несколько эшелонов вражеских бомбардировщиков, по 20 самолетов в каждом эшелоне. Совместными усилиями зенитной артиллерии, прожектористов и летчиков противовоздушной обороны четыре вражеских самолета были сбиты, а остальные врассыпную повернули обратно.
После этого гитлеровские пираты изменили тактику и попытались подобраться к Москве группками, по четыре-пять, или даже вовсе одиночными самолетами. Некоторым из них удалось прорваться и сбросить свои бомбы на окраинах.
Во время налета я находился в наркомате. Сразу же после объявления по радио воздушной тревоги нарком и все сотрудники спустились в бомбоубежище. Но там не сиделось.
Поднялся на крышу. Грохотала зенитная артиллерия, по небу рыскали лучи прожекторов, иногда в их перекрестье серебристыми крестиками заметны были вражеские самолеты.
На окраинах города там и здесь раздавались взрывы, полыхало пламя, стелился багряный дым пожарищ. Было довольно жутко.
Эта вторая попытка гитлеровцев бомбить Москву в ночь на 22 июля стоила им еще пяти самолетов, сбитых только в районе города.
Если учесть, что в этом первом налете на самолетах «Юнкерс-88», «Дорнье-215» и «Хейнкель-111» принимали участие лучшие летчики гитлеровской бомбардировочной авиации, имевшие за плечами большой опыт бомбежки городов Англии, Франции, Польши, то нужно сказать, что наша противовоздушная оборона с честью выполнила свою задачу.
Пожарные команды, группы МПВО самоотверженно вели себя в ту первую ночь, когда Москва встретилась с войной лицом к лицу.
Следующей ночью враг повторил налет опять большим количеством самолетов, которые маленькими группами пытались подойти к Москве с разных сторон. На этот раз обстановка для нас оказалась более сложной, так как облачность мешала работе зенитчиков и прожектористов. Летчикам тоже труднее было обнаруживать вражеские самолеты. Опять были взрывы, пожары, разрушения и жертвы среди гражданского населения. Тем не менее и на этот раз врагу не удалось причинить Москве серьезных повреждений. Примерно такой же результат был и от третьего налета.
Москвичам становились привычными то и дело объявлявшиеся воздушные тревоги, вой сирен и, наконец, знакомый голос по радио бессменного в эти тревожные дни и ночи диктора Левитана: «Опасность воздушного нападения миновала, отбой… отбой…»
В это время геббельсовская пропаганда вовсю трубила об успешных бомбардировках и больших разрушениях в Москве. Однако на самом деле вражеская авиация не причинила большого ущерба городу.
Первые налеты обошлись гитлеровцам в несколько десятков самолетов. И, что еще важнее, они сбили спесь с фашистских летчиков и подорвали веру в свою непобедимость и безнаказанность. Около 200 лучших летчиков бомбардировочной авиации Гитлера нашли свою смерть в июльские ночи в небе Москвы.
Самолет-разведчик Юнкерс Ju 88, сбитый 25 июля 1941 года летчиками 3-го истребительного авиакорпуса около Истры, совершил вынужденную посадку. Через пять дней его установили на площади Свердлова (ныне Театральная площадь) в Москве для демонстрации жителям столицы. Фото Маргарет Бурк-Уайт
После этого немцы стали действовать осторожнее, но и мы тоже приобретали боевой опыт.
Начиная с 22 июля налеты на Москву повторялись чуть ли не каждую ночь и стали привычными. Однако система противовоздушной обороны действовала довольно слаженно, и, как известно, ни один налет гитлеровцам по-настоящему не удался. Прорывавшиеся к городу одиночные самолеты не смогли выполнить цели, поставленной Гитлером, – стереть с лица земли нашу столицу. Повреждения в Москве, причиненные этими бомбежками, не могут идти ни в какое сравнение с теми разрушениями, которые немецкой бомбардировочной авиации удалось нанести Лондону.
Налет на Москву в ночь на 26 июля 1941 года, запечатленный фотокорреспондентом американского журнала «Лайф» Маргарет Бурк-Уайт
Во всяком случае, ночь 22 июля 1941 года была первым экзаменом для московской ПВО, и вот какова оценка этому в приказе наркома обороны от 22 июля 1941 года:
«В ночь на 22 июля немецко-фашистская авиация пыталась нанести удар по Москве.
Благодаря бдительности службы воздушного наблюдения (ВНОС) вражеские самолеты были обнаружены, несмотря на темноту ночи, задолго до появления их над Москвой.
На подступах к Москве самолеты противника были встречены нашими ночными истребителями и организованным огнем зенитной артиллерии. Хорошо работали прожектористы. В результате этого более 200 самолетов противника, шедших эшелонами на Москву, были расстроены и лишь одиночки прорвались к столице. Возникшие в результате бомбежки отдельные пожары были быстро ликвидированы энергичными действиями пожарных команд. Милиция поддерживала хороший порядок в городе.
Нашими истребителями и зенитчиками сбито, по окончательным данным, 22 самолета противника.
За проявленное мужество и умение в отражении налета вражеской авиации объявляю благодарность:
1. Ночным летчикам-истребителям Московской зоны ПВО;
2. Артиллеристам-зенитчикам, прожектористам, аэростатчикам и всему личному составу службы воздушного наблюдения (ВНОС);
3. Личному составу пожарных команд и милиции г. Москвы.
За умелую организацию отражения налета вражеских самолетов на Москву объявляю благодарность:
Командующему Московской зоной ПВО генерал-майору ГРОМАДИНУ,