Этот человек, которого я впервые увидела несколько минут назад, знал, кто я и почему я здесь. Я не знала, как к этому относиться, так что просто сказала:
– Наверное, вы здесь давно работаете.
Трэвис слабо улыбнулся.
– С возрастом время бежит все быстрее. Какой-то смысл в этом есть, я так думаю. Каждый день становится все меньшей частью жизни.
Я посмотрела на отца.
– Можно до него дотронуться?
Санитар кивнул.
– Только недолго. И если он не расстроится.
– А сейчас он расстроен?
– Нет, не расстроен. Просто слишком расчувствовался.
Я взяла отца за руку – вялую и мягкую, как я и ожидала, – а отец устремил взгляд за мои плечи, где Трэвис открывал его прикроватную тумбочку.
– Он хотел, чтобы ты кое-что прочитала.
Отец сидел и внимательно смотрел на Трэвиса.
– Откуда вы знаете?
– Узнал в первую неделю своей работы, тем вечером, когда твоего отца привезли сюда, в Брайдуэлл. У нас всегда было чувство, что мы вместе идем по этой дороге, правда, Фрэнк?
Фрэнк кивнул или попытался кивнуть.
– И сколько времени он здесь находится?
– Примерно четырнадцать лет.
Трэвис нашел, что искал, и положил этот предмет на стол передо мной. В первую секунду мне показалось, что санитар взял мой дневник. Тетрадь, правда, была старше на вид, с мраморной черно-белой обложкой, с помятыми и пожелтевшими от времени страницами. Но все равно казалась до жути знакомой.
Я посмотрела на Трэвиса, который теперь стоял у двери, как часовой.
– Можно?..
Санитар кивнул.
– Он хотел, чтобы ты это прочитала. Он написал это для тебя.
Я открыла тетрадь. Первая страница была заполнена мужским размашистым почерком, едва читаемым. Значит, такой почерк у моего отца? Я взглянула на него – в глазах у него до сих пор стояли непролитые слезы – и приступила к чтению.
Привет, малыш Йирли! Хотелось бы мне знать твое имя, но я даже не знаю, мальчик ты или девочка. Точнее, мужчина или женщина к тому времени, как возьмешь это послание в руки. Если возьмешь. Мне так хочется с тобой встретиться, но я боюсь того, что ты обо мне подумаешь. Боюсь, ты будешь ненавидеть меня, и если так, то я тебя понимаю. Может, твоя мать никогда не рассказывала тебе обо мне, наверное, так даже лучше.
И все же я пишу на тот случай, если ты придешь. Иначе, боюсь, к тому времени я уже не смогу ответить на твои вопросы.
Я перевернула страницу.
Я не помню своих настоящих родителей. Я даже не могу вспомнить имя, которое они мне дали. Единственное, что я хорошо помню – это время, которое я провел с твоей матерью. Иногда я просыпаюсь в этом холодном пустом месте с ощущением счастья в сердце, как если бы она лежала рядом со мной всю ночь. Иногда мне кажется, что я ощущаю запах ее шампуня на подушке и жарящегося в соседней комнате бекона, и я как можно дольше стараюсь сохранить эти ощущения.
В остальном же моя память полна пробелов, и я знаю, что чем дольше буду находиться здесь, тем меньше буду помнить. Но я в безопасности, малыш Йирли, как и ты.
У меня по спине пробежал холодок. Отец не знал обо мне. Ему это никогда не приходило в голову.
Я часто думаю о том, почему Йирли держали меня у себя. Наверное, не могли отдать меня из чувства долга, из-за того, что тогда их можно было бы назвать плохими людьми. Никто, даже я, не хочет, чтобы его считали плохим человеком.
Меня кормили три раза в день, у меня была теплая, чистая кровать, но я был несчастлив, потому что не мог избавиться от призрака Тома. Иногда они говорили о нем, как о моем старшем брате (иногда мама Йирли, когда особенно печалилась, накрывала четвертое место за обеденным столом), а иногда называли меня Томом. Но чаще всего меня воспринимали всего лишь как посредственную замену. «Том научил бы тебя кататься на велосипеде». «Том поступил бы в Гарвард или Стэнфорд». «Том помогал больным птицам». «Том стал бы ветеринаром, врачом или, возможно, адвокатом или инженером – кем-то, непохожим на ТЕБЯ, Фрэнк, ты можешь стать лишь Никем».
Даже во сне я не мог избавиться от Тома. Иногда мне снилось, что он просачивается через потолок, садится на комод, смотрит на меня красными горящими глазами, разводит рот пальцами и щелкает длинным, похожим на змеиный, языком.
Даже днем я не мог избавиться от ощущения, что за мной кто-то наблюдает. В школе я иногда выглядывал в окно и видел у забора мужчину в красной фланелевой рубашке, смотревшего на меня. Поджидающего меня. На улице я никогда его не видел, но всегда боялся увидеть.
Я уехал от Йирли сразу же после школы, хотел поступить в колледж, но так и не поступил. Когда нет денег, легко убеждать себя в том, что когда-нибудь поступишь в колледж – когда заработаешь достаточно на жилье и обучение. А потом однажды утром смотришь в зеркало и понимаешь, что студенты в твоем классе будут смеяться над тобой, называя «дедом». Надеюсь, ты пойдешь в колледж. Не знаю, как бы это изменило мою жизнь, но я уверен, что точно изменит твою.
Сейчас, в этой пустой белой комнате с ремнями и запорами, мысль о колледже казалась далекой как никогда. Я взглянула на Трэвиса.
– Мои десять минут почти закончились.
Он немного подумал и кивнул.
– Скоро вернусь.
Теперь я могу рассказать тебе о Джанелл.
Я работал в разных местах. Я без труда заводил новых друзей, но иногда они оказывались вовсе не друзьями; когда выяснялось, что они обманывали меня или лгали мне, я не отворачивался от них.
В двадцать два года я устроился работать лесником (в этом месте я содрогнулась) в национальном парке Лэскин. Работа моя, в основном, заключалась в том, чтобы патрулировать места для пикников и следить за тем, чтобы никто не мусорил и не рубил деревья для костров. Джанелл сидела в будке у ворот, собирая плату за проезд. Я подошел к ней в первый же день, мы разговорились, а когда посмеялись над тем, что у одного посетителя на пассажирском сиденье сидела надувная женщина в рыжем парике, я понял, что навсегда полюбил ее. Твоя мать прекрасна, но в ней есть гораздо большее, чем просто красивая внешность. Работа в парке хороша тем, что остается много свободного времени на плаванье или прогулки (да и во время работы можно улизнуть). Признаюсь, что никто из нас не работал настолько усердно, насколько должен был.
В комнату тихо вернулся Трэвис.
– Доктор Уорт в северном крыле у другого пациента, – сказал он. – Можешь задержаться подольше.
Он положил большую белую руку на плечо Фрэнку.
– Готов показать ей фотографии?
Отец опустил челюсть, и Трэвис вынул из ящика тумбочки небольшой фотоальбом с золотой надписью на обложке: «Наше идеальное лето». На внутренней стороне обложки внутри аккуратного красного сердечка почерком моей мамы были выведены инициалы «Дж. С. + Ф. Й.» и дата «1980».
Я осторожно полистала страницы. Мама на лесной тропинке в зеленом комбинезоне и в больших походных ботинках. Мама с румянцем на щеках и задолго до того, как ей пришлось красить волосы в ванной. Мама смеется над огромной порцией мороженого – камера зафиксировала отблеск солнца на ложке. Мама до того, как я испортила ей жизнь.
Когда лето закончилось, мы договорились пожить в одной из сторожек – в хижине на берегу озера Пловер, где богачи платили нам за то, что мы подметали веранды их домов для отдыха и следили за тем, чтобы от мороза не полопались трубы. Мы завели друзей среди рейнджеров – Сэма и Флипа, и еще Робби; по четвергам они приходили к нам в гости, мы сидели, пили вино, играли в покер у печки. Однажды озеро замерзло, и мы проехались по нему на пикапе Флипа, просто так, для потехи. Было опасно, но мы как следует повеселились. Когда мы вернулись в дом, Джанелл пожарила на огне сыр и приготовила горячее какао. Твоя мать не очень увлекалась готовкой, но уж когда готовила, то на славу.
Весной на нашу свадьбу приехали ее родители. Они старались держаться со мной вежливо, но им не нравилось, что они не познакомились со мной до того, как я сделал ей предложение. Улыбаясь мне, мать Джанелл выглядела так, как будто надела маску, и я боялся, что она знает мою тайну. Но они хорошие люди, и, надеюсь, вы сейчас близки.
Твоя мать не знала о моей тайне до того, как мы поженились. Она подозревала, что я что-то скрываю от нее, но любила меня, и ее не заботило, скрываю я от нее что-то или нет, а я думал, что, возможно, и не придется скрывать.
Если ты когда-нибудь придешь сюда, я знаю, о чем ты спросишь. Почему я позволил себе влюбиться в нее? Что заставило меня подумать, будто я достаточно хорош для нее и что все остальное неважно?
И опять-таки возможно, что тебе уже достаточно лет, чтобы влюбиться. В таком случае ты уже знаешь, как я отвечу.
На секунду я представила, что стала на несколько лет старше, что я жарю яичницу с беконом для Ли и что у меня круглый, как шар, живот. Увидев эту сцену перед своим мысленным взором, я тут же поняла, что этого никогда не будет.
Жаль, что я не был для тебя хорошим отцом. Настоящим папой. Когда Джанелл сказала, что у нее родишься ты, я пообещал себе, что твое детство ничем не будет походить на мое. Твоя мама всегда была счастливым человеком, но беременная она стала еще счастливее. Она все дни напролет пела колыбельные, как будто у нее уже родился ребенок.
Я прочитала эти строки, и у меня перехватило дыхание. Мама хотела меня. На какое-то время я действительно сделала ее счастливой.
Мы никому об этом не говорили, но мы знали, что ты скоро родишься, и хотели накопить побольше, поэтому Джанелл устроилась на работу в отель у озера Уиппурвилл. Однажды когда она была на ночной смене, пришел Робби. Он много выпил и наговорил много того, чего не должен был говорить – всякое про тело твоей матери. Он сказал, что она не такая уж милая невинная девочка, какой казалась. Я знал, что он врет, но понимал, что никогда уже не буду вспоминать наше идеальное лето так, как раньше.