Я засунула руки в карманы и дотронулась кончиком ботинка до плетеного коврика на полу.
– Ну да, я постаралась.
– Ну и как? Не томи, девчушка, выкладывай все как есть!
– Он не дома, – медленно произнесла я. – Он в психиатрической лечебнице.
– Ах, мисси, как жаль.
Интересно, как часто он мне врал? На самом деле он не испытывал ни капли жалости. Он с самого начала знал, кто мой отец.
– Ты был прав, – сказала я. – Нужно было забыть о нем и уехать подальше.
Не знаю даже, что заставило меня произнести эти слова. Меньше всего мне хотелось разъезжать по стране с Салли. «Вяленый язык папаши, сердце мамаши в похлебке…»
Он еще хлебнул пива и как-то странно посмотрел на меня. Я почувствовала, что наша связь – типа «это мы, а это мир» – уже распалась. Никаких уроков рыбной ловли не будет. Как будто он знал, что я рылась в его шкафах.
– Ну, какие теперь мысли насчет будущего? – спросил он.
Я покачала головой. Теперь я жалела, что Трэвис уехал. И Ли. Если бы я не поссорилась с Ли, этой ужасной ночи никогда не случилось бы.
Салли прикончил бутылку и швырнул ее в мусор.
– Ну что ж, подумаешь утром.
– А ты будешь здесь, когда я проснусь?
Он кивнул.
– Спокойной ночи, мисси.
10
Я зашла в спальню и как можно тише повернула ключ в замке. Вынув сфинкса, я поставила его на ночной столик, а удостоверение отца положила в рюкзак. Потом выключила свет, не снимая джинсов, забралась в кровать, в которой спал Ли, и закуталась в красно-синее лоскутное одеяло. Наверное, Ли уже на полпути к Тингли.
Мне приснилась миссис Хармон. Мы сидели за столом у нее на кухне; освещенные солнцем витражи отбрасывали на пол мерцающие зеленые и синие тени. Миссис Хармон отрезала мне кусок обещанного пирога.
– Внутри морковка, а сверху сырная корочка, – гордо заявила она, кладя золотисто-рыжий кусок на блюдце и протягивая его мне. – Это мой последний пирог, больше я не испеку, так что я рада, что он получился хорошим.
Пока я ела пирог, миссис Хармон налила нам по чашке чая из фарфорового чайника. Попивая чай, она задумчиво наблюдала за мной.
– Он же не очень приятный человек, правда, дорогуша?
– Кто? Салли?
Она кивнула.
Я подняла руку, чтобы скрыть ее медальон, висевший у меня на шее.
– Потому что он забрал приз вашего мужа?
– Это одна из причин.
– Он дал мне много хороших советов.
– Ты считаешь, что должна быть благодарной ему?
– Да. Наверное.
– Марен, – начала она, отставляя чашку и кладя руки на стол ладонями вниз, – иногда лучшие уроки в жизни дают нам худшие вещи и люди. Ты берешь то полезное, что можешь, а все плохое оставляешь, и продолжаешь жить, как говаривал мой Даги. Понимаешь, о чем я?
– Думаю, что да.
Она кивнула.
– Не беспокойся о медальоне, дорогуша. Я рада, что ты вспоминаешь обо мне, когда носишь его, – она вздохнула. – Мне жаль, что я не смогу научить тебя вязать.
– Миссис Хармон, мне нужно кое-что сказать вам.
Она выжидающе улыбнулась. Я отложила вилку и уронила руки на колени. Я сделала только один глоток чая, но чашка оказалась пустой; миссис Хармон взяла чайник и начала наполнять чашку. Пока она наливала, я смотрела на ее руки, похожие на руки молодой девушки. Я подумала, что мне будет легче сказать то, что я должна сказать, пока она продолжает наливать чай. После всей ее доброты будет трудно смотреть ей в глаза.
– Я такая же, как и он, – прошептала я.
Миссис Хармон решительно поставила чайник на стол.
– Нет, дорогуша, – сказала она, положив руку мне на плечо. – Ты не такая.
Кухня растаяла, как и миссис Хармон. Осталась только ее рука у меня на плече, но постепенно исчезла и она. Потом я снова оказалась под кучей одежды в гостевой комнате Джейми Гэша; меховой воротник щекотал мне щеку, и я слышала, как меня зовет мать. «Вставай, Марен. Просыпайся».
В сонном замешательстве я на секунду поверила, что после всего, что я пережила, она наконец-то передумала и нашла меня с помощью материнского инстинкта. Но тут я окончательно проснулась, и у меня сжалось сердце. В комнате явно кто-то был, и этот кто-то не моя мать. Я так и знала, что запирать дверь на замок совершенно бессмысленно.
На стуле в углу сидел Салли. Лица его не было видно.
– Так ты нашла удостоверение, как я погляжу.
– Оно принадлежало моему отцу. – Я привстала, опираясь на локоть, и прижалась к изголовью кровати, стремясь оказаться как можно дальше от него. – Откуда оно у тебя?
– Он сам оставил его здесь. – Салли почесал подбородок с таким звуком, как если бы это была наждачная бумага. – Он мой сын.
– Твой сын? – воскликнула я.
На мгновение мне показалось, будто я вылетела из тела и поплыла куда-то вдаль. Нет, этого не может быть. Не может быть. «Если не считать дедули, в доме я этим не занимался».
– Чертова баба забралась в машину и увезла его, – сказал Салли. – А когда я нагнал ее, она его уже потеряла. Якобы какой-то мужик увел моего сынулю прямо у нее из-под носа.
Он презрительно фыркнул.
– Особым умом она никогда не отличалась, это уж точно.
– Моя… моя бабушка?
– Ага.
Он склонил голову набок, как будто это впервые пришло ему в голову.
– Твоя бабка, вроде того.
– Что с ней случилось?
Салли рассмеялся холодным, пугающим смехом. Таков был его ответ.
– Так ты знал, где был мой отец? Что он жил у Йирли?
– Связаться с ним я не мог. Без сцен бы не получилось, а это последнее, чего мне хотелось. Но я ждал слишком долго. Он прячется и знает, что я никогда не достану его. Но, пожалуй, мне и не нужно, правда?
– В каком смысле?
– Я знаю, что ты была там. И если я не могу добраться до него, то могу хотя бы добраться до тебя. Я ждал тебя, мисси. Все это время, – медленно произнес он. – Ждал, когда ты вернешься.
Внутри у меня все похолодело.
– Почему ты не сказал, кто ты?
– А почему до тебя так долго доходило? – фыркнул он.
Целую минуту никто из нас не произносил ни звука. Наконец я спросила:
– Так ты этого ждал?
Салли поерзал в кресле. Было слышно, как скрипят его кости.
– Любой ребенок – это ошибка, – сказал он. – Любой. Все на свете. Усекла, мисси?
– Не знаю, – медленно произнесла я. – А что еще ты можешь съесть?
Салли рассмеялся.
– Котелок у тебя теперь заварил.
«Вяленый язык папаши, сердце мамаши в похлебке…» Он с шумом выдохнул, и его дыхание смердело, как вонь с поля боя, где за день до этого шла кровавая битва, вперемешку с миазмами тысячи помоек. Представляете, каково это? Человек всю жизнь жрал трупы и никогда не чистил зубы.
Ножа я не видела, но знала, что он есть. Он собирался убить меня тем же, чем чистил яблоки.
«Убирайся, – сказала мама. – Убегай как можно быстрее, иначе он прижмет тебя одеялом, и ты уже не выберешься».
Я часто мечтала о том, чтобы умереть, но не хотелось умирать вот так. Я сбросила одеяло, и он тут же бросился к кровати, навалившись на меня, но не полностью – он схватил мои руки, но ноги у меня оставались свободными. Я ощутила на левом запястье холод стали.
– Ты соврал мне! – крикнула я. – Соврал!
– Я никогда не вру, – прошипел он, и от его зловонного дыхания я едва не потеряла сознание. – Я ем только мертвецов. Просто не всегда жду, пока они откинутся сами по себе.
Зачем тогда он выжидал, рассказывал мне всякие истории? Задавал мне вопросы? Учил меня чему-то? Какой в этом смысл, если он собирался просто съесть меня?
Ради развлечения. Или чтобы раскормить меня.
«Теперь выдерни левую руку – пусть он постарается ухватиться за нож, – а ты тем временем схвати приз».
Согнув ноги в коленях, я постаралась ударить его пяткой, и хотя это была довольно жалкая попытка, мне удалось вытащить левую руку и стукнуть ею по рукоятке ножа. Я продолжала пинаться, пытаясь дотянуться до стоявшего на тумбочке приза. Ощутив под пальцами холод металлического сфинкса, я почувствовала, как у меня екнуло сердце; я схватила его за крыло и замахнулась им по широкой дуге. Удар пришелся по затылку, и он тут же выпустил нож.
– Сука! – закричал он. – Ах ты, маленькая сучка!
Вскочив, он прижал руку к голове, и тут я еще раз шандарахнула его как следует. Он упал на меня, и я почувствовала на пальцах кровь, горячую и липкую. Я уронила приз на пол, столкнула с себя Салли, скатилась с кровати и пошарила рукой в поисках своих кроссовок.
Да, теперь я понимаю, что нужно было собраться и сложить все вещи в рюкзак. Но тогда я не знала, как быстро он поднимется, поэтому не могла терять ни секунды. Сбежав по скрипучим ступенькам крыльца, я устремилась в лес с одним только дневником в руке и свидетельством о рождении в заднем кармане джинсов.
Шансов у меня почти не было. Даже если я добралась бы через лес до шоссе в двух-трех милях, то вряд ли смогла бы остановить кого-нибудь посреди ночи. Салли доехал бы быстрее меня на своем пикапе. Может, даже переехал бы меня, и тогда я добилась бы того, чего хотела на шоссе в Айове.
Дорога была грязной, и я несколько раз поскользнулась, но всякий раз вставала и продолжала упорно двигаться вперед, вдыхая воздух полной грудью, чтобы унять панику. Ноги по колено в грязи, руки в крови. Даже если кто-то будет ехать по шоссе так поздно, то будучи в здравом уме, не остановится, чтобы подобрать меня.
Я уже почти добралась до выезда на шоссе, когда увидела огни. Подойдя к ним поближе, я замедлила шаг. Это была машина. Пустая, с открытой дверью со стороны водителя.
Я остановилась возле машины, пытаясь отдышаться, и оглянулась вокруг, чтобы убедиться, что меня не преследуют. Потом наклонилась и заглянула внутрь. Это была машина Трэвиса. Ключ зажигания с болтающимся Дональдом Даком по-прежнему торчал из замка.
Я оглядела ночной лес, не осмеливаясь звать его по имени. К тому же у меня было такое чувство, что звать бесполезно. Его там не было.