ался осторожно, потому что дальше безобразными кляксами темнели кусты, за которыми свободно могла укрыться засада.
Я всё ещё не понимал, что происходит.
Всё ещё не осознавал, в чём участвую. И невдомек мне было, что пресловутая, набившая оскомину, Битва за души, именно здесь обрела своё физическое воплощение.
И я услышал запах крови. И от него у меня самого заледенела кровь в жилах. И впервые в голове мелькнула мысль, что слишком упрощенно воспринимаю обстановку.
И ничего не кончится добром.
А запах этот будоражил.
Мир резко покачнулся и тонко зазвенел сотней кузнечиков.
Отодвинув дрожащей рукой разлапистую ветку клёна, я увидел небольшой пятачок свободной земли, посредине которой кто-то лежал. Лежал на животе, раскинув в сторону руки, словно обнимая землю.
– Андрюша, – позвал я шёпотом.
Он не пошевелился, не отозвался.
Тогда, уже не таясь невидимых врагов, я суетливо подбежал и бухнулся на колени рядом с телом.
Немного отдышавшись и подождав, пока перестанет колотить, стал его переворачивать, чтобы видеть лицо.
Андрей и теперь казался погруженным в какие-то непонятные мне размышления: глаза прикрыты, губы сжаты. Чуть пониже груди, на уровне солнечного сплетения, виделся глубокий разрез, почему-то обугленный по краям, из которого все ещё – толчками – вытекала кровь.
Он был мёртв.
И я приподнял его голову, прижимая к себе, и проклял эту трижды проклятую планету за то, что хорошие люди здесь становятся мёртвыми навсегда, и нет такого средства, которое бы вернуло их к жизни.
Кажется, я твердил что-то, кажется, бил кулаком по земле, кажется, плакал. А потом застыл рядом, заворожено глядя на саму Смерть.
И надо мной, словно специально, засияла полная луна.
Тихонько заструила она свои невидимые лучи и было в этом спокойствии и умиротворении что-то кладбищенское: совсем отрешённое, абсолютно чужое.
И ничего уже не хотелось под этой луной, ни о чем не мечталось.
И судьбы всех миров были глубоко безразличны.
И то, что «насовсем» никто не умирает, сейчас не ободряло.
Кем же он был, мой Ангел-хранитель, добрый защитник? Кто его прислал?
И тут взгляд упал на эмблему: круглый солнечный диск, на котором сплелись, как два родных брата в момент наивысшей опасности, КРЕСТ И МЕЧ.
Я прекрасно её помнил:
– Боже мой! Дети Света…
В свое время я читал об этом тайном обществе, основным назначением которого было противостояние демоническим силам. Его бойцы силой превосходили атлетов, а разумом – мудрецов. Они имели право на самостоятельные решения и действовали во всех странах мира. Никто из них не доживал до старости, и никто никогда не находил их мертвых тел.
– Вот и выполнил ты свою миссию, Дитя Света, – прошептал я, словно боясь разбудить спящего. – Ты погиб в сражении, которого ожидал всю свою недолгую жизнь. Ты исполнил своё предназначение, ты совершил свой подвиг во имя Света, ты одолел врагов, они исчезли, ушли, испарились!
Я судорожно вздохнул.
– Теперь ты на пути к Вечному Свету. К нему ты всегда обращался через молитву, наполняя себя Сиянием. Там для тебя уготован покой и блаженство, там ты отдохнёшь и вновь соберёшься с силами, чтобы возродиться блестящим белым облаком.
Я вспомнил, как Андрей мне однажды сказал о Вечности:
– Вы думаете, это нечто совершенно необъёмное во времени? Поверьте мне, на самом деле – это не так уж много.
«Да, наверное, ты прав и – это немного. Но – это всё, что обещано человеку; это всё, что у него впереди».
Где-то рядом гукнула птица.
Я вздрогнул и вспомнил о том, как настоятельно Андрей требовал, чтобы я сюда ни в коем случае не возвращался. Значит, он ожидал такого исхода, значит, подразумевал нечто такое, чего мне знать не полагается.
Надо уйти тихо, пока ещё возможно.
– Прощай, мой друг, – сказал я, глотая слезы. – Скоро мы встретимся, ведь впереди у нас – Вечность.
Снял пиджак и накрыл ему лицо.
Я уходил, посекундно оглядываясь на то место, где оставалось тело Андрея, пока тьма окончательно не поглотила его.
Луны уже не было.
_________________________
По приходу домой, я хорошенько запер входные двери на замок и засов.
Не зажигая света, прошёл в кухню. Посидел, покурил.
Ни о чем не хотелось думать. Всё произошло, ничего не исправишь. И вообще, всё кончено! Кончено…
«Молю вас, пусть всё это не будет напрасным».
Услышал я голос Андрея, и состояние паники немного отпустило.
Вспомнил про заначку.
Достал бутылку водки, налил полный стакан и залпом выпил.
Потом закурил, стал у окна и всё глядел в сторону парка, в то место, где находится пустырь. С восьмого этажа оно хорошо просматривалось.
И я увидел тени.
И вздрогнул. Они сгрудились вокруг чего-то, подспудно я соображал, что это тело Андрея.
Я видел их, несмотря на плотную темень.
Казалось, они светились изнутри.
– Привет вам, Дети Света, – шепнул за окошко в ночь.
А потом вспыхнуло облако.
Это был он – долгожданный Свет, принявший одного из своих сыновей в объятия и теперь Андрей – дома. Навсегда.
И тогда я налил ещё стакан.
И выпил в память об Андрее.
Мне стало чуть легче, но какая-то тупая, скользкая боль не отпускала.
Она подтачивала, травила неведеньем и безысходностью.
Я вновь остался один.
Прости, мой друг, но всё напрасно.
Водка не пошла впрок. Я тяжелел. Мне становилось хуже и хуже. Тело деревенело.
Ко времени, когда за окном стало проясняться, я был очень плох. Видимо, сказалось напряжение последних дней, да и многодневное употребление спиртного давало о себе знать.
Едва дотащившись до спальни, разбудил жену и попросил вызвать Мадину Рымбаевну. Она – врач, старый друг нашей семьи. К ней я обращался только в крайнем случае.
Мадина приехала через двадцать пять минут. Едва взглянув, велела немедленно собираться.
В машину меня вели почти в бессознательном состоянии.
2
Это было на третий день моего пребывания в больнице. Мне давали уколы, ставили системы, пичкали таблетками. Лечение действовало благотворно. По ночам я уже мог спать.
Ничто не предвещало бури. Но она грянула…
В столовой, во время ужина я вдруг почувствовал лёгкое головокружение, постепенно переходящее в сплошной круг и – вышел из сознания.
Скачками я в него возвращался: кого-то бью, меня вяжут, я расшвыривая людей по сторонам, с нечеловеческой силой.
Фрагменты.
Очнулся поздней ночью в изоляторе. Это сразу стало понятно, потому что я был крепко привязан по рукам и ногам к железной кровати.
Рядом – никого.
Связанному – страшно, я все время ожидал пыток и терзаний, поэтому громко позвал на помощь.
Пришел дежурный врач с двумя санитарами, молча развязали и ушли.
Глухо звякнул замок.
Из коридора в палату проникал скупой дежурный свет, а со стороны единственного зарешетченного окна, наполовину закрытого занавеской, мертвенно бледнел полумесяц.
Трясло. Знобило.
Боялся стен, тумбочки, кровати. Отовсюду мне грозила опасность.
Страх был липким и осязаемым, холодным потом струился по всему телу.
Слабыми руками ухватился за решётку-дверь и попытался встряхнуть.
Она даже не среагировала.
Стал кричать, чтобы выпустили «к людям».
На этот счёт, видимо, у персонала никаких указаний не было.
Не пришли. Не выпустили.
Крики и попытки забрали последние силы, и я рухнул на пол, будучи не в состоянии даже добраться до кровати.
…Раньше казалось, что я уже умирал несколько раз. И после каждой «смерти» только острее делались воспоминания о прошлой жизни и всё настойчивее думалось: «Как долго длится»…
Теперь пришло иное и обещало стать настоящим. Все желания из тела ушли, ничего не хотелось: видеть, слышать, есть, пить, любить.
Всё кончилось. Остался только этот грязный пол, серые стены и полубельмо луны.
Я лежал на полу и до меня постепенно доходило:
«Оказывается, вот как происходит на самом деле…»
Дрожь в руках прекратилась, я с облегчением ожидал скорого забвения.
Моё внимание привлекло маленькое светлое пятнышко в центре потолка. Несомненно, оно было живое, потому что пульсировало, постепенно расширяясь, превращаясь в пятно побольше, становясь лучом и, наконец, хлынув на меня изумительным потоком света. Его было так много!
И я с надеждой глядел в этот чудный свет, уже догадывался, что сулит он скорое избавление от мук. А он влажно струился, вздрагивал, звал к себе, и не было в нем ничего враждебного, злого, корыстного. Свет был добрым, пронзительно-белым, с небесно-голубым переливом.
Потом его движение замерло и – сверху, откуда-то извне, на меня стали опускаться округлые волны: синие, зелёные, красные, жёлтые и другие, а в середине окружая парили лепестки таких цветов, аналогов названия которым на нашем земном языке не подобрать.
Это напоминало весеннее буйство красок, только с куда более богатым спектром.
А как легко дышалось!
И это походило на Призыв.
Меня – Туда?! В это великолепие, в этот бесконечный праздник?
Неужели я прощён и допущен к чему-то несоизмеримо большему, чем заслужил?
Я понимал, что недостоин. Но заворочалась, забрезжила надежда: ведь неспроста…
Отца я рядом не увидел, но ощутил присутствие бесконечно дорогого и очень далекого от меня человека. Я сразу догадался, кто это.
Освежающе пахнуло ветерком, такой взмах обычно гасит свечу.
– Правда, сынок, – услышал я его печальный голос, – тебе уже ничего и никого не надо, и ты уже никому и ничему не пригоден?
– Правда, папа, – ответил я сквозь слезы, но это были слезы облегчения.
И добавил:
– Как хорошо вновь произнести слово «папа», я его уже стал забывать…
– Но мне-то ты всегда нужен, – сказал он. – Я от тебя никогда не отрекусь, помни об этом.