Во главе стола находилась сама блестящая хозяйка, в точно такой же позе, но она что-то говорила, остальные слушали.
Оказалось, именно в это время по субботам у неё налажен канал связи с Космосом. Причем, передают прямо в мозг, но с условием, что Никонова доведёт всё широкой общественности. Широкой общественностью в данном случае были слушатели «философского отделения».
«… и да снизойдет на вас милость Вечного неба и откроются его великие откровения, – пророчествовала Никонова. – Ибо мы уже стоим на пороге Эпохи Гармонии, когда всё будет решаться только силой ума. Она уже близко, она уже рядом».
Должен сказать, что подобное я слышал много раз, в нескольких вариациях, в исполнении разных людей. Это – набор фраз, этакая смесь Библейских изречений с языческой лихостью. И всё всегда заканчивается одним и тем же – «грядет время вечной гармонии» и тому подобное. Говорить такие люди обожают, впадают в экстаз от того, что их кто-то слушает, но делать чего-то ради всеобщих идеалов они не в состоянии.
Закончив сеанс, Никонова посмотрела в окно и спросила Азата – маленького вертлявого художника:
– Что-то нынче облаков не видно. Это ты постарался?
– Да, – с радостью согласился тот, – вы ж с утра давали задание.
После «заседания» я спросил Азата, в самом ли деле он разогнал облака.
– Что ж вы хотите? – хохотнул он. – Если Никонова просит – вывернись, а сделай.
– Что вы натворили? Поля недополучат влаги, птичкам клевать станет нечего и равновесие в природе нарушится.
Он посмотрел недоверчиво и засмеялся.
– Шутить изволите?
– Конечно, – ответил я беспечно. – Скажите, Азат, вы в самом деле написали картину, которую назвали «Матерь Мира»?
– Написал.
– А как же с названием?
– Что?
– Ну, у некоего Рериха есть монументальная композиция Царицы Небесной – Матери Мира.
– Знаю, – ответил он скромно. – Но я продолжил образ, углубил его и…
– А образа Майтрейи на фоне снежных вершин Гималаев вы не продолжили? – перебил я художника.
– Пытаюсь.
_________________________
…Несомненно, она верила в доброе и хорошее, ожидала наступления Всеобщей Гармонии, ради которой была готова на всё.
Я не собираюсь комментировать духовного опыта Тамары Никоновой – это абсолютно другая область, недоступная моему восприятию. Раз есть «контакты», должны быть и «контактёры». Её слова несут положительное начало? Возможно. Остается невыясненным вопрос, в чьём ведении находится Глобальное информационное поле Земли?..
Меня разочаровало лишь то, что она не Координатор, мне же этого почему-то хотелось. Но Тамара Васильевна была из немногих в столице, которые что-то делали для объединения всей пишущей, рисующей, музицирующей братии. В принципе, никому не нужной. Она устраивала благотворительные вечера, материально поддерживала талантливых людей… Тоже миссия.
Мы сделались добрыми друзьями.
И это было неким исключением из правил, которые я сам для себя определил в Астане. И одно из них обозначало осторожность в новых знакомствах. Даже если и приходилось с кем-то сталкиваться по необходимости, научился вовремя такие связи обрывать, не доводя до «дружеских».
Но должен и заметить, что иногда получалось, иногда не очень.
Вообще, у меня есть основательные подозрения полагать, что текущая жизнь меня мало чему учит. Или я плохо учусь?
4
Я любил приходить сюда в этот скромный дом, сложенный из красного кирпича, на одной из бывших окраин стремительно растущей столицы. Расположенный среди таких же невзрачных построек, на которые уже со всех сторон наступали высотные дома, он пока сохранял всю невозмутимость и прелесть провинции.
Здесь было тихо. Лениво прегавкивались собаки. Казалось, в самом воздухе висит спокойствие и отдалённость от прочего суетного мира.
Протестантский приход выдавал только большой крест на крыше.
Новосёлов, по-нынешнему «ваше преподобие», вышел навстречу.
– Ну, заходи-заходи, представитель продажной прессы, – сказал он, улыбаясь во всё широкое лицо.
– Здравствуйте, ваше благородие.
Я всё время «путал» его титулы.
Нас связывали давние, со времен пединститута, дружеские отношения.
Он был старше, опытнее, умнее.
Тогда, в далеком семьдесят шестом, большинство пришло поступать в пединститут зелёными пацанами, а он – в десантском голубом берете, увешанный значками и аксельбантами.
Первый семестр я жил на квартире у земляков в поселке ДЭУ-2, а родительский дом Новосёлова находился рядом.
Я почитал Юрия за старшего брата.
Потом судьба разбросала нас.
Говорили, что он запил, что по пьянке совершил жуткое преступление… Словом, несколько лет у меня не было о нём достоверных сведений. Но, когда я поселился в городке горняков, он был первым, кто приехал меня навестить. И я сразу заметил, что у Юры в самом деле многое не в порядке.
Позже Вадим сообщил, что Новосёлов стал протестантским священником и в короткий срок даже вышел в религиозные «чины».
Насчет «чинов» я не удивился. Человек с таким мощным интеллектом проявит себя в любом деле.
Подвергать анализу всё и вся, быть в курсе основных мировых проблем, новинок искусства и литературы, обо всём иметь собственное суждение, – таким я помнил Юрия Тимофеевича Новосёлова.
Меня всегда поражал, а теперь поразил с новой силой его изощрённый ум, усиленный вновь приобретёнными теологическими знаниями. Казалось, теперь он в курсе дел и событий не только этого света.
По приезду в столицу мы созвонились и встретились в общине, пастором которой он являлся.
С тех пор я сделался здесь частым гостем. Но сегодня пришел сюда – по поводу…Мне надо было поделиться с Юрием содержанием сна, который приснился накануне: он был непонятным, а потому тревожным.
Вначале не мог разговориться – мямлил и спотыкался, но Юра категорически заявил:
– Давай так, ты рассказываешь всё и очень подробно, я слушаю. Потом станем рассуждать и прикидывать.
Воодушевленный дружеским пинком, я заговорил ровнее, вдохновеннее.
…Это была пятая подряд бессонная ночь. Заснуть я уже не пытался, но всё равно лежал в темноте, давая отдохнуть хотя бы глазам, и тайно надеясь, что «повезёт».
И кто-то надо мной сжалился, я стал постепенно погружаться в сплошную чёрную бездну.
… в кромешной этой темноте стали проклёвываться малые и большие светящиеся точки – звёзды.
– Ты что не слышишь? – раздался прямо в ушах требовательный и властный женский голос.
– Слышу, – ответил я сонно. – А что случилось?
– Только сообщили, что на Марсе прослеживается движение огромных огненных смерчей, гуляют по поверхности, как у себя дома. Надо подойти ближе и посмотреть. Так что, разворачивай машину!
Я сидел за пультом управления небольшого космического аппарата, вроде челнока, рядом со мной находилась женщина – командир, лица которой я не видел. Кроме того, что это было необычно и так походило на правду, я вдруг ощутил себя причастным к большому, нужному делу. И меня увлекала роль пилота, которую, оказывается, я выполнял с достаточным умением и навыками. Я легко управлял и наслаждался видами разноцветных всполохов за иллюминатором.
– Внимание, Марс на подходе, – послышалось в наушниках.
Впереди по курсу появился шар средних размеров, рядом с которым вращалось несколько спутников. С небольшими перерывами по планете прокатились две внушительные волны огня.
– Это ничего, – оторвал меня голос от восхищенного созерцания. – Вполне допустимо. Пошли дальше. Времени маловато, а мне еще необходимо кое-что успеть тебе показать. Скорость максимальная, курс – четыре.
Я пощелкал тумблерами, понажимал кнопки и аппарат стал крениться набок, выбирая направление.
Некоторое время слышалось только монотонное гудение.
Разноцветье и ослепляющее сияние космоса стало постепенно меркнуть, гаснуть и – сменилось полной чернотой.
Потом мы будто начали взбираться выше, стало светлее, обозначились контуры огромных зубчатых гор.
Это была небольшая планета, в самом центре которой находилось единственное здание.
Поначалу было непонятно, что здание, оно просто походило на огороженное пространство.
Катер маленькой мухой пролетел по коридорам и галереям и оказался в зале.
Но это была еще не зала.
Позже, вспоминая и анализируя сон, запомнившийся четко и ясно, я понял, что побывал в Небесном Храме, который имеет форму квадрата, разбитого на три части: одна половина разделенная, другая – сплошная.
Вначале мы облетели первую, ничего примечательного здесь не наблюдалось. Потом через широкий коридор, в стенах которого пчелиными сотами находилось множество дверей, выпорхнули в Основное Помещение.
Здесь я потерялся совершенно. Оно было неслыханных размеров. Но, даже употребив слово «неслыханных», скажу очень мало. Мне просто не с чем сравнить. Про подобные сооружения я никогда не читал и ничего похожего не видел даже в масштабных кинопроектах.
Противоположной стены, дабы с чем-то сопоставлять ширину, видно не было, верхнего купола тоже, но я четко осознавал, что это – помещение, более того – Храм. Его назначение стало ясным после того, как мы подлетели к середине стены, и я увидел на ней огромную скульптуру человека. Но это был Человек Совершенный. Скорее всего, это был Господь Бог.
Каждая чёрточка Его фигуры, каждая деталь одеяния были безупречны, они были живыми. Каким благородным, мужественным и отеческим виделось Его лицо. Но лица я не запомнил, а выражение вижу и сейчас, стоит только закрыть глаза: сострадание и печаль его наполняли. А само изображение – скульптура, или как еще назвать, и было тем колоссальным источником, который питал всё вокруг Любовью и Светом.
Я долго смотрел, пытаясь вобрать в себя хоть что-то, унести с собой в памяти хоть малую частичку этого образа…