– Знаю, ваше превосходительство, – ответил я с сарказмом. – Тоже уже кой-чему научился. И не дети здесь перед вами…
– Хорошо-хорошо, успокойся, пожалуйста. Пока и сам не представляешь, какой ты молодец! – сказал он серьёзнее обычного. – Тебя уводили в сторону от твоих записей, подсовывая феноменально интересный материал, который в нынешнем мире везде прокатится на «ура»… Вот так. Теперь я еду, надо советоваться с Тиной. И хочу попросить её прислать в помощь одного… из твоих прежних знакомых, потому что дело может неожиданно принять крутой оборот. Да, – сказал он с улыбкой, уже выходя из комнаты, – видеть его ты будешь рад!
– Как хорошего друга? – спросил я небрежно.
– Да, хорошего друга, погибшего в бою…
Слова эти меня несколько обескуражили, значение их я понял чуть позже, но сейчас мне надо было сказать о главном, что терзало.
– О родственниках, ваше благородие… Я даже знать и слышать не желаю, что с кем-то из моих что-то случилось: попал под машину, случайно выпал из окна, или пуля, мирно летевшая куда-то, случайно угодила…
– Ты лучше профи-повара поучи яичницу жарить! – жёстко перебил меня Новосёлов. – А я в этом деле уже… Неважно. Они давно под защитой. И с ними, это я тебе клятвенно обещаю, ничего не случится.
_________________________
Тьма всё время примеривается к нам и не оставляет попыток поглотить. Мы у неё на особом счету. Мы – это те, кого она не может заполучить на свою сторону; те, неподкупные, незапуганные, неподдавшиеся, кто составляет форпост на планете в борьбе за Свет.
В противоборстве с тьмой я забыл об отдыхе, как возможном состоянии, почти не ведал сна, постоянно пребывая в напряжении духовном. Но кто-то меня заботливо подпитывал энергией, потому что и сил хватало и битвы хотелось.
О продолжении литературных трудов оставалось только мечтать. Но я знал, что оно будет, и я точно знал, что именно в них будет. Ведь каждый автор пишет хронику собственной жизни, либо заносит на бумагу отражение жизней прошлых и будущих. Так воспоминание о прошлом рождает исторические произведения; попытки разумом постигнуть будущее дают фантастику. И только взгляд в настоящее, почти у всех, вызывает омерзение и отвращение. Рожденные на земле мечтают об иных мирах, ибо большая часть убеждена, что земля – уже не их планета.
4
Вся наша сознательная (осознанная) жизнь, а особенно обострённо – в самый канун великих потрясений, – должна быть посвящена тому, чтобы исправить ошибки жизни предыдущей, замириться с прошлым, научиться достойно принимать будущее, а в конечном итоге, прийти в полное согласие со всем сущим.
Я всегда об этом думал, но сознательное воплощение этим думам приходило лишь теперь, в минуты душевного просветления. Насколько мог я пытался исправить ошибки прошлого, но только те, совершение которых, кажется, не грозило катастрофой.
… Видимо, он долго шёл. Соломенные волосы взлохмачены, взгляд блуждающ, сам нетрезв.
– Здорово, братуха, – сказал отрывисто и присел на край дивана. – Как ты?
Я был зол, раздражён недавней ссорой с женой, в которой она опять пеняла мне на бездействие в добывании средств для семьи, был неимоверно сердит на самого себя.
– Как обычно, – ответил не совсем приветливо.
– Чё случилось? – спросил он. – Дал бы выпить…
– Выпить нету, Ваньша.
– Тогда спать, – согласился он. – Я хочу спать.
– Слушай, где ты спать-то будешь? У меня детская кровать и – вот диван. Больше ничего нету, ты же знаешь. Да тут ещё скандал. Понимаешь, мне надо замять этот скандал. Так что, извини, ты пришёл не вовремя.
Он всё понял. Поднялся, горько усмехнулся и только сказал:
– А я так издалека к тебе шёл… мог бы и на полу поспать. Мне бы просто побыть возле родных, а ты не понял. Ну да ладно.
Когда Иван ушёл, у меня в сознании появилась небольшая точка жжения, которая не давала покоя. Я всё время переживал произошедшее.
С тех пор виделись мы редко, да и то мельком, случайно встретившись в городе. Мне передавали, что Иван сильно запил. У него не срослось с новой семьёй. Слышал, что уехал к себе на родину. А потом – погиб жуткой, мученической смертью, застряв в срубе колодца, когда ночью пошёл за водой.
С тех пор точка жжения во мне разрасталась, я не забывал о том, как практически выгнал пришедшего «побыть среди родных» бывшего мужа моей старшей сестры, который одно время был мне братом, образцом широты русской души, мужественности и чести.
Однажды я пришёл к его дочери – моей любимой племяннице Светлане, пришёл выпивши, и стал честно каяться, рассказывая о том случае, и постоянно плача. Она слушала меня, словно окаменев. А её сын, ещё совсем маленький, вдруг сказал, заботливо поглаживая меня по голове:
– Дедушка, не надо так скорбеть, он ведь простил тебя давно…
И было мне видение с папой… Я хорошо запомнил его окончание.
«Кто-то, не отец, уходя, потрепал меня по плечу. Прошелестели слова: «Как-нибудь, когда-нибудь мы схлестнёмся в чудесном краю». Одно из его любимых слов – «схлестнёмся». Это был Иван Головин. И мне стало ясно, почему он приходил с папой: ему всегда была небезразлична моя судьба, он считал меня поэтом, признавал во мне Дар.
Они встретились там, потому что уважали друг друга здесь. Их уход из этой жизни произошёл почти в одно и то же время. Отец попросил за меня? Значит, Иван простил на самом деле.
Но откуда было знать об этом крохе? А ведь точно знал!
Видимо, ему хорошо передались паранормальные способности, которыми обладала его мама, она могла видеть духов. Этим же, с недавних пор, отличалась и моя дочь. Ничто не приходит просто так, всё влечёт за собой продолжение.
… Он пришёл издалека. Взгляд чист и ясен, аккуратно причесаны соломенные волосы, одет в любимую светлую рубаху и чёрные брюки.
– Здорово, братка, – сказал отрывисто, но приветливо. – Как живёшь-то?
– Да живём помаленьку, – ответил я, протягивая руку. – Как ты?
– Да в порядке, – ответил Иван. – Заглянул на огонёк. Можно?
– Да, – горло перехватило рыданием. – Конечно, будь дома, проходи, располагайся…
– Что с тобой? – спросил он удивлённо. – В себе ли?
«Окающий» вятский говорок, резкие движения, будто всё время настороже. Несомненно, это Иван. Но я ведь понимал, что этого быть не может.
– Ваня, – сказал я, – ты ведь недаром пришёл. Ты мне даёшь возможность исправить тот случай?
– Какой случай? – весело переспросил он. – Всякие бывали случаи, и будут ещё всякие. Ты знаешь, я не памятен на такие вещи. Многие меня пинали и гнали, а теперь я чист, абсолютно спокоен. И тебе советую забыть о том худом, что происходило, а помнить только хорошее. А ведь и оно было, особенно в первые годы жизни со Светланкой. Я так её любил, что даже дочери дал такое же имя…
– Я помню это время.
– Правда, потом всё порушилось, стало неродным и незнакомым, и виной всему я сам, – вздохнул он. – Вымаливал прощение… Но как его вымолишь, если жизнь её я покалечил основательно?
– Она давно тебя простила, а дочь тебя любит и помнит до сих пор.
Горло перехватил спазм.
– Ваня, у тебя такой замечательный внук!
– Я знаю, – сказал он, и лицо мгновенно осветилось. – Да, братка! Я всё теперь знаю… Самое поганое во всей этой истории именно то, что я понимал, как ей со мной плохо и сознательно шёл на все эти нелады, чтобы появилось основание со мной расстаться.
Он легко встал с кресла и прошелся вдоль комнаты.
– Неправедно жил я, Лёшка, ой, неправедно! Как тяжко порой бывало мне! Да что теперь-то об этом? В том срубе прежний Иван исчез навсегда… А чуть погодя и батька твой пришёл, и со своими стариками я там встретился. В смерти мы становимся едины, в жизни, к сожалению, это невозможно.
– Я тебе верю.
– Переночевать-то пустишь? – хитро улыбнулся Иван. – Целая вечность прошла с тех пор.
– Как сказал один умный человек: Вечность – это не так уж много. Но всю эту Вечность…
– Не надо, – ответил он. – Я вижу и осознаю. Пустое. Забудь. У тебя есть, над чем подумать, потому лишние волнения не обязательны.
Он провёл раскрытой ладонью у меня над головой. Вспыхнул короткий огонь и тут же погас.
– Теперь полегче тебе станет, – сказал Иван. – А мне пора. Прощевай!
Опять перед глазами полыхнула огневая завеса.
– Тебя с собой не зову, рановато еще, да и здесь на тебя кое-кто серьезно рассчитывает, – донёсся голос, как будто во мне. – Но если бы ты знал, как там хорошо: злобы нет, ненависти нет, завистливости и предательства нет… Настоящий человек там живёт. А здесь он только сражается. Удачи тебе в бою!
Видение ли было? Сон? Но с тех пор уже «жжение» стало постепенно угасать, превращаясь в обычную болевую точку.
«Мы отправляемся в страну удивительных отражений, абсурдного и парадоксального, перевернутого и мерцающего. Точка зрения «или-или», «да-нет», «светлый-темный» теряется здесь в единственной форме «всё возможно». Поэтому мы связываем сегодня волшебство с обманом, с введением в заблуждение и трюкачеством. На самом деле эти обманы являются лишь обманами нашего ограниченного сознания».
Хольгер Кальвайт
ВСТУПЛЕНИЕ 12
В плену стихий… Когда дерзновенно и завораживающе они вторгаются в наше бытие и притупляют сознание; когда звучат немолчным стоном, исторгая пугающие мелодии, и ты невольно начинаешь понимать, что попал в какую-то дурную стихию, либо совсем не понимаешь: где ты? Летают по небу клочки снега, властные порывы ветра распоряжаются ими, швыряя в поздних прохожих и норовя залепить глаза.
Мысли начинают сбиваться с привычного хода, тоненький свист медленно заволакивает содержимое головы.
Не спотыкаться, не вихлять, просто осознавать происходящее.
Невозможно.
Ход жизни несоизмерим с желаниями человека, иначе во всей Вселенной станет происходить то же самое, что наполняет несчастную Землю.
Перед нами – темнота, за нами – полумрак. Как двигаться вперед?
Во тьме – тёмным, в буйстве – сумасшедшим, в горниле – обжигающим?..