Я дошел до горы мышц в дверях, от которой на несколько метров несло лосьоном после бритья, и попытался взять себя в руки и избавиться от мысли, что со мной будет, если этот великан вздумает схватить меня за какую-то из частей моего тела. Но тот посмотрел на бармена, а потом посторонился и пропустил меня. Я не оглядывался, когда шел вниз по ступеням на улицу, а оттуда в такси.
Через полчаса я уже лежал в кровати, уставившись в ночную темноту и не видя ничего.
Я думал о Йоханне и пытался не думать о ней.
В доме было тихо, не слышно было ни звука. Казалось, в мире вообще прекратилось всякое движение. Только после того, как я улегся, я понял, как устал, как сильно болит тело, как я голоден и в каком отчаянном положении нахожусь. Я не мог себя заставить повернуться в сторону подушки Йоханны, натянуть на себя еще и ее одеяло, хотя всего меня сотрясала дрожь.
Дождь отбивал дробь на подоконнике, потом взял долгую паузу, прежде чем разразиться частыми сериями из десятков капель, потом снова утих. Я закрыл глаза, прислушиваясь к ветру и дождю, и заставил кулаки разжаться, а мышцы расслабиться. Не понимая и не желая этого, я незаметно заснул.
За день до Рождества
1
Звонок. Повернувшись на кровати, я дотянулся до телефона на ночном столике. На экране высветились цифры 06:05. Я проспал без сновидений ровно три часа.
— Тапани Лехтинен, — проговорил я в трубку, полностью проснувшись, как будто и не спал совсем или проспал слишком долго, сам того не заметив.
— Ласси Утела. Полагаю, мне не стоит спрашивать, в удобное ли для вас время я звоню.
Мое сердце замерло. Йоханна.
— Ничего страшного, — сказал я, пытаясь говорить ровным голосом. Как будто контроль над голосом позволяет контролировать и все остальное.
— У меня плохие новости, которые имеют отношение к Йоханне. Я решил, что вам нужно об этом знать.
— Конечно.
— Помните Громова, того фотографа, до которого я пытался дозвониться вчера вечером?
— Да.
— Он мертв.
Я не знал, что сказать. Я чувствовал, как мой пульс барабанит в районе шеи. Удары поднимались все выше, пока не стали отдаваться у меня в висках.
— О Йоханне нет никакой информации, — продолжал Ласси. — Нашли только Громова, поэтому, может быть, с ней ничего не случилось.
— Где его нашли? — спросил я, проглотив ком в горле.
— Его выбросили из машины на севере, по дороге на Туусулантие. Наверное, он был убит где-то в другом месте.
— Когда?
— Не знаю. Мне сказали, что мы никогда не узнаем об этом, потому что они еще не приступили к расследованию.
— Как он погиб?
— Мне не сказали.
Я потер мокрые от пота волосы, на минуту задумался, потом спросил:
— На нем была одежда? У него что-нибудь было в карманах?
Ласси ответил не сразу. Я слышал, как его пальцы стучат по клавиатуре.
— Об этом нет данных, — сказал он. — Мне известно только то, что у него не было при себе камеры и телефона.
— Я больше рассчитывал на карту памяти. Фотографы иногда носят их в кармане, ведь так?
Ласси снова помедлил с ответом.
— Ну… — протянул он, и я услышал, как он снова стучит по клавиатуре, — думаю, что они сказали бы об этом.
— Кто они? Полиция?
— Я не разговаривал с полицией, — проговорил Ласси после короткой напряженной паузы. — Мне сообщили об этом двое сотрудников охранной фирмы, которые нашли тело.
Я вскочил. Волна боли прошла по моей спине, когда я попытался выпрямиться. Мне пришлось опереться на спинку кровати.
— Я думал, его нашли полицейские.
— Нет, — проговорил Ласси. — Кто-то из частной компании позвонил мне и сказал, что они везут его в морг. Как вы знаете, у них есть разрешение на это.
— Знаю, знаю, — ответил я, и голос выдавал мое беспокойство, несмотря на все мои усилия. — Простите, но я не это имел в виду.
Я глубоко вздохнул и снова попытался выпрямить спину. Боль не позволяла мне сделать это.
— Хорошо, — продолжал Ласси, — но мне будет позволено узнать, что же вы имели в виду?
Я рассказал ему о расследовании, проведенном Йоханной, и о моем собственном расследовании, уделив особое внимание тому, какую мне задали трепку. Продолжая разговор, я побрел на кухню, взял стакан с водой и сел за стол. Когда я закончил, Ласси какое-то время молчал.
— Конечно, есть малая вероятность… — начал он, говоря медленнее обычного и не сопровождая свои слова ударами пальцев по клавишам, как будто его внезапно прервали посреди телефонного разговора и теперь он заново пытался нащупать его нить, чтобы ответить. — Есть вероятность связи между этими событиями. Но я не вижу, какая именно.
— Громов мертв, — ответил я. — И если бы это был просто несчастный случай, вряд ли его сбросили бы в ров на обочине. Как, кстати, можно быть уверенным, что его нашли именно на обочине? Может быть, они сами убили его где-то в другом месте, а потом спокойно отвезли прямо до морга.
Я заметил, что начал повышать голос. И Ласси тоже заметил это. Его тон стал саркастическим.
— Да, разумеется. Сначала они убили его, потом отвезли в морг и, наконец, позвонили мне, чтобы вежливо сообщить о случившемся. В этом чувствуется бездна здравого смысла.
Он замолчал ненадолго. Я тоже молча пил воду. Когда он заговорил снова, сарказм буквально сочился из каждого его слова.
— Я позвонил, потому что хотел, чтобы вы знали, что, по крайней мере, на этот момент, исходя из того, что нам известно, с Йоханной все в порядке. Я пытался понять, имеет ли все это отношение к нашему разговору вчера в конце дня. Может быть, это прозвучит для вас сюрпризом, но мы все еще ценим и бережем своих репортеров и фотографов. Мы заботимся о своих коллегах. Настолько, конечно, насколько возможно в это время.
Потом мы оба помолчали. Наверное, это можно было считать минутой молчания в память о Громове.
— Вы намерены что-нибудь предпринять в отношении Йоханны?
Снова короткое молчание.
— И что я могу сделать? — спросил Ласси. — Какого черта вы от меня хотите? Я стремительно теряю людей и саму газету. Я не знаю, как быть дальше.
Я выпил воду до конца, потом встал и снова наполнил стакан. Когда вода течет из-под крана и вам не нужно ее кипятить, само ощущение этого делает жизнь немного легче. Или, по крайней мере, так бы было со мной при других обстоятельствах. Я поставил стакан с водой на стол.
— Во всяком случае, — произнес я, — спасибо вам за звонок.
Теперь голос Ласси стал спокойнее и, что еще более удивительно, мягче.
— Простите, Тапани. Я действительно помог бы вам, будь это в моих сила. Вам и многим другим людям.
— Я вам верю, — ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более искренне. Я посмотрел в окно, где начиналось очередное сумеречное утро.
— Но эти времена…
— Я знаю.
— Будьте осторожны.
— Спасибо, — ответил я, — и вы тоже.
Я отложил телефон и вытер пот со лба.
В микроволновке я подогрел себе овсяную кашу, добавил туда чайную ложку меда и быстро все это съел.
Мне стало немного легче. Я тут же сделал себе добавки и, не переставая есть, включил компьютер Йоханны.
Какое-то время я читал и одновременно ел кашу, затем поставил варить кофе и отправился в гостиную.
Мне нужно было начинать все заново, поэтому я вернулся к компьютеру, открыл браузер и набрал на клавиатуре имя Паси Таркиайнен, но не узнал ничего нового. Тогда я решил попробовать другие методы поиска: Паси Таркиайнен и определенные годы. И все равно не нашел никаких свежих данных, только информацию, которая уже была мне известна. Потом я попытался набирать имя Паси Таркиайнен вместе с его домашним адресом, потом — вместе с местами работы.
Снова ничего. Я попробовал комбинацию имен Паси Таркиайнен и Харри Яатинен. Безрезультатно. Паси Таркиайнен — Василий Громов. Нет результатов. Паси Таркиайнен — Йоханна Лехтинен. Мое внимание на какое-то время отвлекла краткая сводка новостей. Новый поиск, на этот раз с девичьей фамилией моей жены: Паси Таркиайнен — Йоханна Мерилэ.
В грудь будто ударили кулаком, желудок содрогнулся от боли, пальцы на клавиатуре задрожали, а кончики их вдруг онемели.
Это была статья, написанная тринадцать лет назад.
Йоханна на фотоснимке была очень молодой, как, впрочем, и Паси Таркиайнен. Он обнимал ее правой рукой, и было видно, как он пытается притянуть ее поближе к себе. Лицо Йоханны оставалось бесстрастным, хотя на нем явно просматривалось выражение дискомфорта, может быть, от самого факта фотографирования, а может быть, от этого объятия, в котором чувствовалась неприкрытая страсть. Улыбка Таркиайнена и здесь была широкой и располагающей. Но на этом снимке в его глазах не было той силы, которую я заметил на другом фото, сделанном через несколько лет.
Над снимком был заголовок:
«Первые двое жителей экологически чистых домов-лилипутов».
На самом деле в статье ничего не говорилось о Йоханне и Паси Таркиайнене. Речь там шла, главным образом, о новых разработках жилья в Кивинокке. Выделенный под сад участок земли превратился в строительную площадку, и коттеджи в нем были выдержаны все в том же миниатюрном садовом стиле. Целью же объекта было продемонстрировать, как будут строить жилье в будущем. Но весь проект устарел примерно лет на двадцать, несмотря на то что домики сами обеспечивали себя энергией, в них полностью соблюдался «нулевой цикл» переработки отходов, в них все было основательным, они не наносили вреда окружающей среде. Но сама наша окружающая среда успела уже настолько измениться, что все эти новшества оказались бесполезными и бессмысленными. Кроме того, домики были довольно дорогими для обычных людей, а те, кто мог себе позволить заплатить за такое жилье, вряд ли решили бы переехать в Кивинокку. В наши дни все эти дома населял отчаянно смелый народ: полузабытый район Кивинокка пользовался скверной репутацией сразу по нескольким причинам. По территории вокруг залива Ванханкаупунки было разбросано примерно с десяток остовов небоскребов, у строителей которых кончились средства и время прежде, чем они смогли завершить свое дело. Но это не означало, что там не было населения. Просто живущий там народ не искал себе проторенных путей.