Я постарался как можно более беспристрастно систематизировать в уме известные мне факты, отделить правду от вымысла. Попытался отделить мои самые худшие опасения от тех фактов, в которых я на сто процентов был уверен, что это правда. Было нелегко признать это, но они касались женщины, которую я любил. Как я ни старался, я не смог припомнить, чтобы Йоханна хотя бы упоминала что-то о Паси Таркиайнене или хоть словом обмолвилась о домике в Кивинокке. Но я не мог не признать, что для этого не было подходящего случая. Ей же вовсе не было никакого резона делать это. Кто мог предполагать, что пути Таркиайнена и Йоханны вновь пересекутся?
Я перешел через мост между улицами Этеляйсена и Похьойсен Раутатиекату и посмотрел вниз. Под мостом сновали машины, здесь же были видны брошенные когда-то небольшие домики, теперь давшие кому-то приют. Узкий проход под мостом за несколько лет стал намного шире и теперь сливался с соседней улицей. Я видел поднимающийся дым, пар, чувствовал запахи жарящегося мяса, бензина и, конечно, самодельного спиртного. Здесь и там слышались крики детей. Было непонятно, играли ли они или их крики были вызваны другими причинами.
Я посмотрел на часы. Казалось, минуты и часы опережают само время. Я прошел на Аркадианкату, вынул телефон и попытался позвонить Йоханне, но результат не изменился. Сколько раз еще я буду пробовать звонить ей? Сколько раз мне еще предстоит выслушивать безжизненный женский голос автоответчика, снова и снова сообщавший мне то, что я и так хорошо знаю? Я не мог представить этого.
В двух метрах от меня прогрохотал битком набитый пассажирами трамвай. Пассажиры толпились у дверей. Трамвай с грохотом покатил дальше, к остановке, а я продолжал идти пешком под холодным ветром, а запах подгоревшего мяса и вонь этанола преследовали меня со спины.
Я дошел до дома Ахти и Эллины, нажал на звонок и немного подождал. Камера повернулась в своем гнезде, как глаз насекомого, и сделала небольшую петлю над входом. Удостоверившись, что я не представляю угрозы, она остановилась, щелкнул дверной замок, и я вошел внутрь. Я решил пойти по лестнице, несмотря на то что кабина лифта ждала меня внизу. В тишине здания мои шаги по каменной лестнице отдавались барабанным грохотом.
Подойдя к нужной квартире, я сразу же почувствовал запах больницы. При электрическом свете лицо появившейся в дверях Эллины казалось маленьким и бледным. Она кивнула, здороваясь, повернулась и пошла в комнату. Я захлопнул за собой дверь, снял куртку и ботинки и прошел вслед за ней в гостиную. Проходя мимо спальни, я услышал храп Ахти и увидел его ноги, укрытые чем-то. Сначала я хотел войти в комнату, но передумал.
Эллина села на диван, подложив под себя ногу, ее нерасчесанные длинные волосы копной падали ей на левое плечо. И снова мягкий свет комнаты создавал впечатление, что время здесь замерло на месте, вызывая ложное чувство домашнего уюта. Это раздражало меня, как будто это была фантастическая попытка вернуться в прошлое.
Я уселся во внушительное кресло, покрытое грубой черной тканью. Мгновенно согрелся, и мое утомленное тело сразу же расслабилось. Я понял, как устал, и проголодался, и как мало думал о том, чтобы поесть или отдохнуть.
— К счастью, он снова спит, — сказала Эллина, — потому что, когда он просыпается, это нельзя назвать настоящим бодрствованием. Он путается, даже когда говорит о вещах, случившихся совсем недавно. И это пугает меня.
— Прости. Ахти болен. Жаль, что ваша поездка откладывается.
Эллина издала лающий смешок, но в нем не было радости. Она вздохнула, быстро выдохнула и поднесла левую руку ко лбу, будто вспоминая о чем-то.
— Извини. Я немного устала, — пояснила она, — устала от всего.
— Ничего, — ответил я. — Это только временная слабость. Мы что-нибудь придумаем.
Эллина ничего не ответила и посмотрела в сторону спальни. На минуту показалось, что она внимательно к чему-то прислушивается, но не может услышать.
— Эллина, нам нужно поговорить, — начал я.
Она снова посмотрела на меня, на этот раз более холодно.
— О Паси Таркиайнене?
Я кивнул. Да, именно о Паси Таркиайнене.
— Какое он имеет отношение ко всему этому? — спросила Эллина. — Как это поможет найти Йоханну? Это было так давно, примерно пятнадцать лет назад. Какое теперь это имеет значение?
— Я думаю, что Паси Таркиайнен имеет какое-то отношение к тому, что случилось.
Одной рукой она пригладила волосы, а другой потянула себя за полу свитера, будто пытаясь растянуть его.
— Йоханна с Паси жили в Кивинокке, не так ли?
Эллина кивнула, пусть и не сразу.
— Вряд ли, копаясь в прошлом, ты облегчишь поиски Йоханны, — предположила Эллина. — Впрочем, как хочешь. Делай как знаешь.
Она вздохнула и поглубже задвинула под себя ногу.
— Тогда мы жили другой жизнью, — пояснила она. — Мы были молодыми и наивными. Студентками. Мы все делали вместе. Даже некоторые вещи, которых делать не следовало.
— Например?
— Например, те вещи, которые придумывал Паси. — Эллина быстро взглянула на меня, увидела выражение моего лица и снова рассмеялась. В отличие от прежней попытки этот смех выглядел куда более естественным. — Это не то, о чем ты подумал. Паси был ярым сторонником теории возврата к природе. Я имела в виду это.
— Я понял, — произнес я, почувствовав, что краснею.
— А ты ревнивец, — заметила Эллина.
Я неохотно кивнул, все еще чувствуя жар на щеках.
— Все это было очень давно. Я уверена, что и у тебя есть прошлое.
— Конечно есть, — согласился я, чувствуя, как жар с лица опускается к шее, и мечтая, чтобы он поскорее пропал. — А какими были эти идеи Паси?
— Он был упертым консерватором. У него были контакты во всех этих группах, что начинали отстреливать владельцев компаний и политиков — любого, кто был виновен в разрушении окружающей среды или не предпринял достаточных шагов, чтобы замедлить этот процесс. Это было типично черно-белое мышление молодежи: если вы не с нами, то, значит, вы против нас и не заслуживаете того, чтобы жить. Мы с Йоханной тогда тоже были под теми знаменами. Конечно, мы держали это в секрете. Но мы верили в это.
— Я и не знал, что вы такие радикалки, — промолвил я. — То есть я, конечно, знал, что Йоханна была активисткой, но не представлял, что ей пришлось жить с террористом.
Какое-то время Эллина выглядела так, будто пыталась вспомнить, как все обстояло на самом деле. Ее лицо постепенно стало утрачивать свою холодность.
— Паси не был террористом. Яркой, необузданной личностью, даже одержимым — это да, но он не был плохим человеком. Он ведь не сделал ничего дурного, правда?
Я вспомнил о вырезанных семьях и о том, что Таркиайнен присутствовал на месте преступления. Я пожал плечами и не стал отвечать на этот вопрос.
— Почему тебе так трудно об этом говорить? — поинтересовался я.
Эллина кивком указала в сторону спальни.
— Ахти не понимает этого, — сказала она и добавила слабым голосом, почти вымученно: — По многим причинам.
Я посмотрел на нее.
— Вы двое когда-либо говорили об этом? — спросил я.
Она выглядела очень удивленной и одновременно задетой этим вопросом, потом осталось только удивление.
— А зачем нам это было нужно? Ведь вы с Йоханной тоже не обсуждали это.
Такая правда почему-то причинила мне острую боль.
— Да, не говорили. Наверное, для этого просто не нашлось повода.
— Вы были счастливы и думали, что знаете друг о друге все, — проговорила Эллина. — А теперь, когда тебе стало известно, что были вещи, о которых ты не знал, тебе от этого стало плохо. Тебе нужно определить, сколько же ты на самом деле хочешь знать. Даже если речь идет о твоей жене.
В Эллине появилось что-то такое, чего я никогда не замечал прежде. Холодность вернулась, а вместе с ней появилась какая-то жесткость или даже что-то еще более неприятное.
— Расскажи мне подробнее о Паси Таркиайнене, — попросил я.
— Зачем?
Я заглянул в ее лицо.
— Ты сказала мне не все.
Она громко вздохнула и закатила глаза. Но Эллина была плохой актрисой. Она и сама это понимала.
— То, что ты собираешься копаться в событиях столетней давности, не поможет тебе отыскать Йоханну.
— Ты не все мне рассказала, — повторил я. — Ахти спит. Можешь говорить.
Она бросила быстрый взгляд в сторону спальни. Какое-то время мы оба прислушивались к тишине. Можно было разобрать, как храпел Ахти.
— Это важно, Эллина, — настаивал я. — Йоханна отсутствует вот уже полтора дня. Я уже не думаю ни о чем другом, кроме как найти ее живой и невредимой. Мне нужна любая помощь. Мне нелегко просить тебя об этом, но я вынужден. Я должен найти Йоханну.
Эллина подтянула под себя ногу еще глубже, несколькими быстрыми движениями убрала волосы с лица, на минуту посмотрела прямо перед собой и, казалось, приняла решение. Потом она снова посмотрела на меня, слегка наклонив голову, и сказала, сдаваясь:
— Я обожала Паси Таркиайнена.
Она все еще смотрела в мою сторону, очевидно ожидая моей реакции. Потом продолжила:
— Я не знаю, как это объяснить теперь, но я действительно обожала его. И, разумеется, мне хотелось, чтобы и он тоже обожал меня. Но он думал только о Йоханне. Теперь, когда прошло столько лет, я могу это признать. Я была влюблена в Паси и умирала от ревности, когда видела, как они были счастливы вместе.
— Ты говорила об этом Йоханне?
— Нет, — быстро возразила Эллина, качая головой, — я не говорила об этом даже Паси. Я просто старалась, чтобы он обратил на меня внимание. А потом, когда я заметила, что они вовсе не так уж счастливы, то сначала даже обрадовалась, но потом, подумав, раскаялась в этом. Что я за человек, если радуюсь, когда узнаю, что партнер моей подруги не совсем то, чем хочет казаться, а она сама несчастлива с ним.
— Что произошло?
— Я не знаю точно, — призналась Эллина, и теперь ее голос звучал более искренне. — Все, что сказала мне Йоханна, — это то, что ее мужчина был не тем человеком, каким показался ей сначала. Иногда, выпив два-три бокала вина, я была не прочь поговорить на эту тему, но как-то так вышло, что мы больше не говорили об этом, хотя, казалось, не было темы, которую мы бы не обсудили. Паси просто исчез из нашей жизни, и мы о нем забыли. Потом появились вы с Ахти, и все, связанное с Паси, потеряло смысл.