— Что-то плохое? Или что-то такое, чего нельзя изменить?
— А разве есть разница?
— Очень большая разница.
— Что, если кто-то из нас умрет?
— Другой останется жить.
— Нет, будет не так.
Сквозь раскрытое кухонное окно слышно, как кто-то въезжает во двор на велосипеде и ставит его у специальной решетки. Потом щелкает замок. Дверь в наш дом открывается и снова закрывается.
— Жизнь продолжается, — произношу я.
— Ты всегда так говоришь.
— Потому что так и есть.
— За исключением случаев, когда это не так.
— Не знаю, — неохотно признаю я. — Всему свое время.
— Если что-то произойдет со мной, — говорит она, — то надеюсь, это не сломает тебя. Надеюсь, что твоя жизнь будет продолжаться.
— И наоборот, — дополняю я.
Пылинки уже не так светятся, танцуя в солнечных лучах.
— И все же, — продолжает она, — если со мной что-то случится и твоя жизнь станет продолжаться не в том направлении, я обязательно приду, чтобы сказать тебе об этом.
— Так я и знал, что будет ловушка.
— Естественно, — улыбается Йоханна, — это ловушка.
Я глажу ее ноги и смотрю ей прямо в глаза. Нас окружает мягкая надежная темнота, а на губах Йоханны играет улыбка. Жена как будто собирается заснуть или рассмеяться.
15
— Ты должен понять. — В словах Эллины не было убежденности. Она сама не верила тому, что говорит.
Дружба не заканчивается стремительно, громким ударом. Она идет к концу постепенно, с глухим треском. Я отметил, что Ахти ничего не говорит. Тогда я пошел к двери, надел куртку и обувь. Стоя в дверях, я зачем-то обернулся. Ахти и Эллина стояли в другом конце коридора. С тем же успехом они могли стоять в любом другом месте.
Что тут можно было сказать? Давайте предадим память о лучших днях, о том, как весело мы проводили время вместе? Давайте не дадим малому разрушить большее, что-то такое, что когда-то было прекрасным? Я пробовал перебрать все варианты. Но не смог придумать ничего лучше, чем просто сказать:
— До свидания.
Я шел, погруженный в мысли, к перекрестку, который видел на кадрах видеонаблюдения и где ничего не смог обнаружить.
Солнце село рано, небо совершенно потемнело. Дождь, которому не было ни конца ни края, на какое-то время стал не таким сильным. Небо то тут, то там сбрасывало небольшие капли дождя, словно сначала намеревалось засеять ими землю, но потом вдруг передумало и решило сберечь семена для себя. Шагая вниз по улице, я не обращал внимания ни на проезжающие мимо и гудящие в клаксоны машины, ни на толкавших меня пешеходов.
Повсюду стоял кислый запах горелого пластика, но я не стал оглядываться и искать его источник. Запах преследовал меня несколько минут. Я вытер с лица капли дождя и вдруг понял, что где-то оставил перчатки. На противоположной стороне улицы была гостеприимно распахнута дверь в дискотеку; ровные, громкие, угрожающие звуки притягивали к себе толпу. Я посмотрел на часы и на телефон. Время все шло. Йоханна не звонила.
Последние два дня стали для меня как вся жизнь: прожорливая, полная лжи, безнадежная. Автобусы и легковые машины проезжали мимо, их моторы урчали, а выхлопные газы оставляли ощущение сухости в моем горле, и я не мог сглотнуть. Я чувствовал во рту тошнотворный вкус бензина и выхлопов. В мою сторону ринулась толпа подростков, я подался в сторону, чтобы избежать встречи с ними. Это мне удалось, и они пробежали мимо. Не знаю, на каком языке они перекрикивались и почему бежали. Подростков преследовали двое охранников. Их язык я понимал. Молодые люди продолжали бежать, не обращая внимания на то, что охранники на финском языке приказывали им остановиться.
Я подошел к перекрестку и увидел камеру, закрепленную болтами на стене на высоте примерно десяти метров. Капли дождя падали мне на веки, будто пытаясь разбудить меня. Я посмотрел туда, куда была направлена камера. Мне был виден перекресток, обе улицы — Урхо Кеккосена и Фредрикинкату. Сотни людей, машины, огни. Все то же самое, как тогда, когда я пытался отыскать Йоханну.
Иногда вы не можете чего-то увидеть, пока не перестанете смотреть на эту вещь. Так говорил мне Яатинен.
Я позвонил ему.
Не могу сказать с уверенностью, но думаю, что семь моих спутников, сидевших за соседними компьютерами, были теми же самыми людьми, с которыми я сидел рядом в прошлый раз. Озабоченные, сосредоточенные взгляды, казалось, прилипли к их лицам.
Мы находились в том же служебном помещении. С помощью пароля я открыл базу данных. На пути от проходной до второго этажа мы с инспектором едва успели обменяться несколькими словами. Яатинен сегодня не выглядел таким усталым, как это было прежде, но на его лице было все то же выражение досады и отстраненности, будто он хотел бы оказаться где-нибудь в другом месте. Впрочем, наверное, он и тогда выглядел бы таким же сердитым. Этого я раньше в нем не успел заметить.
Я слышал, как стучат сильные пальцы по клавиатуре. Дальше должны были бы последовать любопытные взгляды, но когда я быстро оглянулся, то увидел, что никто не обращает на нас ни малейшего внимания. Яатинен сидел прямо перед компьютером и смотрел на меня так, будто собирался что-то сказать. По выражению его лица я понял, что его мысли витают где-то в другом месте. Что бы инспектор ни собирался сказать мне, он явно не спешил с этим. Потом он стал помогать себе рукой: указал на экран, а потом сказал, что уйдет и вернется через полчаса. Я заверил, что то, что я собираюсь сделать, не потребует так много времени.
Яатинен снова посмотрел, даже не на меня, а куда-то сквозь меня. Потом, не говоря ни слова, развернулся и вышел из комнаты. Его шаги были быстрыми и злыми. Он исчез на лестнице, оставляя за собой легкое ощущение раздражения, которое грозило заразить и меня. Я приступил к работе.
Просто невероятно, как много камер слежения было здесь установлено. Некоторые из них были выключены, но достаточное количество продолжало работать, передавая на компьютер четкую запись почти всей местности в центре города. Некоторые улицы и перекрестки можно было рассматривать под разными углами и с разной высоты.
Я вернулся в то же время и на то же место, которое уже просматривал. Угол Фредрикинкату и улицы Урхо Кеккосена, географическая точка, в которой в последний раз был зафиксирован телефон Йоханны. Картинка так же передавала блестевшую от дождя улицу. Я начал отслеживать одно изображение за другим.
Когда приблизился момент выключения ее телефона, я инстинктивно подался вперед. Картинка была такой же неясной, как и прежде, и все так же больше напоминала полотно художника, чем фотографию. Почти за минуту до нужного времени я заметил нечто на другом краю улицы Урхо Кеккосена, но меня отвлекло содержимое почтового ящика Йоханны.
В этот момент «нечто» напоминало пару мазков, быстро перемещавшихся по экрану. Сначала из двух мазков оно превратилось в несколько, потом стало напоминать человеческую фигуру с ясно различимыми индивидуальными чертами. Походка, манера оглядываться по сторонам, засовывать руку в карман. Я смотрел на нее чуть дольше, чем требовалось, чтобы понять, что оказался прав.
Человек дошел до угла улицы, что-то вынул из кармана, дотронулся до предмета другой рукой и снова сунул его в карман. В тот самый момент телефон Йоханны был отключен от сети. Через перекресток проехал большой грузовик, а за ним — машина скорой помощи с включенным световым сигналом. На миг картинка снова напомнила полотно импрессионистов, и я понял, как плохо я рассмотрел ее в первый раз. Когда грузовик и «скорая помощь» проехали мимо, фигура на секунду остановилась у перекрестка и застыла так неестественно, что на минуту можно было усомниться, человек ли это.
Я поставил изображение в режим паузы и увеличил его. Фигура вырастала в размере и становилась все более различимой. Когда во весь экран появилось лицо, я настроил яркость и откинулся на стуле. Передо мной был Громов с его вечной щетиной на подбородке.
16
От: Громова Василия
Кому: Лехтинен Йоханне
Отправлено: 21 декабря, 01:37
Тема: Одно последнее одолжение
Йоханна,
я в последний раз хотел бы выяснить наши отношения. Ты сказала, что счастлива в замужестве и мы с тобой останемся просто коллегами. Но я понимаю, что над этим заданием ты не захочешь работать с кем-то другим, даже если мне это будет неприятно. Вместе с тем я искренне готов приветствовать твое решение отныне работать с другим фотографом. Но я хотел бы попросить тебя о небольшом одолжении. Прежде чем наши пути разойдутся, я хотел бы, чтобы ты снова вспомнила все то, через что нам пришлось пройти вместе. Помнишь, как в Косове мы были под обстрелом? Помнишь то плечо, к которому ты тогда прислонилась, и того, кто стал для тебя защитой? А помнишь, как наш автобус сломался на самом берегу моря в Арктике и холодный ветер пронизывал до костей всех нас? Помнишь, что ты сказала, когда мне удалось снова завести мотор? Я помню. Ты сказала, что будешь мне благодарна всю жизнь. Всегда, Йоханна. Такими были твои слова. И теперь я прошу тебя об одолжении. Если то, что ты тогда говорила, было сказано искренне, ты сделаешь для меня это. Ты согласишься на это, чтобы быть честной и перед собой, и передо мной. Ты согласишься поговорить об этом с глазу на глаз, и ты скажешь мне правду. Думаю, что я прошу от тебя не слишком много и ты можешь сделать это для человека, который спас тебе жизнь. Если же после нашего разговора ты все еще будешь считать меня лишним в твоей жизни, я приму это. Но я прошу дать мне еще один шанс поговорить с тобой наедине. Если ты не согласишься, боюсь, мне снова придется просить тебя об этом через третьих лиц.
17
Я нашел дом с террасой в Маунуле, рядом с Кескуспуисто, в северной части парка. Фасад построенного в пятидесятых годах здания таунхауса был выполнен из красного кирпича. Оно состояло из шести домов. Судя по освещенным окнам, выходящим на улицу, все они были заселены. Квартира Громова была предпоследней справа. Бледный свет падал из окна верхнего окн