На том и распрощались, пришлось возвращаться в город несолоно хлебавши. Впрочем, был еще Рауд, он все сплетни знал, ему по чину положено.
Тот запираться не стал, за пару монет выложил про всех. Один из интересующих Альмода людей с дифтеритом слег, в лагере…
Альмод мысленно выругался, знать бы, там бы и выведал все. Даже и спрашивать не стал бы, подчинил разум, а все решили, что мужик бредит, потому и рассказывает всякие ужасы.
… Двое по участкам уехали. Еще двое — с отрядом, что Харальд послал за едой в Кривое озеро. Пару дней как уехали. Еще дней через пять вернутся, обратно наверняка с обозом придут, а это дольше.
Альмод решил, что с тем, который в лагере, поговорит завтра. На тяжелобольного мужчина не походил, так что ничего с ним не сделается. Бегать туда-сюда ему уже изрядно надоело, набегался за сегодня, что твой гонец. Так что он поинтересовался, готова ли птица, и велел отнести ее в комнату вместе с двумя… нет, тремя кувшинами пива. И две кружки чтобы взял.
Вот и помянут.
Нел сидела на лежанке, подтянув колени к груди и опустив голову на скрещенные поверх них руки. Если бы не высохшая одежда и переплетенная коса, можно было подумать, что она так и не шевельнулась с тех пор, как Альмод оставил ее в комнате, предложив устраиваться, как ей удобней. Да еще меч отцепила от перевязи, положив рядом с кроватью. Нож оставался в ножнах за спиной, как и раньше.
— Что ты здесь делаешь? — спросила девушка, не поднимая головы.
— Вообще-то это моя комната. Я за нее заплатил.
— А, извини, — безучастно проговорила она. — Сейчас уйду.
— И далеко собралась?
Она пожала плечами, заерзала, подбираясь к краю лежанки.
— Не дури, — сказал Альмод. — Сейчас принесут поесть и выпить.
— Я не…
— Помянем.
— А потом?
— Утром на свежую голову подумаешь, куда тебе податься.
— Скорее, на похмельную, — улыбнулась Нел. Подвинулась еще, опуская ноги на пол. — И так уже… Я должна извиниться.
— Ничего ты не должна, — отмахнулся Альмод.
Это он должен извиняться, если уж на то пошло. Как-то не привык он бить женщин. Поединки случались, тут скидки на пол не делал никто: во время схватки на плетениях всем плевать, хрен там или сиськи у поединщиков. А вот бить, как сегодня, не приходилось.
Нел, кажется, хотела возразить, но тут в дверь постучали, и она осеклась. Вошел Рауд. Стола в комнате не было, так что Альмод велел пристроить поднос с едой и пивом прямо на полу. Сел рядом, скрестив ноги — сколько раз доводилось так есть где-нибудь в глуши. Заглянул под крышку чугунка. Трактирщик расщедрился — стушил птицу в сметане с луком, морковью и чесноком — чеснока, на вкус Альмода, было даже многовато. Обычно подобное подавали на особом круглом хлебе, но — Рауд развел руками — сейчас такие не пекли, потому что большинство посетителей сейчас просили хлеб и воду или хлеб с пивом, так что печь едва справлялась.
Альмод пожал плечами. Ему все равно. Разве что…
— Не побрезгуешь из одного горшка есть? — спросил он у Нел.
Ложки трактирщик, сообразив, принес две, как и кружки.
Она мотнула головой, устроилась напротив точно так же. Не слишком удобная для неподготовленного человека поза далась ей легко. Значит, ходила не месяц и не два. Альмод жестом отослал трактирщика, бросив монету за услуги. Сам разлил пиво в кружки.
— Помянем.
Первые две кружки они выпили молча, так же молча закусив. Птица сготовилась как надо, но с чесноком хозяин перебрал. И, кажется, плоховато промыл пряные травы, попадался песок на зубах. Впрочем, это можно было пережить, Альмод изрядно проголодался. Нел ела плохо, зато первую кружку замахнула едва ли не залпом. Зря она так налегает на пиво. Забыться не получается, даже если напиться вдрызг. Альмод пробовал. Но кто он такой, чтобы давать советы? Со своей бы жизнью разобраться.
— Расскажи о них, — попросил он.
Нел недоуменно на него посмотрела.
— Ты же…
— Троих я не знал, видимо, пришли в последний год. Расскажи о них. А потом я — о тех, кого знал.
Пусть выговорится. Да и самому не помешает вспомнить и рассказать. Мы живы, пока жива память о нас. Когда-то Альмод думал, что в этом мире останется один человек, которому будет не наплевать на него. Но Творец любит жестокие шутки…
Он заставил себя не думать. Нел рассказывала. То улыбалась, то замолкала, часто моргая. То прятала лицо за кружкой, чтобы потом, длинно и неровно вздохнув, снова говорить. Альмоду нравилось, как она смотрела — прямо в лицо, не пытаясь повернуться боком, чтобы не так бросался в глаза шрам. Многие на ее месте попытались бы спрятать его под пудрой или прядью волос, но не Нел. И как говорила, тоже нравилось — голос у нее был звонкий, чистый, разве что иногда отдавали в нем хрипотцой непролитые слезы.
Она опрокинула в себя очередную кружку, чуть пошатнулась.
— Может, хватит? — осторожно поинтересовался Альмод. — Изображать заботливого родича он не собирался, но возиться с перебравшей девицей — небольшое удовольствие.
Она помотала головой, налила себе сама.
— Я хочу упиться вдрызг. Чтобы не думать. А завтра костерить себя за сегодняшнюю глупость и снова не думать…
— Так ведь не поможет.
— Тогда зачем люди пьют, чтобы забыться?
— Потому что большинство людей не отличаются особым умом.
Она усмехнулась.
— Ты о людях не слишком высокого мнения, верно?
— Верно. Людишек не люблю, — хмыкнул он, вспомнив Ивара.
— Тогда почему… — Она не договорила, смутившись.
— Потому что я тоже не отличаюсь особым умом. — Он ополовинил кружку парой глотков, долил еще. Перебрал Рауд со специями, пить хотелось жутко.
— Твоя очередь рассказывать, — напомнила Нел.
Он кивнул. С кого бы начать…
Нел вдруг вскочила, и, зажимая рот рукой, бросилась в угол, где стояло поганое ведро. Альмод отвернулся, ухмыляясь. Девчонка. Пить толком не умеет, а туда же. Напиться и забыться. Что ж, ночка ей предстоит веселая.
— Извини, — выдавила она, наконец. — Я не…
Ее снова вывернуло.
— Ложись-ка ты, — сказал Альмод, когда девушку перестало полоскать. — С краю, на случай, если ночью вскакивать придется.
— А… — растерялась она.
— А я к стеночке. Не думаешь же ты, что я намерен спать на полу? Так далеко мое благородство не распространяется.
Видимо, именно это она и думала. Глянула опасливо, но, похоже, ей было так плохо, что спорить не осталось сил. Альмод едва не расхохотался, наблюдая, как она — думая, что действует незаметно — сует под подушку нож.
Не настолько уж он и пьян, чтобы себя не контролировать.
— Меч посередине не забудь положить, — не удержался он.
Она вспыхнула, спрятала лицо в подушку. Альмод скинул дублет, подумал, что тоже слегка перебрал, мутило. Устроился лицом к стенке, нарочито не касаясь девушки, и провалился в сон.
Чтобы проснуться в полной темноте от безумной, режущей боли в желудке.
Глава 14
Во рту стоял мерзкий металлический привкус, горло жгло, а желудок словно проткнули ножом. Альмод скрючился, с трудом удерживая стон. Какого…
Рядом заворочалась Нел, похоже, он ее разбудил. Альмод попытался сесть — не вышло, закружилась голова, подкатило к горлу. Он дернулся к краю постели — Нел вскочила, подхватывая нож. Альмоду было не до нее. Едва успел скатиться с лежанки, не заблевав ее. Теперь уже все нутро жгло так, что впору орать в голос.
Нел выронила нож и метнулась к ведру. Альмод пополз туда же, но не успел — снова вывернуло. Нет, это не с перепою, такого не бывало даже в юности. Сметана, в которой стушили птицу, оказалась несвежей? Привкуса не было, но мало ли…
Он потянулся к нитям — собрался продиагностировать себя и подправить, что можно, но они отказывались подчиняться, плетение не сложилось. Нет, для обычной испорченной еды это перебор… Мысли путались. Альмод глубоко вздохнул, пытаясь удержать рвоту. Не вышло. Снова на какое-то время стало не до рассуждений. Казалось, желудок превратился в бездонную бочку, откуда все хлестала и хлестала вода.
Холера? Додумать не получилось. Руки подогнулись, он завалился на бок, едва не угодив лицом в лужу. Просипел:
— Плести можешь?
Нел распрямилась, утирая рот. Кивнула. Двинулась к нему.
Альмод мотнул головой.
— Сперва… себя.
Хвала Творцу, спорить она не стала, у него просто не хватило бы сил спорить и объяснять. Дело было не в благородстве. Простая практичность. Сперва тот, кто в состоянии хоть как-то плести, должен позаботиться о себе, чтобы сохранить способность помочь другим. Иначе загнутся оба.
Нет, не холера. Тогда бы полоскать начало с другого конца, хотя и до этого недалеко. И горло при холере не болит. Можно было бы списать на раздражение от тошноты, но после долгой рвоты жжет не так. Тогда что? Как же сложно думать. И ужасно хотелось пить, перебрал Рауд с чесноком…
Нет. Не с чесноком.
— Мышьяк, — выдохнул Альмод.
— Откуда ты…
— Мышьяк, — повторил он, объяснять сил не было. Успеть бы… — Что делать, знаешь?
Нел кивнула.
Хвала Творцу! Альмод вряд ли смог бы сейчас воспроизвести лекцию про самые распространенные яды. Он снова потерял способность думать, хорошо приподняться на четвереньки успел. Хотя толку-то… До чего ж дерьмово.
Кто ж ему этак удружил? Рауд по чьему-то наущению? И не побоялся?
А, может, искать стоит ближе? Нел сейчас должно быть хуже. Она куда мельче, яд подействовал бы сильнее, а она, вон, плетет. Пока на саму себя. Могла девчонка, поняв, что открыто с ним не справится, отомстить исподтишка? Почти не ела — в самом деле не была голодна с расстройства или знала, что много есть не стоит? Потом ее вырвало, с перепоя или потому что сама спровоцировала? Это ведь несложно — изобразить тошноту, и отвернувшись, сунуть в рот два пальца.
Если так, он болван, каких мало. Впрочем, все станет ясно довольно скоро.
Нел присела рядом, свились плетения. Нет, не она. Перестало мутить, и, хотя нутро все еще болело — но вовсе не так, как вначале. Альмод закрыл глаза, на миг позволив себе расслабиться. Не она.