— Поосмотреться, пока ты не проснулся. Я же вчера толком ничего не видела. Спросила, что случилось, и… — Она дернула щекой. — Вспоминать стыдно.
— Значит, не стоит вспоминать, — он плеснул в лицо водой, пригладил волосы.
Нел сняла сковородку с жаровни, устроилась на полу. Альмод сел напротив.
— Сколько я тебе должен? — он кивнул на еду.
— Издеваешься? Мне и без того с тобой не расплатиться. — Она смутилась. — Я…
— Хватит. — Альмод поймал ее руку, но Нел вывернулась, точно обжегшись от прикосновения. — Это было вчера. Сегодня новый день, и хватит об этом. Что ты собираешься делать дальше?
Она поковыряла ложкой в сковороде, раздирая яичницу на ошметки.
— Искать того, кто травит всех, кого ни попадя. — Она подняла растерянный взгляд. — Только я не знаю как. Не хватать же за рукав каждого встречного.
Альмод хлопнул себя по лбу. Настолько бурная ночка выдалась, что обо всем забыл. Нел вопросительно на него посмотрела.
— Я же собирался с утра порасспрашивать кое-кого кое о чем.
Проглотив свою половину почти не жуя, он подхватил со стула дублет, и обнаружил под ним еще один — тот, что скинул вчера. Постиранный и аккуратно зашитый там, где нож Нел пропорол ткань, полоснув его по ребрам.
— Принесли утром, — сказала Нел. — Я открыла, пока тебя не успели разбудить. Боялись, что украдут с веревки, а ты разгневаешься. Я досушила, мне нетрудно.
— И зашила?
— Да, — она снова смутилась. — Раз уж я его попортила.
Ее одежда, к слову, тоже была аккуратно починена.
— Нечего было делать с утра, — Нел почему-то стушевалась окончательно, уставившись в пол. — Извини, надо было спросить…
— Да нет, ничего. В смысле, спасибо.
— Не стоит. Надо было чем-то руки занять. Успокаивает.
На взгляд Альмода, рукоделие не только не успокаивало, но и здорово бесило — скука же смертная ковыряться иглой в ткани. Конечно, он нечасто этим занимался — но когда доводилось, он готов был убивать.
— Спасибо, — повторил Альмод. — Найдешь чем заняться без меня?
— То есть? — вскинулась она. — Я не буду тут сидеть в четырех стенах и ждать, пока ты соизволишь вернуться.
— Тот, кого собираюсь расспросить, болен. Нечего тебе там делать.
— Я, кажется, болела, — сказала она. — Младшие двое умерли, а я, вот…
— Кажется? — поднял бровь Альмод.
— В деревне целителей не было. Старики говорили, горлянка.
Там, где Альмод рос, дифтерит называли «удавочкой». Впрочем, какая разница, как это звалось…
— Не хотелось бы рисковать.
— Чистильщики долго не живут, — пожала она плечами.
— Ты уже не чистильщица.
Нел грустно улыбнулась.
— Какая разница. Это лучше, чем сидеть в четырех стенах и думать… Скажешь, что взял ученицу.
Альмод поразмыслил немного. Те двое, что уехали по участкам — их тоже нужно расспросить. Сам он за ними отправиться не может, а вот Нел как раз нужно убраться из города — хотя бы на время. Она же сказала, что бродит тут по окрестностям кто-то, за кем ее послали. Вот и съездит. Отпускать ее одну, конечно, было боязно — но, с другой стороны, слово «беззащитная» ей подходило еще меньше, чем Рагне. Тогда лучше сейчас в самом деле взять ее с собой.
— Хорошо, — кивнул он. — Пойдем.
Мерный речитатив заупокойной он услышал задолго до того, как подошел к загону для больных. Прибавил шагу — никто из тех, с кем он работал вчера, не должен был за ночь отойти в мир иной. Кого-то под утро принесли?
На самом деле он уже знал ответ. Только до последнего не хотел верить. Поприветствовал поклоном преподобную мать — пока не закончит молитву, лучше ее не трогать. Заглянул под полотно, укрывавшее покойника.
Да. Один из тех, кто разбирал сгоревший дом Харальда и мог бы рассказать, как лежали тела. Тот, к кому он поленился вернуться вчера. С кем хотел поговорить сегодня.
Альмод замер, вглядываясь в мертвеца. Как именно его убили? Смерть разгладила черты лица, даже если несчастный успел понять, что его убивают, по лицу его сейчас ничего нельзя было сказать — спокойное, безразличное, как и у всех мертвых. Мак? Не удавка — шея чистая.
— Не корите себя, — мать Ульрика коснулась плеча Альмода. — Вы не всесильны. Жизнь и смерть в руках Творца, а не целителя.
Альмод медленно покачал головой. Если и винить в чем-то Творца — так лишь в том, что Он дал людям свободу выбора. Свободу творить добро или зло. Хотя кто его разберет, где кончается одно и начинается другое.
— Представьте мне вашу спутницу, — попросила Ульрика, с любопытством разглядывая Нел.
Альмод кивнул, спохватившись. Мысли гуляли вовсе не здесь.
— Нел. Приехала из столицы, один знакомый порекомендовал ее мне в ученицы. Преподобная мать Ульрика.
Ульрика испытующе уставилась на девушку, та не отвела взгляд, разве что на лице отразилось легкое недоумение. Альмод вспомнил, как заставил ее поверить, что оказался здесь из-за женщины и мысленно застонал. Но, к его облегчению, преподобная мать приветливо улыбнулась, осенила Нел благословением. Отступила в сторону, снова начав молитву.
Что ж, ученица так ученица. Альмод коротко объяснил девушке, по каким признакам можно определить время смерти. Коснулся щеки мертвеца. Замер на миг, глядя на ворсинку в углу рта. Раздвинул губы, сняв с зубов обрывок нитки. Лен, когда-то коричневый, сейчас выцветший до серого, почти неотличимого от кожи покойника.
Встретился взглядом с Нел. Между бровей девушки залегла складка. Кажется, она тоже все поняла.
Альмод огляделся. Лоскутного одеяла, вчера укрывавшего больного, не было видно. Впрочем, может, отдали кому другому — по сравнению со вчерашним, больных прибавилось. Здесь все одеяла были одинаковыми — сшитыми из лоскутов, когда просто ткань в несколько слоев, когда перо или шерсть.
— Где его одеяло? — спросил Альмод.
— Когда послали за мной, лежало на земле, — сказала мать Ульрика. — Наверное, сбросил в агонии. Я отдала постирать, оно было в моче, видимо, в момент смерти…
Альмод кивнул. Видимо.
Сдернули, сложили и накрыли лицо, придавив для верности рукой. Потому и следов не осталось. Даже если больной успел проснуться и что-то понять, сил справиться не хватило. И шума не было.
— Оставьте мертвого мне, — сказала преподобная мать. — Сейчас придут и сделают все, что нужно. Позаботьтесь о живых. Вы ничего не смогли бы сделать.
Смог бы. Если бы не поленился вчера вернуться и поговорить. Сделал бы из этого какие-то выводы, возможно, стал спрашивать о чем-то другом, или начал бы действовать но так или иначе. всем заинтересованным стало бы ясно, что больной уже рассказал все, что знал, и потому убивать его смысла нет.
Вездесущий какой-то убийца. Или он был не один? Альмод попытался прикинуть время — не получилось, слишком большой разброс. В начале ночи его убили, но когда именно: до илипосле трактирщика? Или даже до или после того, как заставили того сунуть в еду отраву — поди пойми.
Может, и не один. Смотря что именно натворили чистильщики, спровоцировав убийцу. Хотя что можно успеть за один вечер, учитывая усталость и раненых? Перепортить всех девок в округе? Сплясать на рабочем столе Хродрика? Помочиться с крыши часовни?
Он помотал головой. Дурь какая-то. Если бы чистильщики накуролесили, об этом тоже бы говорили. Но ведь молчат.
Нел коснулась его руки. Альмод встретился с ней взглядом — похоже, она все поняла. В отличие от Ульрики. Он едва заметно кивнул девушке, дескать, потом поговорим. Обернулся к преподобной матери.
— Вы правы. Этому бедняге — да примет Творец его душу — уже ничем не помочь…
В городе оставалось еще двое. Их тоже?
— …Оставляю вас с вашими молитвами и займусь остальными.
Он отвел в сторону Нел. Накрыв плетением, коротко объяснил, как найти дом, где искать свидетелей, назвал их имена и проинструктировал, о чем спросить. Она кивнула, в двух словах повторила — правильно ли поняла, что от нее хотят — и умчалась.
Ульрика посмотрела ей вслед.
— Странно, что одаренных в городе становится все больше. Когда Мирный процветал, не было никого, а сейчас…
— Хотел бы я сам знать, что происходит, — покачал головой Альмод. С вашего позволения, преподобная мать.
Больные-то никуда не делись.
Закончив с теми, кого снесли в загон, он прошелся по лагерю — расспрашивая, не нужна ли помощь, хорошо ли все спали ночью, не появились ли где новые больные. Кто-то радовался, что целитель до них снизошел и не просит плату, кто-то робел, кто-то косился зло и говорил — ничего, дескать, не надо, все в руках Творца, справимся с Его помощью. Таких оказалось неожиданного много. Альмод не удержался — подчинил одному разум и расспросил.
Выяснилось, что теперь люди винили в беде не только чистильщиков, но и одаренных вообще. Дескать, жили себе много лет хорошо, пока никого не было. А потом свалился сперва целитель на их головы — в тот же год, вон, Бруни волк задрал, никогда они на мужиков не кидались, только на баб и детей, и корова у Зигмунда пропала. Чистильщики, вон, что натворили. Так нет, еще на их голову одаренных принесло. Бабы вовсе бесстыжие, где это видано, ноги в штанах напоказ выставлять. Арне вон, сунулся к одной, сисястой, так умер на месте. Еще и девка эта меченая, злющая, как голодная сука, к такой лучше вовсе не подходить. Не к добру все это, и пусть бы убирались поскорее. Без них как-нибудь проживут.
Альмод заставил мужика забыть. Пошел дальше. Самому забыть не получалось. Рагна собиралась уехать из города сегодня — оно и к лучшему. И Нел надо отослать, под любым предлогом. Так, чтобы она не поняла, что ее отсылают, а то упрется.
Лин теперь в самом деле жила в землянке у самого леса — Альмод не стал спрашивать, сам ли Ивар расстарался или нанял кого. Ребенок поправлялся, сама она, похоже, не заразилась, хотя делать выводы пока было рано. Альмод срастил малышу горло — больше можно было не опасаться удушья. Спросил, заглядывает ли Ивар, и по тому, как смутилась женщина, стало ясно, что не просто заглядывает. Надо ему сказать, чтобы лучше присматривал. Как бы не решили на ней зло сорвать.