Но Творец и тут оказался к нему милостив — правду говорят, что Он хранит безумцев. Дорога оказалась безлюдной. А, может Творец и вовсе был ни при чем, просто не нашлось других сумасшедших, готовых пробираться в темноте по скользкой грязи.
Наконец, Альмод постучал в калитку ворот. Открылось зарешеченное оконце, внутри показалась заспанная физиономия стражника.
— Кого Насмешник несет?
Альмод запалил на ладони огонек.
— Чистильщики, в ставку.
— А где остальные? — Стражник попытался заглянуть ему за спину. — Почему не четверо?
— Пусть Творец примет их души, — сказал Альмод. Потянулся к плетениям. Если стражник будет упрямиться — придется подчинить разум. Но служивый, видимо, привык к тому, что чистильщики шастают туда-сюда в любое время и очень не любят, когда их заставляют ждать. Молча открыл калитку, даже не попросив показать брошь. В другое время Альмод бы высказал все, что думает по поводу балбесов, ворон считающих на посту, но сейчас головотяпство стражника было ему на руку.
Столица, как и всегда под утро, выглядела темной, пустой и тихой. Несколько раз прошли стражники. Альмод прятаться не стал: едва заметив на другом конце улицы людей при оружии и с факелами, зажигал на ладони огонек. С одаренными столичная стража старалась не связываться, и не просто так.
Ноги несли сами, сколько раз здесь хаживал. Можно было даже светлячка не зажигать. По улицам разносилось гулкое эхо шагов. Квартал, поворот, еще два квартала… Впервые попавшим в столицу все дома и улицы казались одинаковыми, и новички часто терялись, выйдя в город из ставки. Альмод прошел бы здесь с закрытыми глазами. Вот запахло водой и гнилыми водорослями — неподалеку река и порт. Вот мост, топиться с которого одно время было модно среди благородных балбесов. За ним над черепичной крышей — флюгер в форме притаившейся кошки. Сейчас она вытянутыми лапами указывала именно туда, куда нужно было Альмоду.
Чем ближе к центру города, где стоял особняк чистильщиков, тем шире становились улицы, ровнее — камни брусчатки, их устилающие. Небо между домами начало сереть, но гасить светлячок, пожалуй, было рановато.
А вот и ставка. Со стороны улицы она казалась непримечательной — еще один каменный двухэтажный особняк за высокой оградой. Немногие знали, что внутри было целое поместье с задним двором. Как всегда, для чужого взгляда дом выглядел почти нежилым — ни огоньков, просвечивающих сквозь ставни, ни стражи у двери. Впрочем, зачем здесь стража? Надо быть вовсе безумцем, чтобы сунуться в дом, где постоянно находится больше сотни одаренных, да не просто одаренных — чистильщиков. У них оружие всегда при себе, хоть посреди ночи голым с постели подними.
Десять лет. Десять лет, за которые ставка так и не стала ему домом. Хотя одно время казалось — смирился, привык. Есть ради кого возвращаться. Есть ради кого жить. Пока в один миг все не рухнуло. И уходя отсюда в последний раз, он вовсе не думал, что вернется.
Наверное, стоило бы все-таки повременить и прийти в себя как следует. Но кто мог гарантировать, что, пока он набирается сил, ему на голову не свалятся четверо чистильщиков? Он бы на их месте именно так и поступил — нагнал, не дав отдышаться. Даже если Рагна не до конца восстановилась, остаются еще трое, а он один. Едва ли чистильщики поверили рассказу Нел. Да даже если и поверили — все равно Альмод оставался дезертиром, которого следует вернуть в орден.
Альмод распахнул дверь.
Внутри тоже ничего не изменилось. Просторное помещение вестибюля, рядом с дверью — два низеньких стула и стол, где коротали время дежурные. Дань обычаю: от кого здесь вообще караулить? По центру дальней стены — широкая лестница на второй этаж, где, собственно, располагались все жилые помещения. Под лестницей — дверь на задний двор. Окна заложены ставнями, впрочем, светлячок дежурных давал достаточно света.
Два парня, игравшие в «загони льва» вскинули головы. Один посмотрел недоуменно — кого там принесло? Второй вытаращился, словно на ожившего покойника, а потом взлетел с места, рванул шнур тревоги и отскочил в дальний угол, хватаясь за рукоять меча. На лице отразился самый настоящий ужас. Глядя на него, и второй вскочил. Двинулся к лестнице, медленно, осторожно, на сводя с Альмода встревоженного взгляда. Потянулся к плетениям.
Альмод оборвал нити. Отметил, что он не в полной силе. Ничего, справится. Должен справиться.
Он качнул головой.
— Не советую.
К плетениям тянуться перестали оба, и Альмод не тронул их. Не по их душу пришел. Полезли бы — получили, а так следовало беречь силы. И ждать. Вот, сейчас…
По широкой лестнице с коваными перилами застучали горохом шаги. На верхнюю площадку лестницы вылетели четверо, двоих Альмод знал. Следом еще полдюжины чистильщиков, почти все знакомые. И дальше, из глубины коридора второго этажа послышались торопливые шаги и голоса. Первые четверо, не сговариваясь, потянулись к плетениям. Альмод рванул нити самого шустрого и проговорил:
— Я, одаренный Альмод, прозванный Заговоренным…
Тот, что оказался шустрее всех в первой четверке, остановился так резко, точно влетел с разбегу в стену. Никто не смел прерывать священную формулу вызова. Те, что были за ним, помедлили немного и начали спускаться, подпираемые сзади. На сигнал общей тревоги сбегались все. Медленно, шаг за шагом, народ заполонил лестницу. Всего в ордене было около сотни чистильщиков, на считая слуг. Минус двенадцать, погибших под Мирным. Минус те, кто ушел на другие прорывы или еще не вернулся. И все же вряд ли на лестнице поместятся все. Что ж, хватит и тех, кто есть.
— …говорю, что на мне нет крови Первого.
Сколько людей… На лестнице не протолкнуться. Кто-то всклокочен со сна и никак не может толком проснуться. Кто-то уже полностью одет и сосредоточен, точно и не ложился вовсе, и не стоит на дворе ранний предутренний час, когда сильнее всего хочется спать. Альмод с трудом припоминал, чтобы хоть раз все чистильщики разом собирались в одном помещении. В трапезной разве что. Впрочем, нет. Когда его поймали и привезли, закованного в небесное железо, собрали всех — кроме отрядов, ушедших на прорывы. И в подвал набились все — места там хватало… Что ж, вот он, и снова в центре внимания. И снова воздух кажется густым и душным, как бывает перед грозой, а по коже бегут мурашки. Стоит тут, один против толпы, словно лис на псарне. Хотелось отступить, прижавшись к стене, хотя разумом и понимал, что в спину не ударят. А еще десять лет назад внутри холодными щупальцами ворочался страх, и отчаяние накрывало с головой. Он умер тогда — в кандалах под кнутом. И сейчас нечего было бояться.
— Я говорю, что Ульвар, прозванный Клинком, убил Первого.
Лица, лица, лица. Недоумение. Растерянность. Страх. Гнев. Любопытство. Радость?! Альмод встретился взглядом с Фроди. Старый друг, который проходил под его началом восемь лет. Живой, надо же. Альмод едва заметно качнул головой: «Не лезь». Тот усмехнулся, пожал плечами. «Портить представление? И не собирался». Вот и славно, вот и поговорили. Жаль, что по-настоящему поговорить не получится.
— Я говорю, что Ульвар подкупил зелейника, Кетиля Старательного, чтобы тот отравил пророка Трюгви, прозванного Свистуном, и пророчицу Тиру, прозванную Колючкой.
Напряженный гул голосов, готовых взорваться криком. Почти как в Мирном. И как там, уже кричали бы, уже бы кинулись, произнеси Альмод хоть что-то, кроме формулы вызова. Он снова обвел глазами людей, наткнулся на полный ненависти взгляд. Ну конечно. Астрид.
А ведь они были друзьями всего лишь год назад. И вон оно как все обернулось. Альмоду и сейчас не за что было ее ненавидеть. Но, похоже, на одном свете им больше не ужиться. Сама ли она захочет его убить, или попробует сделать это чужими руками?
— И готов доказать это даром или мечом любому, кто станет говорить против. Чтобы лишь один из нас остался жить.
Он должен был сделать это год назад вместо того, чтобы прятаться в глуши Мирного, надеясь, что забудет сам и забудут его.
— И пусть Творец будет на стороне правого.
А что потом едва ли ушел бы живым — так Альмод еще много лет назад понял, что от смерти не убежишь. Он пробовал. У Озерного.
Словам никто не поверит, да и не собирался он подбирать оправдания. Клинок и плетения скажут сами за себя. Альмод не слишком верил в то, что Творец со своего престола следит за поединщиками, даруя победу правому. Творец всегда на стороне того, кто сильнее.
Кто выйдет против него? Кто-то из новичков, наслышанный о нем, но не видевший в деле, решит доказать свою удаль? Или кто-то из ветеранов? Нет, это вряд ли. Зуб на него был у многих, но ветераны знают, чего он стоит. Он же преподавал плетения, натаскивая всех желающих, и провел бессчетные часы на полигоне, помогая другим оттачивать боевые навыки.
Нет, так не пойдет — незачем ждать, пока решится кто-то, кого он не знает. Альмод встретился взглядом с Астрид. Усмехнулся, зло и презрительно. Он хорошо ее знал: выдержкой Астрид не отличалась никогда. Может, будь сейчас на его месте кто-то другой, она подождала бы, пока вызовется кто-то из рядовых — чтобы противник вымотался, а потом вышла бы сама. Но Альмод убил ее любовника. Убил бесчестно, ударом в спину, пока он был занят мальчишкой. Чудо, что тот пацан продержался против Ульвара пару минут, которых и хватило Альмоду, чтобы подобраться к бывшему другу.
Он ухмылялся, и от этой ухмылки и без того невеликое терпение Астрид лопнуло. Рассыпалось. Вдребезги. Она шагнула вниз по ступеням.
— Я, одаренная Астрид, говорю, что ты убил Первого.
Она спускалась по лестнице и люди расступались перед ней. Ненависть была на ее лице — кристально чистая ненависть, словно прошедший год собрал ее в перегонном кубе. Не забыла, видать, Ульвара.
— Я говорю, что ты возводишь напраслину на Ульвара, прозванного Клинком, которого ты предал и убил, подло ударив в спину. И готова доказать это своим мечом…
Мечом, не даром. Хотя этого следовало ожидать. Среди чистильщиков Альмоду не было равных в плетениях, Ульвару — во владении мечом. И только Ульвар мог одолеть Астрид. Высокая, ширококостная, сложенная почти по-мужски, она отменно управлялась с клинком. Какое-то время учила новичков, как и Ульвар. Но Астрид перестали подпускать к учебным боям после того, как она, увлекшись, покалечила парня, сломав ему спину.