Хм, ну да, в итоге она что-то потеряла. Вроде бы самоуважение.
Глава 2Новые страницы
С утра Асуми Хиракава изволила пребывать не в духе.
— Два монстра… — бурчала она, — Два монстрячих абрикоса. Несвежих! Старых! Это вам-то по шестнадцать лет⁈ Да все тридцать, не меньше. Ну как так можно жить? Проснулись, пробежка, завтрак, школа, клуб, занятия. Уже много! Так нет, они еще качаются, они еще потом за компьютерами своими сидят…
— Подтягиваем по учебе тебя, — тихо, но с легкой долей укоризны добавила Мана.
— Вот! — обвиняющим жестом ткнула в неё пальцем Хиракава, — Вообще не отдыхаете! Не развлекаетесь! Не удивительно, что Эна такая бешеная, у неё шарики за ролики от жизни с таким братом зашли! А ты, дура, и рада Акире потакать! Лучше б в душе за ним подсматривала…
— Тебе надо лучше учиться, — настаивала на своем Шираиши, вполне успешно борющаяся со смущением.
Неделя жизни рядом с Асуми Хиракавой на неё повлияла более чем положительно. Хафу ленилась, вредничала, распускала руки, пошлила… да, по сути, она Маны вообще никак не стеснялась, будучи её первой и лучшей подругой. Сама Шираиши, привыкшая к куда более жестокому порядку в доме своей матери, и воспринимавшая ранее гостевание в доме Кирью как курорт, была страшно возмущена подобным подходом. Это «страшное» возмущение вылилось в периодические тихие нотации, от которых хафу была в восторге, который очень плохо скрывала.
— Мне не нужно лучше учиться, — хмыкнув, Асуми приобняла шагающую рядом подругу за талию, — И даже тренироваться!
— И тебя это устраивает? — поинтересовался я.
«Пакт», заключенный между подругами, поделившими некоего Акиру, гласил следующее: Мана невеста, Асуми любовница. Первая навсегда, а вторая исчезнет, когда подойдет время турнира «яркоглазых», причем, скорее всего, тоже навсегда. Кто бы из юношей и девушек, обладателей ярких глаз и огромного резерва, не проявил себя на турнире, их ждёт предложение от представителей древних родов «надевших черное». Предложения, от которого нельзя отказаться.
Асуми Хиракава обязана будет выносить нескольких чужих детей, за что, в итоге, получит пожизненную пенсию. Судьба суррогатной матери отвратительна многим девушкам, но «надевшая черное» к этому относилась без особого душевного протеста. Такие как мы постоянно рискуют жизнью и здоровьем в схватках, далеко не все живут долго, многие при этом бедствуют, будучи специальными гражданами, для которых в жизни множество путей закрыто. Асуми прекрасно понимала, что пускай из её детей и вырастят представителей какого-нибудь боевитого рода, но дадут им при этом куда больше, чем могла бы дать она.
— Есть сказки, в которых двое «надевших черное» живут долго и счастливо всю жизнь до старости, — сказала она в тот вечер откровений шокированной Мане, — но к реальности они не имеют никакого отношения.
Мана была не согласна, Мана была возмущена, Мана протестовала.
— Давайте сегодня хоть куда-нибудь сходим! — потребовала тем временем Хиракава, — Сколько можно учиться!
— Мы позавчера ходили, — напомнил я.
— За демоновыми кроватями мы ходили! И по магазинам!
— А ты что предлагаешь?
— Взять Мичико и пойти в кино!
— Тебе вчерашнего было мало?
— Я хочу не комедию, а про любовь! Заслужила!
И то и другое было верно. Если бы не помощь хафу, то мне было бы куда сложнее провернуть с «Солнечным цветком» все запланированные операции, потому что лезли туда ежедневно. Далеко не постоянные ухажеры девушек, а совсем наоборот — те, кто захотели прийти на их место, попутно продемонстрировав молодецкую удаль. Асуми выбивала из них пыль и зубы, а я продолжал совершенствовать защиту цитадели. Однако, вчера всё-таки вышла небольшая… неувязка. Асуми и Мана занимались ужином, я устанавливал камеру, а тут ко входу подошла чуть ли не целая банда каких-то придурков, причем, вовсе не «надевших черное», а самых обыкновенных. Кажется, их кто-то науськал.
И вот, стою я, удерживая последнего из них за грудки одной рукой, а второй превращая его лицо в плоскость, как за спиной раздается прекрасно мне знакомое:
— Кира-чан…
Старшего сына, изгнанного из семейного лона, пришли проведать родители. И что они видят? Здание, где из кучи окон торчат девичьи головы зрительниц, тела хулиганов, живописно валяющиеся тут и там, ну и своего кровиночку, вершащего жестокое надругательство над почти беспамятным телом, всхлипывающим при каждом ударе. И, как назло, рядом нет Саеко-оба-сан. В общем да, это была комедия… особенно когда лишенные простого (или не простого) человеческого секса головы начали верещать, обвиняя меня перед отцом с матерью во всех грехах человечества, а может быть, даже парочки соседних миров.
Такой себе концерт вышел.
— Кстати, у тебя там уже поклонницы появились, — поведала мне хафу, злодейски ухмыляясь, — Я им показала видео, где вы с Маной в аквапарке, и у этих баб от неё истерика началась! Надо будет еще показать. Мана, где там твой купальник? Или просто в нижнем белье? О! Давай с ними в душ сходим! Нас уже звали! Не бойся, я тебя защищу…
Наверное, японцы это и называют чудесной порой юности? Однако, какая низкая у них планка…
Стоило нам дойти до стоящей у школы группы лиц, по недоразумению судьбы ставших моими друзьями, как одно из них, наглое, грязное и блондинистое, прижало руки к щекам, пискляво выдав с расширенными в притворном ужасе глазами:
— Кира-чан!
Ловко увернувшись от ответной санкции, Рио радостно поскакал в школу под гогот Онивабаши, сестры и Хиракавы. Портфелем я до него докинуть мог, но тогда бы метательный снаряд попал бы на территорию школы, что квалифицировалось бы за хулиганство. Поэтому я просто достал из кармана припрятанный на подобный случай тонкий листок ярко-розовой бумаги и нанял за пятьсот йен Онивабаши Хайсо, чтобы тот подложил его в бенто этому хулигану.
Слабость Коджима Рио — всепоглощающая нелюбовь к розовому цвету.
Школа привычно радовала. Здесь никому не было дела до каких-то житейских проблем, их у школьников по определению не было. Они учились, влюблялись, ссорились и мирились, мирно обедали в полюбившихся им компаниях, да и вообще были предметом зависти большей части других школьников города. Я особо не вникал в криминогенную обстановку Токио, целиком и полностью захваченный своими делами, но, вроде бы, массовые стычки «школьных» войн, где встречалась сотня человек с сотней, стали уже обыденностью.
Хотя, если прислушаться и присмотреться, особенно к видео, мелькающим на экранчиках телефонов у жующих школьников, то можно понять — «школьные войны» становятся субкультурой. Хулиганство, попытки отъема денег у одноклассников, всё это надолго не задержалось. Реальные тюремные сроки, обрекающие заводил на безрадостное будущее, жесткая реакция полиции, врачей и родителей, действия отрядов Соцуюки, — всё это заставляло криминалитет отступить, но… оставив после себя «культуру владения школой».
Престиж. Общность. Цель для выхода дурной подростковой энергии и агрессии.
Хуже всего, с моей точки зрения, было то, что этому перестали препятствовать. «Очищенные» от денежных интересов «школьные войны» становились новой субкультурой, пусть и травмоопасной, пусть и втягивающей в себя невинных, но при этом, по мнению некоторых в правительстве, очень «мужской», способной подстегнуть выработку тестостерона у нации, давным-давно испытывавшей его дефицит. К чему подобное могло привести, я не мог сказать.
Да и не хотел.
Отучившись, мы поучаствовали в собрании класса по поводу подступающего фестиваля, уточнили, что именно будем готовить, кто какие роли на себя возьмет, а затем я, с сожалением пропустив клуб, пошёл в додзё Джигокукен. Причиной этому похода стала Шираиши Мана, которая, подойдя ко мне на обеденном перерыве, прежде чем открыть своё бенто (под яростный крик сделавшего это Коджимы Рио), попросила узнать -нельзя ли как-то помочь Асуми?
— Ты в самом деле считаешь, что ей нужна помощь? — серьезно спросил я девушку, решившуюся на такой смелый шаг.
— Она… все это терпит… сейчас, — сбивчиво и тихо ответили мне, — согласна на всё это… и меня… потому, что считает… что другой нормальной жизни у неё не… будет. Берет… что может. Как может. Поэтому… да, ей нужна помощь. Я считаю…
— Мне кажется, что ты заблуждаешься, Мана, — вздохнул я, — но я узнаю больше.
Мне самому на краю сознания зудел обычный мужской дискомфорт из-за того, что моя женщина, какой бы она не была, будет принуждена к подобным процедурам, прямо как племенное животное. Относиться же утилитарно к человеку, которого ты принял во внутренний круг, даже приложил руку к его развитию, я не мог. Уже не мог. Больше же моего стадвадцативосьмилетнего пра-пра-деда на эту тему никто из знакомых знать не мог.
Я неоднократно бывал в додзё и в другом знаковом месте Аракавы, штаб-квартире местных якудза, Сенко-гуми. Не там и не тут меня не встречали радушно, но лишь по той причине, что полноценным гостем я никогда не был. Скорее тем, кто имеет полное право приходить незваным. Родственником. Однако, на этот раз в додзё всё было иначе.
Люди оборачивались. Прерывали тренировку или иное занятие, отходили от макивар, смотрели. Легко, но заметно кланялись. Приходилось отвечать.
Прошлый раз меня сюда заманил дед, мастер и основатель додзё. Заманил в ловушку, желая навешать нерадивому и нечистоплотному внуку так, чтобы он прекратил баловаться на грязном и порочащем честь Кирью турнире. В итоге я одолел его личного ученика, Химэдзиму Джотаро, одолел в честной схватке. Да, она проходила без использования Ки, но последнее имело значение для очень ограниченного круга людей, большинство учеников были обычными людьми.
Теперь они приветствовали меня как того, кто доказал право на своё мнение силой и выучкой.
Культура воинов. Глупость, как по-моему. Хищник благоразумен, он не нападает, если не голоден, не встревожен и не защищает свою территорию. Культура воина, человека насилия, это лишь набор условностей, успокаивающих его совесть и направляющих его в жизни… воина. То есть человека насилия. Так себя ограничивать ради того, чтобы добиться совершенства — мне не понять. Будучи величайшим магом одного мира, я без… ладно, с определенными проблемами, побуждениями и искушениями, но живу жизнью обычного презренного смертного, слабого и уязвимого, но открытого многим путям. Впрочем, не мне судить смертных. Если бы меня не выкупил волшебник, если бы пришлось жить короткую жизнь раба, то я и сам бы пытался на сосредоточиться на чем-нибудь одном.