Девушка тут же отступает, влипая в стену лопатками. Не сильно далеко получается, рукой дотянусь, но ее вид, загнанный и пораженный, меня немного приводит в чувства.
— Еще раз полезешь, свалишь в туман, — огрызается яростным шепотом, тыча в меня крошечным пальчиком. — Уяснил?
— Яснее некуда, — роняю голову.
Ласточка срывается с места, как птица с провода, и исчезает за дверями, а я еще некоторое время сижу и разглядываю сбитые костяшки на руке. Завтра гематома будет, если холодное не приложить.
Но Арина тут же возвращается и протягивает мне пачку масла, завернутую в вафельное полотенце.
— Иди к столу, поздно уже, детей пора спать укладывать.
— Арин, — окликаю ее. — Где он? Твой муж…
— В командировке, — заготовлено отвечает и снова скрывается в коридоре. — Дети, идите пить чай.
— Ма, а кто кличал? — интересуется Юла.
— Да это соседи буянили, — поясняет Арина, и они малым табуном проходят мимо приоткрытой двери ванной.
Я плетусь следом. Прячу ударенную руку за спиной и застываю в дверях, понимая, что кухня слишком маленькая для нашей оравы. А мне со своей комплекцией вообще сесть негде.
Арина понимает это и, заламывая руки, показывает на единственный оставшийся стульчик у окна.
— Я, пожалуй, пойду, — улыбаюсь малышам. Они уже наминают торчик, а малявка так прикольно мычит, выражая восторг от десерта.
— Но как зе цяй? — с набитым ртом спрашивает девочка.
— В другой раз, Юла. Миша, — обращаюсь к мальчику, что тоже с удовольствием ест торт, но не торопится, как сестра, а откалывает кусочки вилкой и медленно подносит ко рту, вдыхая аромат выпечки. Услышав свое имя, он поднимает на меня синий взор, и тут же хмурит темные брови. — Там, в пакетах, для вас есть подарки, поможешь сестре распечатать?
— Конечно, — отвечает пацан, с надеждой поглядывая на Арину.
Я на нее не смотрю, не могу больше — лопну, если не убегу. Не думал, что это будет так сложно.
Ухожу, не прощаясь, в коридор, набрасываю на плечи пальто, ныряю в туфли и на ходу набираю Егора.
— Ты еще тут?
— Жду, — сонно протягивает Меркулов.
— Окей, сейчас буду.
Поворачиваю замок и толкаю от себя дверь, но меня останавливает теплая рука на плече.
— Спасибо, — тихий шепот летит в спину.
Повернувшись к Арине, долго смотрю в ее нежное лицо. Изучаю родинки и морщинки, считаю ресницы.
— На здоровье. — Прячу руки за спиной, чтобы не дернуться и не обнять ее, еще раз втянуть вкусный запах. — И не вздумай мне пересылать деньги. Обижусь и буду приходить снова и снова.
— Не приходи, Давид.
— Это просьба?
— Я не стану повторять, — она уводит взгляд, опускает его ниже, на мою ширинку, а меня дергает, словно получил хлыстом по спине.
Толкаю ее в стену и жадно впиваюсь в губы. Хватает двух-трех глотков, чтобы сойти с ума. Ее вкус, ее запах, ее страсть — все это коктейль круче виагры.
Сам отрываюсь, потому что дальше — только один выход, а вернее, вход, и выталкиваю свою тушу в подъезд.
Не мешкая, спускаюсь по ступенькам и вываливаюсь в осеннюю холодную ночь.
Она будет моей. Не знаю, как и почему, но я все сделаю, чтобы присвоить девушку себе. Для начала нужно найти муженька, о котором она постоянно твердит. Ощущение, что это прикрытие, чтобы не трогали и не цеплялись к ее красивой попке, но проверить стоит — замужних все-таки тяжелее совращать, есть ведь и личные пунктики.
К черту пунктики! Я так хочу Ласточку, что плевал на ее благоверного с высокой горки. Моей будет. Точка.
Несколько дней я терпел. Затем еще неделю следил за Ариной. А на второй у меня начались заезды… от воздержания, конечно.
Приказал, ладно, ласково попросил Егора не выпускать Ласточкину из вида. Меркулов странно поморщился, но все-таки выполнял свою работу. Молча. Без вопросов. Что для него весьма удивительно.
Некоторые дни, когда друг не мог, я перебрасывал приемы на коллегу и сам околачивался около подъезда, менял машины и одежду, чтобы не примелькаться любопытным соседям. И так бабульки-сплетницы уже косились в мою сторону. Уверен, ломают себе голову не первый день, к кому это такие дорогие тачки приезжают каждый день.
Я уже знал, когда моя Ласточка встает, когда засыпает и выключает свет в квартире, когда идет в ближайший супермаркет купить продукты, когда ведет детей в школу. Все знал. Кроме одного. Где ее благоверный? За эти десять с приличным хвостом дней он ни разу не появился. Неужто такая долгая командировка? Капитан корабля он, что ли?
— Даня, есть новости? — набрав друга, я откидываюсь на спинку кресла и неотрывно слежу за подъездом, не хочу девушку пропустить сегодня. Должен хотя бы одним глазком посмотреть.
— Аверин, ты что, совсем? — присвистывает Соколов, словно я уже давно того… свихнулся. — Ты мне сегодня уже третий раз звонишь, романтик хренов. Причем первый раз твой звонок был очень не вовремя.
— Разбудил? — сжимаю переносицу. Что, правда, я набирал его сегодня? Не помню. Как яйца с утра гудели — помню, а вот остальное — смутно.
— Представь себе! В пять утра я сплю вообще-то. И сейчас досыпаю то, что ты мне не дал, когда звонил в шесть! Блин, Давид, что с тобой? Так эта Ласточкина хороша, что ты напрочь мозг потерял? Обычная девушка, на первый взгляд — ничего особенного, что тебя так заклинило?
— Не спрашивай, — отклоняюсь назад максимально, чтобы сесть удобнее, в теле уже дней семь жуткая ломота. — С меня скоро искры будут сыпаться.
— О, бля… Довела баба. Что ж ты ее до сих пор не отоварил?
— Выгнала.
— Тебя? Не верю, — он смеется в трубку, а мне вот вообще не до смеха. А хотя… Даня ведь прав. Арина хотела меня, дрожала, когда я ее целовал, мне нужно было дожать, а я отступил. Почувствовал, что сорвется глупая с крючка и больше не позволит подступиться.
— Дань, что по ее мужу? Есть хоть немного инфы?
— Да она чистый лист, повторяю. Заезжал в школу вчера, я же тебе говорил, ты таблеточки для улучшения памяти попей, что ли, — Данька тяжело выдыхает, перемещается, я слышу в трубке стук его каблуков, хлопок двери. — Директор никогда мужа ее не видела, хотя он прописан в деле малявок. Так вот, — друг фыркает, — я только что пробил его — хрен там, пусто, как в танке. Нет такого. Он выдуманный. Ни единого следа. Ласточкина хотя бы за последние лет десять наследила, а он… пустышка.
— Звучит бредово.
— Согласен.
— А ты смог найти под каким именем она пишет?
— Нет. Зацепок нет. В сети ее фотографий я не нашел.
— Да и я. Потому к тебе и обратился.
— Понял, не дурак. Что она хоть пишет?
— Сложно сказать, — я на миг прикрываю глаза. — Малая заикалась, что сказки, но у меня есть подозрения, что сказки эти не простые…
— Золотые, — заразительно смеется Соколов, изображая стон в трубку.
— Хватит ржать, конь озабоченный. Лучше делом займись.
— Мне уже и самому интересно, кто она такая, эта твоя птичка-невеличка с писательским талантом. Сейчас ищем по базе, но десять лет прошло, она могла и внешность изменить, а фото, что ты дал — ну, хреновое оно. Сам понимаешь.
— Другого нет, я и так украдкой снял. А зачем ей внешность менять?
— Это уже ее нужно спрашивать? Хочешь, я приеду — устроим допрос с пристрастием, выведем Ласточку на чистую воду?
— Нет! — мой вскрик пугает собравшихся на солнце голубей. Они взлетают, как хлопья, и уносят с собой вибрирующее «ур». Я дергаюсь закрыть окно, ветер сегодня отчаянно мерзкий, пронизивающий, но входная дверь подъезда вдруг открывается, и на улицу, в тонкой осенней куртке дешевого покроя, выходит измученная Арина. Что-то совсем она осунулась за эти дни.
Я какое-то время не могу дышать. Жадно впитываю каждое ее движение и, сцепив зубы, затыкаю либидо, но оно, падла, рвется из штанов, будто вулкан проснулся.
Засада. Какая же она немыслимо красивая. Даже в этой шапке набекрень, что прячет ее густые волосы. Даже в этих старых мешковатых штанах и безобразной куртке.
— Давид! — свистит в ушах голос Даньки. — Ты тут?
— Тут, — шепотом, свистящим и хрустящим. — Она вышла, не могу говорить. Позже перезвоню.
— Не вытвори там ничего, — предостерегает со смешком Соколов. — Воздержание в твоем случае — очень опасно, а я тебя прикрывать не стану, насилие не переношу, ты же знаешь.
— С ума сошел? Какое еще насилие? Я же говорил, она отвечала мне, будто голодающая, но все равно не дала. Гордая, видать. Да и за собой следи, Сокол ненаглядный, — и отбиваю связь.
Даня не страдает гиперсексуальностью, но ни одну бабу стороной не обходит, тот еще ловелас и порочный жеребец. У него после первого брака установка — не доверять бабам, но отоваривать их по полной, наслаждаясь жизнью. Так что… мы в этом даже чем-то похожи. Да только у меня клин какой-то из-за Арины. Несколько раз пытался с Кристиной пошалить на этой неделе — все бурлит и крутит, а на нее не встает. Черт-те что. Пришлось пить успокоительное, но на седьмой день я еле пережил прием больных — чуть не задрых перед пожилой дамой, мамочкой одного из местных воротил, что пришла проверить сердце.
Решил, что таблетки моей проблеме точно не помогут, нужно решать вопрос кардинально. Сгребать Арину в объятия и держать, пока не закричит от удовольствия.
Ласточка, быстро перебирая ножками в старых ботинках, спешит по краю тропинки и ныряет под арку, оплетенную с одной стороны диким виноградом. Красным сейчас, по осени, как будто кровь пролилась на стену. До супермаркета рукой подать.
Не отвожу глаз, пока девушка не скрывается за поворотом, только потом выбираюсь из авто, закрываю дверь и плетусь следом. Не знаю, что сделаю и скажу, но сегодня я должен попытаться с ней наладить связь — хотя бы минимально.
Приходится несколько раз прыгнуть на пятках, чтобы сбить стояк, но оно не особо облегчает состояние — от боли в яйцах едва переступаю с ноги на ногу, а во рту собирается горько-соленая слюна. Пальто спасает положение, прикрывает стратегические места, но слегка топорщится впереди.