- Иди, разбуди. А то точно свалится. Отправь её в комнату для стерилизации. Там есть диванчик.
Лавиль ушёл. Редит отправился будить студентку и выполнять поручение начальства. Всё ещё пребывая в неком шоке.
А Нел не стала спать на диванчике в комнате для стерилизации. И за два своих часа многое успела сделать. Она что, безрукая, что-ли? Трудилась прислугой, была хозяйкой в собственном доме, вырастила ребёнка. Её ли напугать тем, что нужно что-то перемыть?
***
Прошло время, прежде чем Нел оценила пользу "условия" Лавиля. Сначала "отработка" только тяготила её. Она ждала подвоха, подката, мести. Да, чего угодно!
Ждала, и не дождалась. Лавиль вообще не обращал на неё внимания. Будто она пустое место. Ну, разве что кивал, в знак приветствия, и на этом всё. В остальное время, смотрел сквозь неё. Даже распоряжения на её счёт передавал через лекарей.
К ней тоже, поначалу, отнеслись настороженно. Персонал больницы, в отличие от маститых магистров с кафедры целительства, горой стоял за своего начальника. Он сам подбирал для работы здесь молодых, талантливых лекарей, сестёр, сиделок и помощников. Каждый из них знал начальника, чувствовал общность с ним. Многие любили его.
В конфликте "преподаватель - студентка" они сразу однозначно обвинили Нел. Посчитали её вертихвосткой, которая приставала к Лавилю и так довела его, что он решил её наказать. Тем более, что бледное лицо начальника, застывавшее при виде этой девушки, только подтверждало теорию.
Одно они не понимали. Зачем было держать её здесь, если декану до сих пор делается плохо при виде неё? Этого не понимали. Но допускали, что всему виной решение ректора. Лавиля жалели. Тем более, что после того отравления он поправлялся очень медленно и тяжело. Оставался таким же слабым, как в первые пару недель, плохо набирал вес. Вообще, можно сказать, не набирал. Это тоже было странно. Тем более, что регенерация у шефа всегда была на высоте.
Нел чувствовала отношение к себе. Ещё бы не почувствовать!.. Пусть ей и не грубили в лицо, но были подчёркнуто холодными и отстранёнными. Женская часть персонала игнорировала её. Если была служебная необходимость, сёстры и нянечки отделывались одной-двумя фразами. Если необходимости не было, молчали.
Даже молодые лекари, с которыми она так сдружилась прошлой зимой, когда отлёживала бока здесь, в больнице, и то вели себя холодно. Были вежливы, конечно. На вопросы отвечали, помогали, поясняли... Но та лёгкая, искренняя дружба, что родилась между ними год назад, пропала, будто её и не было.
Нел принимала происходящее спокойно. Радовалась даже, что Лавиль не законченный подлец и способен вызывать искреннюю привязанность у тех, с кем работает. А она что? Разве эти взгляды и хмыканья помешают ей отмывать и очищать склянки или инструменты? Или перестилать постели?
Тем более, что пациенты любили её. Да, и как не любить того, рядом с кем становится легче, и боль утихает? Самой Нел такой постоянный энергообмен, когда больные забирают у неё, а она получает от мира, давался поначалу нелегко.
Гарда предупреждала её, что так и будет. Что ей придётся научиться закрываться от чужих нужд и боли. Упрямая Нел пошла другим путём. Тем, какой вычитала в древних книгах. Раньше ведающие и лекари позволяли больным брать столько, сколько нужно. Так собственно и происходил процесс лечения несложных хворей. Почти без участия лекаря. Он был рядом, пациент брал, мир восполнял с избытком.
Он восполнял, конечно, этот мир... Но древние летописцы не написали... Они или не знали, чего стоил такой метод лечения лекарям... Или в древние времена разумные иначе ощущали магию и взаимодействовали с ней?
Нел думала, что второе ближе к истине. Они были сильными и славными её предки. Их слабая дочь подыхала каждый вечер, после таких "упражнений".
- Зато,- утешала она себя сквозь судорожно сжатые зубы,- резерв раскачаю до уровня Тай. Или даже Мара.
Хихикала и вытирала слёзы.
Глава 23.
Персонал больницы академии признал Нелли. Кое-что понял о ней. И даже сплотился вокруг неё. Для этого оказалось достаточно одного единственного случая из практики...
Нел не застряла на стерилизации надолго. Её часто перебрасывали туда, где, на тот момент, не хватало рук. Пока девушку не занесло в лабораторию аптекаря больницы.
Молодой, талантливый магистр Оувел, был учеником Амалии Кринт. Не известно, был дормерский маг увлечён зельеварением и химией в силу своих собственных пристрастий, или его кровь и родословная могли бы вызвать сомнения у ищеек Магического Совета Дормера...
Он увидел или почувствовал в Нел то же феноменальное чутьё на травы и составление зелий, и снадобий, что было у его любимой наставницы, и вцепился в девушку намертво. Выдержал насмешки в том, что тоже пал жертвой рыжеволосой красотки. Но отстоял, что её, пусть и на время, прикрепили к нему.
Лавиль решил дело. Пожал плечами:
- Да, на здоровье!
Оувел просиял. Остальные лекари отстали и оценили предложение аптекаря. Они обойдутся без лишних рук, а начальнику легче будет, если неприятная ему девица станет отсиживать своих два часа в лаборатории, а не мотаться по всей больнице, сверкая тут и там рыжей косой и зелёными глазами...
Нел в лаборатории нравилось. Спокойно, тихо, никто не допекает. И любимое дело. Единственное, за чем она тщательно следила - это чтобы не светить чрезмерными знаниями, почерпнутыми от Гарды или из старинных фолиантов. Магистр Оувел, конечно, отличный парень, но кто его знает, что он там думает или замышляет на её счёт?
Выходка Лавиля снова пошатнула доверие Нел к окружающим. Так ведь и попадали ведающие в руки дормерских магов, и на костёр: слишком доверялись кому-то. А те, сообразив, что перед ними волшебное существо, доносили на них. Из злобы, зависти или ревности. Какая, в сущности, разница?
Как бы Нел ни пряталась, а выполняла свои обязанности замечательно. Аптекарь был счастлив и успешно отбивался от предложений "передать" студентку в какое-нибудь другое отделение.
Так и катилось всё до одного обыкновенного дня ранней весны.
***
Им доставили экстренного. Рабочего-строителя. С оторванной кистью. Здоровенного парня привезли и втащили на самодельных носилках его же товарищи.
Они молодцы. Довезли быстро. Жгут наложили. Даже кисть, болтающаяся на лоскуте кожи, лежала рядом с рукой, примотанная к ней чистой тряпицей.
Парня тут же, не снимая с импровизированных носилок, приказали нести в операционную. Вот тут и возникли сложности...
Пациент был в сознании. И наотрез отказывался от ампутации. Требовал, чтобы руку пришили назад. Ему пытались объяснить, что это невозможно. И, если не поторопиться, он умрёт. Парень пучил белые от боли глаза и кричал, что да. Он согласен умереть.
Ситуация зашла в тупик. Позвали Лавиля. И параллельно готовили упрямца к операции. Кликнули аптекаря, чтобы принёс особенно убойное средство, которое гарантированно вырубило бы такого здоровенного детину надолго.
Лавиль пришёл. Посмотрел на больного, которого уже перегрузили на операционный стол, несмотря на все его протесты, и спросил коротко, в лоб:
- Умереть хочешь?
Парень бросил вопли и доказал, что он в своём уме и отдаёт отчёт в том, что говорит. Заговорил чётко и осознанно:
- Да. У меня мать и четверо младших братьев и сестёр. Пока я тянул их. Теперь не смогу. Но и обузой не стану.
Лавиль коротко махнул рукой, и зрители, и приятели парня мигом вымелись из операционной. Остались только ассистент и сестра, что продолжили деловито сновать по помещению, заканчивая приготовления.
Лекарь короля склонился к больному и так, чтобы те двое не слышали, шепнул:
- Я дам денег, чтобы хватило вырастить и дать образование всем.
Парень здоровой рукой схватился за Лавиля и зашептал:
- Дай, сколько не жалко. Им. А я подачки брать не буду. Ты же лучший. Нет? Вот и докажи, что ты лучший! Приставь мне руку назад!
Лавиль напряжённо смотрел в лицо парню. Гордеца было за что уважать. А ещё... Это был один из тех моментов, которые он, пусть и лучший, ненавидел больше всего в практике.
Ужасные моменты... Когда ты понимаешь, что бессилен и должен признаться в этом.
Он и признался. С сожалением:
- Я сделал бы это для тебя, мой храбрый друг. Но даже я не могу всего. Что толку, что я пришью мёртвое к живому? Оно сгниёт, и утащит тебя за Последний порог. Прости. Никто не может оживить то, что умерло...
Парень сильнее схватился за его руку, приподнялся в немыслимом порыве и прошептал:
- Сделай, что можешь. Остальное, не твоя забота.
А потом, глядя куда-то поверх плеча лекаря позвал:
- Девочка! Иди сюда!
Нелли Тал, со склянкой снотворного, которое, судя по всему, принесла по приказу магистра Оувела, приблизилась к операционному столу. Увидела пациента. Ужаснулась:
- Гин! Ты как здесь?..
Наткнулась взглядом на руку, перемотанную тряпицей и запнулась. Больной схватился здоровой рукой теперь за неё. Зло, отчаянно и, вместе с тем умоляюще, забормотал:
- Вон оно как вышло! Никто такого и ожидать не мог... Прошу тебя, девочка, помоги мне! Помоги! Без руки я жить не буду! Как я буду обеспечивать себя и семью?..
В конце голос сорвался на слёзы. Парень не обращал на них внимания. Не до того... Он впился взглядом в лицо девушки и умолял. Даже не так... Заклинал, так торжественно и громко, словно действительно творил какое-то волшебство:
- Я прошу помощи у тебя! Прошу! Мне нужна помощь! Ты ведь не откажешь мне?
Нелли Тал медленно кивнула, как под гипнозом. И негромко ответила:
- Я услышала тебя, Гин. И помогла бы. Но, даже я не могу всего...
Парень, серевший на глазах, покрылся мелкими каплями пота. Держался из последних сил. И всё равно рассмеялся. Громко и немного безумно:
- И не нужно всего. Сделай, что можешь! Эй, ребята! Сделайте каждый, что можете! А я, даже если загнусь, не буду в обиде!