— А парень, с которым она спит, приятель ее мужа?
Я кивнула.
— По-моему, это худшее из предательств: твоя жена и твой лучший друг.
— Точно, — сказал Фишер, — трудно представить себе что-то более отвратительное.
Сердце екнуло у меня в груди, когда дверь дома наконец распахнулась.
— Кто-то выходит.
На пороге появились мои родители и сестра. Пару минут они о чем-то говорили с Эйденом, после чего мама и отец ушли в дом, а сестра пошла провожать Эйдена до машины. Он распахнул перед Сесилией дверцу, но не успела она забраться внутрь, как он схватил ее за руку. Все дальнейшее я наблюдала будто в замедленной съемке.
Эйден привлек Сесилию к себе и наклонился для поцелуя. Все еще не в силах поверить увиденному, я ждала, что сестра оттолкнет его, даст ему пощечину… как если бы все происходило впервые.
Но та обняла его шею и ответила на поцелуй. Так они стояли, прильнув друг к другу… на пороге дома моих родителей.
Я не могла вымолвить ни слова. Я даже забыла про Фишера, пока он не заговорил.
— Знаешь, я был не прав. Все-таки есть вещи похуже, чем твоя жена, трахающаяся с твоим же другом. — Он ошеломленно покачал головой. — Вот он — худший вид предательства.
30
— Да ты прикалываешься? — покачал головой Фишер. — Ну как такое возможно?
Я не собиралась ничего рассказывать своему другу, но не смогла удержаться. Всю неделю Фишер подозревал, что со мной что-то не так. А сегодня, когда он вошел ко мне в квартиру и застал меня в мятой пижаме, с нечесаной головой и опухшими глазами… Словом, пришлось выложить ему мои догадки насчет того, что Хадсон, вполне возможно, не отец Чарли.
— Я практически уверена, что не ошиблась, — вздохнула я. — Все сходится. Да и дневник этот я получила не от кого-нибудь, а от Эвелин.
— Откуда он у нее?
— Понятия не имею, — пожала я плечами. — Оливия как-то упомянула, что Эвелин и бывшая жена Хадсона рассорились из-за того, что Эвелин стащила у нее какую-то вещь. Возможно, этот самый дневник.
— Ну ладно, — Фишер на мгновение призадумался, — сделаем вот что. Я сейчас загляну к себе и вернусь с блокнотом и двумя бутылками вина. А тем временем ты умоешься и приведешь в порядок голову. Потом ты изложишь мне все факты, и мы посмотрим, смогу ли я прийти к тому же выводу, что и ты. Тогда мы разработаем стратегию твоего поведения.
— Не надо мне никакой стратегии, — нахохлилась я.
Фишер взял меня за руки и помог подняться с дивана.
— Нет, надо. Когда ты впервые сказала мне, что подозреваешь Эйдена в измене, я просто отмахнулся от твоих подозрений. А надо было прислушаться к тебе и подумать, как нам вместе докопаться до истины. Я этого не сделал, чем обрек тебя на месяцы неизвестности и страданий. Больше мы не повторим такой ошибки. К тому же, — взглянул он на мою нечесаную шевелюру, — не удивлюсь, если там успела завестись парочка крыс. Словом, иди причешись, а я вернусь через пять минут.
Я надулась, и ему пришлось проводить меня до спальни. Здесь он осторожно подтолкнул меня в сторону ванной.
— Ступай.
Спустя десять минут мы вместе уселись на диване. Фишер бросил взгляд на пустую обертку от шоколада.
— Ты что, умудрилась слопать весь шоколад?
Я нахмурилась. На следующее утро после того, как я сбежала из дома Хадсона, мне принесли роскошный букет экзотических цветов вместе с огромной, килограмма на полтора, шоколадкой «Хершис». Здесь же была записка от Хадсона: «Никакой шоколад не способен поднять мне настроение так, как это делаешь ты». За несколько дней я прикончила этот шоколадный батон, не переставая задаваться вопросом, сможет ли Хадсон повторить это, когда узнает всю правду.
— Даже не напоминай, — вздохнула я. — Давно уже я не чувствовала себя так плохо. Хадсон наверняка с ума сходит, пытаясь понять, почему я так внезапно исчезла и не отвечаю на его звонки. Но я просто не могу взглянуть ему в глаза, Фишер. Не могу. Я знаю, что причиняю ему боль, но это мелочи по сравнению с тем, что будет, когда я все ему расскажу.
Фишер сжал мою ладошку.
— Ты поступила правильно, детка. Это не та информация, которую можно вывалить на человека, если ты не уверен на сто процентов. Ну а если ты убедишься, что все это правда, надо подумать, как сообщить эту информацию помягче.
— Помягче? Фишер, мы говорим о его дочери!
— Ладно-ладно, но тебе нужно немного успокоиться, чтобы мы могли оценить все подробности. Ты выглядишь даже хуже, чем на свадьбе, когда рассказывала паре сотен гостей о том, как встретилась с невестой… которая была тебе совершенно не знакома.
Фишер налил нам по стакану красного вина и выпрямился с ручкой на изготовку. Теперь он выглядел настоящим юристом.
— Итак, начнем. Когда Эвелин дала тебе этот дневник?
— Года полтора назад, на мой день рождения. Помню, я еще удивилась этому подарку, так как не думала, что она знает про мой день рождения.
Я нахмурилась, пытаясь вспомнить детали.
— Ты тогда прислал мне цветы. Эвелин увидела их и спросила, что мы празднуем. Вот я и сказала ей про день рождения. Тогда она пошла к себе в комнату и вернулась оттуда с дневником. Он не был упакован и не выглядел как подарок.
— Есть ли в дневнике какое-то указание на время — по телепрограммам или чему-то в этом роде?
Я покачала головой:
— За эти несколько дней я прочла его от корки до корки десяток раз и не нашла ничего подобного.
— Ясно.
Фишер написал у себя в блокноте «восемнадцать месяцев» и подчеркнул это двумя жирными чертами.
— А когда Хадсон развелся со своей женой?
— Он сказал, что Чарли было около двух. Значит, четыре года назад.
— Стало быть, дневник мог быть написан в промежутке между полутора годами и доброй сотней лет назад?
— Видимо, так, — пожала я плечами. — Но страницы ничуть не пожелтели, а это значит, что он не может быть слишком старым.
— Ладно, перейдем тогда к именам. Женщину из дневника зовут Александрия. Ты точно знаешь, что так зовут и бывшую жену Хадсона?
Я кивнула.
— Хадсон обычно называл ее Лекси, но тем вечером Чарли упомянула ее полное имя… Да, ее зовут Александрия, и она, между прочим, вела дневник: Хадсон обронил это как-то в разговоре.
— Хорошо. Итак, одно имя совпало. А что насчет Хадсона? В дневнике встречается его имя?
Я покачала головой:
— Александрия называет его только Х. Но это, как ты понимаешь, вполне может относиться к нему. А парень, с которым у нее роман, — лучший друг ее мужа. Она тоже называет его в дневнике по первым буквам — Дж. Так вот, лучшего друга Хадсона зовут Джек.
Фишер сделал еще пару заметок.
— В стране тысячи мужчин по имени Джек. Да и Александрия — достаточно распространенное имя. Так что все очень условно.
— Это так. Но она записала имя своей дочери в день, когда та появилась на свет. Лейкен Шарлотта.
Брови у Фишера сошлись на переносице.
— А ребенка Хадсона определенно зовут Лейкен Шарлотта?
Я кивнула.
— Да, не самое распространенное сочетание. Я еще ни разу не встречал человека по имени Лейкен, но в Нью-Йорке как-никак живет восемь миллионов человек.
— Согласно Бюро переписи населения, в Соединенных Штатах тысяча шестьсот шестьдесят два человека по имени Лейкен… которым нет еще тринадцати.
— Ясно. Как бы то ни было, это больше шестнадцати сотен.
— Но когда я ввела первое и последнее имя — Лейкен Ротшильд — мне выдали ответ, согласно которому такая персона всего одна.
— Ладно, что-нибудь еще?
— Александрия вышла замуж в Нью-Йоркской публичной библиотеке. Там же поженились Хадсон и Лекси.
— Да, это может быть бо́льшим, чем просто совпадение.
— Александрия и Хадсон жили в Верхнем Вест-Сайде, совсем как Хадсон и Лекси.
Фишер устало выдохнул.
— Да, как ни крути, все сходится. Но я как-то читал про близнецов, которых разлучили сразу после рождения. Обоих приемные родители назвали именем Джеймс, а те, когда выросли, стали копами и женились на женщинах с одним и тем же именем. Еще у них были детишки с одинаковыми именами… Причем обнаружили они это гораздо позднее, когда наконец встретились. Так что в жизни хватает странностей.
— Пожалуй, — вздохнула я. — Вот только что мне делать? Сказать ему: «Слушай, существует вероятность того, что твоя дочь — вовсе не твоя. И да — отцом ее может быть твой лучший друг Джек, который в свое время трахался с твоей женой»?
Фишер со вздохом покачал головой и осушил свой стакан.
— Да уж… С другой стороны, иного выхода у тебя нет.
— Я могла бы сжечь этот дневник и сделать вид, что никогда не видела его.
— И что потом? Так и не признаться парню, что его дочь может быть вовсе не его дочерью? Я же знаю тебя, Стелла. Этот секрет будет мучить тебя до конца жизни.
— Уж лучше так, чем разбить ему сердце.
— Но ты даже не в состоянии вести нормальный образ жизни. Ты не разговаривала с Хадсоном с того самого момента, как заподозрила правду. И, чтобы сохранить все в тайне, тебе придется расстаться с ним.
Фишер нахмурился.
— Но если это правда… Только вдумайся, сколько жизней разрушит этот дневник. Если бы не он, ты могла бы ничего не узнать об измене Эйдена. А теперь еще такой неожиданный поворот. — Он покачал головой. — И все же ты должна рассказать обо всем Хадсону. Он имеет право знать.
Я сглотнула, пытаясь справиться с комком в горле.
— Ты прав.
Разговор выдался трудным, и мы сами не заметили, как опустошили обе бутылки. Я пыталась усыпить свой мозг в надежде на то, что смогу хоть немного забыться, но в итоге погрузилась в беспросветную печаль.
— Я не хочу потерять его, Фишер, — сказала я сквозь слезы. — Я безумно скучаю по нему, а ведь не виделись мы всего несколько дней.
Фишер погладил меня по голове.
— Я видел, как Хадсон смотрит на тебя. Он тоже от тебя без ума. Ты не потеряешь его, но поговорить вам все-таки надо. Дальше откладывать нельзя.