Она вздыхает.
— По крайней мере, так я всегда считала. Эту причину я понимаю лучше всего. Я хочу дарить людям улыбки, согревать их сердца. И если мои свидания заставляют их переживать или считать, что я плохо стараюсь, то… я не стану ни с кем встречаться.
Я пытаюсь понять, о чем она говорит: все это настолько отличается от любых моих причин для беспокойства.
— Мне не кажется, что наличие отношений преуменьшает твои старания. Всем угодить невозможно, поэтому главное, к чему стоит стремиться, — это чтобы жизнь доставляла удовольствие прежде всего тебе.
Сори отвечает озадаченной улыбкой:
— Это настолько американский образ мыслей. Натаниэль такой же: плевать на всех вокруг, бери от жизни все.
— Я… не совсем это имела в виду. Скорее, что сильной, здоровой и счастливой нужно быть в первую очередь для себя, и только тогда ты сможешь помогать и дарить радость другим. Чем лучше и счастливее ты себя чувствуешь, тем больше можешь дать фанатам, верно? Они наверняка желают тебе того же.
Она медленно кивает, положив голову на руки.
— Да и вообще, разве тебе не приходило в голову, что если ты влюбишься, то сможешь написать намного больше песен о любви?
Сори смеется:
— Мы слишком забегаем вперед, Дженни, у меня же еще нет никаких фанатов!
— А вот и неправда, у тебя есть я.
— Я понимаю, что мы только-только перешли от соседок по комнате к дружбе, — смущенно говорит Сори, — но можно, я тебя обниму?
— Ой, да! — Я протягиваю руки и заключаю ее в объятия, достойные дяди Джея — такими можно и задушить.
— Ты вся потная! — хихикает подруга.
— Ты тоже! — Я отталкиваю ее, и она смеется, спрятав лицо в ладонях.
Уже час ночи. Мы снова ложимся на спины и какое-то время не разговариваем. По-моему, Сори уже в полусне, когда она поворачивается на бок и тихо бормочет:
— Если у виолончелисток есть фан-клубы, Дженни, то я хочу быть в твоем.
Глава двадцать вторая
В воскресенье, когда я навещаю хальмони в больнице, мы смотрим корейский сериал по телевизору в палате вместе с ее соседками. По словам бабушки, это уже восемьдесят седьмая серия из ста.
Судя по тому, что мне удается понять из рассказов всех хальмони и содержания самого сериала, это история о девушке, которая в детстве потерялась в море в результате несчастного случая, но ее нашел и удочерил рыбак. Оказалось, девушка на самом деле была дочерью миллионера и наследницей огромного конгломерата в Сеуле. Но женщина, видевшая аварию, воспользовалась ситуацией и представила свою дочь как потерянную девочку, сделав ее наследницей компании вместо главной героини. Тем временем уже в настоящем девушка разрывается между двумя мужчинами: некогда бедным парнем, сумевшим подняться до рыбного магната собственными силами, и сыном семьи чеболей, с которым она была помолвлена с самого рождения. Еще, возможно, ее мать убили, а у самой героини нашли неизлечимую болезнь…
Когда серия заканчивается, я достаю еду, которую купила в пекарне: хлеб на закваске, густое, мягкое сливочное масло и ежевичный джем.
— Везет же тебе, онни[46], — говорит соседка справа. — У тебя такая заботливая внучка.
Соседка на другом конце комнаты качает головой и укоризненно цокает языком.
— Еще бы дочь о тебе так же беспокоилась.
— Не смейте ругать мою Суджон! — журит их хальмони. — Я горжусь ей и тем, как усердно она работает.
Мама собиралась прийти сегодня, но была слишком занята новым делом, которое направил ей коллега из Штатов, — иммиграционный спор по поводу Северной Кореи. Мама не устояла, и, честно говоря, я не могу злиться на нее за это. Она делает важную работу, поэтому я горжусь ей.
Но у нас не получается проводить время вместе, как я хотела, и это все-таки паршиво. Хотя она в любом случае должна появиться на презентации в конце семестра, где, надеюсь, смогу выступить и я.
— Ты так напоминаешь мне Суджон, — говорит хальмони. — Она всегда была такой независимой и твердо знала, чего хочет от жизни. Она понимала, что дочери торговца рыбой непросто добиться успеха, поэтому усердно училась, подрабатывала, чтобы заплатить за уроки английского, и наконец добилась стипендии, чтобы учиться в Америке. Там она встретила твоего отца и родила тебя.
Бабушка улыбается, но глаза ее смотрят с грустью. Обычно она выглядит так жизнерадостно, что это застает меня врасплох.
— Я знаю, она всегда чувствовала обиду за то, что я отпустила ее так далеко…
Наверняка это и есть причина их напряженных отношений. Но, мне кажется, бабушка слишком строга к себе. Мама сама виновата, если не понимает, что ее мама всего-навсего старалась обеспечить ей лучшее будущее, не пытаясь удерживать рядом с собой.
— Она как героиня того сериала, — говорю я, чтобы рассмешить хальмони. — По крайней мере, по части рыбы.
Когда она и правда смеется, внутри разливается щекочущее тепло. Мы проводим вместе еще несколько часов, хотя та ее вспышка грусти так и не идет у меня из головы.
Я знаю, что бабушка любит меня и рада побыть вместе. Но по печальным взглядам, которые она бросает на дверь, заметно, как она хочет поскорее увидеть дочь.
И вот в чем штука: я ничуть ее не виню, потому что хочу того же.
Когда я ухожу, день уже близится к вечеру. Сегодняшний визит оставил меня эмоционально истощенной, поэтому я останавливаюсь посреди двора и поднимаю лицо к солнцу, будто могу впитать его энергию.
Поворачиваясь, я замечаю, как мужчина в панаме и темных очках слоняется среди деревьев. Я не обратила бы на него внимания, если бы не большая сумка с фотоаппаратом.
После того раза в кладовке, когда Йонмин искал Джеву из-за мужчины, следившего за ним, я поискала в интернете фотографа, который снимал Натаниэля и Сори. Я не уверена, что человек с камерой — тот самый, но на всякий случай нужно предупредить Джеву. В прошлый раз мы столкнулись в более раннее время, когда он приходил к психологу, но я хочу убедиться.
Я слежу за мужчиной боковым зрением, пока он не скрывается из виду, и разворачиваюсь. Быстро открыв в телефоне карту «Камелия Хэлс Вилладж», я нахожу рядом здание, которое отмечено многообещающей надписью «Психологическая консультация». Я направляюсь туда быстрой, но спокойной походкой, чтобы подозрительный мужчина ничего не заподозрил, даже если заметит меня. К тому же сегодня на мне не форма САИ, а любимая куртка из искусственной кожи и кепка «Доджерс».
Двери в здание психологической консультации беззвучно разъезжаются в стороны, когда я подхожу ко входу.
Внутри отделение похоже на бабушкину клинику, с таким же залом ожидания и стойкой администрации. Стены выкрашены в спокойные голубые тона, есть даже маленький искусственный водопад.
Женщина за стойкой администрации безмятежно улыбается, а у меня внутри бушует адреналин. Что я вообще могу ей сказать? «Наблюдается ли у вас Бэ Джеву?» Она решит, будто я преследую его, и выгонит меня из здания, привлекая лишнее внимание.
— Дженни?
— Джеву! — Я хватаю его за руку и утаскиваю к стене, подальше от окон.
И моментально отвлекаюсь, засмотревшись на его ключицы, проглядывающие в вороте черного свитера.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Джеву.
Давай, Дженни, сконцентрируйся. Я поднимаю взгляд на его лицо.
— Я должна тебя предупредить.
Он поднимает бровь.
— Ладно, прозвучало как-то пафосно. Но, в мою защиту, я все утро смотрела бредовый макчжан[47] с бабушкой, — глубоко вздыхаю я. — Снаружи я видела мужчину с фотоаппаратом. Мне кажется, это тот самый папарацци, про которого ты рассказывал.
Красивое лицо Джеву мрачнеет, когда он напряженно сдвигает брови.
— Жди здесь.
Прижавшись спиной к стене, он на мгновение выглядывает за угол, но сразу возвращается и хватает меня за руку.
— Это и правда он. Выйдем через запасной выход, чтобы не столкнуться с ним.
Джеву крепко сжимает мою ладонь, пока ведет меня сначала по одному коридору, потом — по другому. Вообще-то у меня нет причин идти следом: тому аджосси нужна не я — но Джеву не выпускает мою руку. Но после такого дня мне и самой этого не хочется.
Черный фургон поджидает у тротуара через дорогу от запасного выхода. Джеву отпускает меня, только чтобы отодвинуть дверь в сторону, жестом указывая мне забираться внутрь первой. Я занимаю место у дальнего окна, и Джеву запрыгивает следом, закрывая дверь. Затем он ударяет в крышу.
— Поехали, хен.
Только тогда я замечаю, что в кресле водителя сидит менеджер ХОХО. Я запомнила его, когда мы встретились в магазине школьной формы. Он не задает никаких вопросов — похоже, им довольно часто приходится сбегать вот так — и переключает передачи, за пару секунд разгоняясь до шестидесяти километров в час.
Через пару кварталов менеджер притормаживает, собираясь посмотреть в боковые зеркала и убедиться, что нас никто не преследует. Затем он переводит взгляд на зеркало заднего вида и изучает меня в отражении.
— Кто?..
— Это наша с Натаниэлем одноклассница, — объясняет Джеву. — За нами следил тот репортер из «Бюллетин».
Наверно, менеджер не видел, как мы держались за руки, потому что он ничего об этом не говорит. Ну, или он просто привык хранить секреты ребят из ХОХО.
— Куда тебе нужно, Дженни? — спрашивает Джеву. — Мы можем тебя где-нибудь высадить?
— Мы и так уже опаздываем, — замечает менеджер.
— Все в порядке, я могу вызвать такси, — успокаиваю их я.
Джеву не настаивает.
Менеджер — его зовут Нам Джисок, я помню из рассказа Джеву — включает поворотник, выводя машину на съезд, по которому можно добраться до моста и пересечь реку Ханган. Я помню, как Ги Тэк говорил, что хороший менеджер исполняет множество ролей в жизни айдолов — не только организует их деятельность, но и становится телохранителем, водителем, поверенным и даже другом.