— Это Джеву, — поясняю я, хватая полоску со снимками со стола и запихивая в карман. — Я не ожидала, что мы увидимся на этой неделе, он был так занят…
— Ты что, забыла? — напоминает Сори. — Я забронировала для нас один из кабинетов для репетиций.
Вот черт, и правда забыла.
— А перенести не получится?
— Ты серьезно? Ты же знаешь, как сложно найти свободный кабинет!
— Не злись, Сори-я, — пытается вмешаться Анджела. — Дженни и так редко видится с Джеву.
— Боже, это прямо как было у меня с Натаниэлем. Ты же в курсе, что ты не девочка на побегушках? Не обязательно бросать все, стоит ему появиться на горизонте.
— Но у него напряженный график, — пытаюсь возразить я в свою защиту.
— У тебя тоже есть график. Нам нужно репетировать, иначе мы не сможем подготовиться к презентации. Мне казалось, ты говорила, что для портфолио тебе нужно нечто особенное? Ты серьезно собираешься выбросить на ветер свои шансы на будущее — я имею в виду, с отдаленной перспективой, — ради парня, который никогда — никогда — не поставит тебя на первое место?
Голос Сори срывается на последнем предложении. Она смотрит мне в глаза, не отводя взгляда. Я понимаю, что отчасти она в самом деле беспокоится за меня, но немалая доля всего этого исходит из ее истории с Натаниэлем.
— Все в порядке, — тихо говорит Анджела. — Когда еще такая возможность выдастся? Тебе лучше пойти, каждый момент важен.
Бросив на Сори извиняющийся взгляд, я встаю из-за стола.
Чувство вины за то, что подвела подругу, продолжает терзать меня, пока я бегу через ворота и газон к библиотеке. Она права. Мне нужно репетировать перед презентацией, так как выдающееся выступление поможет моему портфолио выгодно выделяться на фоне остальных при поступлении в музыкальную школу в следующем году. Вот о чем я должна думать — о следующем годе, о моем будущем, а не о настоящем мгновении, в котором я бегу к парню, который никогда не будет полностью моим, и я это знаю. Но я ничего не могу с собой поделать: мы и так едва видимся, а после презентации у меня останется всего один месяц в Сеуле. Нужно ловить каждый миг, который мы можем провести вместе.
Машина Джеву припаркована именно там, где он сказал, — на обочине улицы позади библиотеки. Пассажирская дверь не заперта, поэтому я сразу запрыгиваю внутрь. Джеву уже ждет, развернувшись ко мне с теплой улыбкой на лице. Я стремительно перегибаюсь через панель управления и звонко целую его в губы.
Когда я отпускаю его, он заливается смехом.
— Я тоже рад тебя видеть.
— Сколько у нас времени?
— Не очень много, — морщится он. — В эти выходные мы снимаем эпизод из «Поймай меня, если сможешь». Сеульскую часть мы уже отсняли, но скоро уедем, чтобы сделать остальное. Если я выеду через полчаса, то как раз успею.
Совсем рядом с нами проезжает фургончик доставки, сигналя компании студентов, гуляющих по проезжей части.
— Тебе не кажется, что мы здесь как на ладони? — уточняю я.
— Да уж, — соглашается он, трогаясь с места. Мы проезжаем по паре боковых улочек и останавливаемся на маленькой парковке, где выходим из машины. Джеву захватывает кепку с заднего сидения.
На улице за пределами парковки нет ни души. Из всех заведений открыты только кафе, где продают жареную курицу, магазин косметики и три караоке с яркими неоновыми вывесками.
Мы переглядываемся, явно осененные одной и той же идеей.
Мы выбираем случайное караоке и спускаемся по лестнице в подвал. Оно оказывается раза в два меньше, чем у дяди Джея, с шестью маленькими комнатками по обе стороны тускло освещенного зала, за которым приглядывает старушка. Хотя на деле она сидит на низком стульчике и смотрит какой-то корейский сериал.
Подозрительно прищурившись, она смеривает нас взглядом, пока Джеву оплачивает час в одной из комнат, хотя у нас и остается меньше получаса.
Зайдя внутрь, Джеву снимает кепку и берется за пульт, чтобы выбрать несколько песен. Я поглядываю на дверь с небольшим окошком, помутневшим от старости и царапин. А потом начинается первая песня, и я не знаю, кто из нас делает первый шаг, но через мгновение мы оказываемся в объятиях друг друга, целуясь так, словно никак не можем насытиться. Край сиденья упирается мне под колени, и мы прерываемся, только чтобы я забралась на кожаный диван. Джеву нависает надо мной.
Он медленно опускается ниже и внимательно следит за моей реакцией, желая удостовериться, что все в порядке.
Я едва заметно киваю и кладу ладонь на его предплечье. Мышцы Джеву напрягаются, так как большую часть своего веса он удерживает на руках. Я закрываю глаза, когда его губы касаются моих, и они кажутся мне такими мягкими, нежными и до боли сладкими. Все, что заставляло меня нервничать, тает от этого поцелуя.
Музыка, которую поставил Джеву, как раз сменяется другой, когда я чуть напористее отвечаю на его поцелуй, обнимая за шею и сжимая ногами талию. Его руки слегка дрожат, пока он расстегивает мою блузку, а я вытягиваю его рубашку из-под пояса штанов.
Когда его пальцы невесомо касаются моих ребер, я резко выдыхаю, заставляя его моментально вскинуть взгляд.
— Ты в порядке? — спрашивает он. — Все нормально?
Я никогда еще не заходила так далеко, но, несмотря на волнение, твердо отвечаю:
— Да, — и протягиваю к нему руки. — Да.
Мы не останавливаемся, пока не замечаем, что в комнате стало тихо: выбранный Джеву плейлист закончился.
Я смотрю на монитор — тот показывает 29 минут.
— Нам пора, — говорю я, садясь. От смущения у меня горит все лицо, да и Джеву не лучше.
— Я могу опоздать, — недовольно ворчит он. — Просто возьму и опоздаю.
Я сползаю с дивана и встаю.
— Я не хочу, чтобы ты опаздывал. И еще… — Я краснею. — Я хочу больше времени — для всего этого, для нас.
— Да уж. — Джеву тоже встает, криво улыбаясь. — Я тоже.
Мы приводим друг друга в порядок. Он застегивает мне пуговицы, а я приглаживаю ему волосы и надеваю кепку козырьком вперед, чтобы тень падала на глаза.
В зале владелица караоке окидывает нас внимательным взглядом, но, видимо, мы проходим ее проверку, раз она ничего не говорит.
Через пять минут Джеву высаживает меня возле общежития.
В комнате пусто, Сори еще не вернулась. Я пытаюсь делать домашнее задание по истории, но не могу сконцентрироваться: моменты, проведенные с Джеву, то и дело всплывают в памяти.
Когда Сори наконец возвращается, то, ни слова не говоря, садится за свой стол и надевает наушники.
Я очень хочу поговорить с ней, разобраться во всем, что сегодня произошло, но от нее исходит пугающая аура. В десять вечера она встает из-за стола, выключает свет и ложится спать лицом к стене.
Глава тридцать пятая
На следующие несколько недель я отдаю всю себя репетициям, включая дополнительную практику игры с оркестром. Мы с Сори часами оттачиваем наше общее выступление. Техническую сторону мы уже довели до совершенства, но, когда наши руководители — мой дирижер и учитель танца Сори — приходят дать нам критическую оценку, оба отмечают одну и ту же очевидную истину: в нашем дуэте нет слаженности. Что меня совершенно не удивляет, ведь сложно ее достичь, если одна из нас не разговаривает с другой.
В субботу перед презентацией я иду через двор, когда слышу, как знакомый голос зовет меня по имени. Я оборачиваюсь.
— Мама?
Мне требуется пара секунд, чтобы поверить, что она в самом деле здесь, в студенческом городке. За все три с половиной месяца, что я провела в САИ, она ни разу не навестила меня. Я понимаю, что мама была очень занята, но все равно хотела бы, чтобы она хоть раз пришла увидеться.
И вот теперь она здесь. Я с улыбкой подхожу к ней:
— Когда ты пришла? Надо было написать мне, что заглянешь.
— Дженни, нам нужно поговорить, — начинает она, и внутри будто что-то обрывается. — Здесь есть тихое место, где можно присесть?
— Возле библиотеки. — Я веду ее к столу с видом на двор, стоящему в тени огромного дерева. — Я часто занимаюсь здесь самостоятельно, особенно с тех пор, как потеплело.
Мама присаживается на самый краешек круглого сидения.
— Может, тебе что-нибудь принести? — спрашиваю я. — Тут есть кофейный автомат…
— Почему ты ничего не рассказала мне о возможности играть в филармоническом оркестре?
Я бледнею. Наверно, это Юнби ей сообщила. Я до сих пор молчала, все еще надеясь достичь такого успеха на презентации, что оркестр в Филармонии мне просто не понадобился бы. Тогда я провела бы последний месяц в Сеуле, как мы и собирались.
— Я решила, что это невозможно, — лгу я. — Школа закончится только через месяц.
— Это из-за того, что у тебя появился парень?
Наверно, я выгляжу ошеломленной, потому что она продолжает:
— Твоя хальмони случайно проговорилась. — Она встает, стряхивая с юбки несуществующую грязь. — Я уже поговорила с твоими учителями, и они уверяют, что ты можешь сдать экзамены по интернету. А когда ты сдашь работы по английскому и по истории, то полностью удовлетворишь требования Высшей школы искусств округа Лос-Анджелес. Если вылетишь из Сеула на следующей неделе, то как раз успеешь к прослушиванию в Филармонию.
На следующей неделе?
— Но… Но как же презентация?
— Презентация проходит в следующую пятницу, верно? Рейс до Лос-Анджелеса будет только в следующее воскресенье.
У меня отвисает челюсть.
— Ты что, уже купила билеты?
— Да. Ты выступишь на презентации, которая, по словам Юнби, имеет большое значение для твоего портфолио, а потом улетишь, как я и сказала.
Поверить не могу, что это в самом деле происходит. Сегодня суббота, а это значит — мне осталось провести в Сеуле, в Корее всего чуть больше недели.
— Я не могу просто уехать, — возражаю я. — Хальмони все еще не сделали операцию.
— Не надо делать из этого оправдание, — резко отвечает мама. — Она не твоя мать, а моя.
— Тогда почему ты проводишь с ней так мало времени? — Я вспоминаю хальмони в те последние несколько раз, что я ее видела, и эту печаль в ее глазах. — Она скучает по тебе.