сообразит, в человеческом смысле слова, кто или что находится по ту сторону экрана?
– Сообразит, что тут находимся мы?
– Совершенно верно.
Виктор включил экран компьютера. На заставке фотография гориллы, покупающей банан у уличного продавца в Нью-Йорке.
– Человечество ждет судьба вымирающей аристократии. У нас будет роскошное поместье под названием «Прошлое», которое потихоньку ветшает. Надел земли, за которым никто не ухаживает, то есть наша планета. А еще масса красивых нарядов, замечательных историй. Мы уподобимся Бланш Дюбуа[56] в побитом молью шелковом платье. Или Марии-Антуанетте, только без пирожных[57].
Виктор говорит, а я наблюдаю за ним. Обожаю смотреть, как он что-нибудь рассказывает. А Виктору нравится быть в центре внимания. Прирожденный артист.
Он подходит к контейнеру с частями тел и возвращает ампутированную руку в пакет.
– Есть страшный рассказ о руке, которая отделилась от тела хозяина и зажила собственной, довольно неприятной жизнью. Душила людей, пугала детвору, подделывала банковские чеки и тому подобное. Сегодня она бы троллила весь Twitter, – усмехается Виктор.
– Рон Лорд хвастался, что разрабатывает роборуку для мастурбации.
– Нигде выгоду не упустит, – хохочет Виктор. – Интересно, она пойдет в комплекте с роботом или отдельно?
– Надо было уточнить, – прыскаю от смеха я.
Виктор притягивает меня к себе – живое существо среди кусков мертвой плоти.
– Изделию Рона с тобой не сравниться, – шепчет он мне в ухо.
– Честно?
– Да, – выдыхает Виктор, направляя мою ладонь к своему паху.
– Так вот что я для тебя, – разочарованно говорю я.
– Рука? Нет.
– Сексуальный объект.
– Тебе не нравится то, чем мы занимаемся? – Виктор вынимает член из брюк.
– Нравится. – Я смачиваю слюной ладонь.
– Тогда зачем отвергать наслаждение?
– Чтобы избежать боли.
– Я не могу спорить, когда ты это делаешь.
Виктору нравятся медленные движения. Нравится, когда моя голова покоится на его плече. Нравится, когда его рука лежит на моем бедре. А мне нравится его запах. Двуногое животное. Человек, который мечтает сделаться бесплотным. Я держу его плоть в левой руке.
– Можно я кончу в тебя? – хрипло спрашивает Виктор.
– Да.
Он садится на металлическую скамью, сцепив руки за спиной. Я сажусь сверху. Теперь его голова на моей груди. Я знаю, как двигаться. Виктор кончает.
– Я люблю тебя, – выдыхает он.
Как же хочется задержать это мгновение! Поверить Виктору. Хочется, чтобы его любовь поддерживала, как вода в знаменитом Мертвом море, а не лишала жизни, как коварная трясина. Хочется доверять Виктору. Но я ему не доверяю.
– Ты любишь не меня, а саму идею.
– То есть идею гибрида?
– Да, – киваю я. Мы уже говорили об этом.
– Ты ведь, в первую очередь, человек. – Виктор нежно гладит мои волосы.
– По-твоему, лишь промежуточная ступень.
Он крепко обнимает меня, и я улавливаю аромат базилика и лайма.
– Какая разница! Люди развивались и продолжают развиваться. Единственное отличие в том, что мы способны думать, а значит, направлять собственную эволюцию в нужную сторону. Процесс эволюции ускоряется. Мы более не зависим от природы. Мы должны вырасти. Целому биологическому виду нужно вырасти! Выживают не самые приспособленные, а самые умные. То есть мы. Ни один другой вид не способен управлять своим будущим. К примеру, ты, Рай – красивейший человек – девушка-юноша, как бы то ни было изначально, но благодаря операции тебе удалось изменить свой пол. А ведь смена пола – это вмешательство в индивидуальную эволюцию! Тебе удалось расширить свои возможности. Вот что меня привлекает! Да и как иначе? Обе грани твоей личности весьма необычны и в то же время реальны. Ты здесь и сейчас! Ты предвестник будущего!
Я собираюсь возразить, но желание берет верх. Теперь моя очередь получить наслаждение. Мне нравится, когда его полурасслабленный член трется о мой пятисантиметровый клитор. Я двигаюсь на Викторе, глядя на гориллу с бананом на экране компьютера.
Мои оргазмы до сих пор приходят по-женски, волной, а не взрывом, как у мужчин, и длятся дольше, чем у Виктора. В самом начале курса тестостерона, в высоких дозировках для смены пола, мои оргазмы были болезненными, мощными и короткими, словно сильный удар, и непредсказуемыми. Приходилось прилагать все усилия, чтобы не доводить себя до кульминации, и меня преследовало навязчивое сексуальное желание. Постепенно все пришло в норму, но мне все еще нужен секс. С Виктором.
И вот он, оргазм. Почти до обморока. Мгновения эйфории от секс-наркотика. Я не помню себя. Замедляю движения, смакуя последние сладостные спазмы.
– Мне нравится твой член. Еще соскучишься по нему, когда от тебя останется лишь мозг в колбе, – говорю я.
– Так кто соскучится: я или ты? – Виктор отодвигается и убирает член в брюки. – Секс происходит в голове.
– Надо же! А мне казалось, все дело в члене!
– Рецепторы удовольствия могут располагаться где угодно. Даже если мозг в колбе.
– А давай просто ради шутки представим, что ты уже превратился в этот самый мозг в колбе, – предлагаю я. – Какое бы ты выбрал для себя тело?
– Меня устраивает мужское тело. Я бы оставил именно такой носитель, по крайней мере, до тех пор, пока не освобожусь от плоти окончательно. А если говорить об усовершенствованиях, то я добавил бы себе крылья.
Я не выдерживаю и разражаюсь хохотом.
– Крылья? Наподобие ангельских?
– Да. Представь их невероятную мощь! Просто представь их у себя за спиной.
– Какого цвета предпочитаешь? – веселюсь я.
– Только не золотые. Иначе я стану похож на Либераче[58]. Я не гей.
– Точно? – Я игриво сжимаю его яйца.
– Точно. Во всяком случае, не больше, чем ты.
– Я не вижу себя частью двоичной системы.
– И правильно делаешь.
– Я вне ее. В отличие от тебя, – говорю я. – С крыльями или без, в человеческом теле или нет, ты все равно не желаешь быть геем.
Виктор подходит к висящему на стене зеркалу и начинает расчесываться. Ему не нравится, куда свернул разговор.
– Речь не о том, чего я желаю, – мы не машину покупаем. Речь о том, кто я. О самоидентификации. Когда мы занимаемся любовью, я не воспринимаю тебя как мужчину.
– Откуда такая уверенность? Ты же ни разу не спал с мужчиной! – спорю я.
Виктор не отвечает.
– В любом случае выгляжу я, как мужчина! – восклицаю я.
Он улыбается, глядя на меня в зеркало. Я тоже вижу свое отражение. Мы словно позируем в кадре.
– Ты выглядишь, как юноша, который на самом деле девушка, которая на самом деле девушка, которая на самом деле юноша.
– Возможно, – отвечаю я, зная, что это правда. – Но когда мы вместе на публике, хочешь не хочешь, люди думают, будто ты встречаешься с мужчиной.
– У тебя нет пениса.
– Ты говоришь, как Рон Лорд!
– О, мне как раз нужно ему позвонить! Послушай, повторяю снова: если бы у тебя имелся член, то все, что случилось в душевой в Аризоне…
– И после душевой, когда ты меня трахнул…
Виктор закрывает мне рот ладонью и договаривает:
– Никогда бы не произошло.
Он поворачивается к кофе-машине и открывает крышку емкости для воды.
– Если тело – лишь временный носитель, который можно заменить, почему тебе так важно, кто я? – не унимаюсь я.
Виктор молча ищет в шкафу капсулы «Nespresso». Но я так просто не сдамся!
– Если я решусь на вторую операцию и сделаю себе член, ты меня отвергнешь?
– Пять сотен в год и свой член[59], – улыбается он.
– Что ты несешь?
– Увы, начитанность – не самая сильная твоя сторона. Вот что значит негуманитарное образование.
– Как и у тебя!
– Не кипятись, Рай. Я шучу, – примирительно говорит Виктор. – Ты не любишь книги. А я обожаю читать. Это единственный способ понять, что происходит в программировании. Словно мы исполняем давнишнее предсказание: изменение облика; будущее, где нет места плоти; вечная жизнь; всемогущие боги, над которыми не властен тлен.
– Замолчи, демагог! Я пытаюсь говорить о серьезных вещах!
– Так вот, – упрямо продолжает Виктор, – Вирджиния Вулф написала эссе «Своя комната», в котором утверждает, что женщине для реализации творческого начала нужна своя комната и собственный доход.
– Она права!
– А знаешь, что Вирджиния Вулф написала первый роман о трансгендере? Он называется «Орландо». Я подарю тебе прекрасное издание в твердом переплете.
– Ты думаешь, я просто игрушка?
– Не знаю, что и думать. Еще в Аризоне я честно признался: ты нарушила уравнение.
– Какое уравнение? – не понимаю я.
– Мое уравнение.
Я молчу, ведь мир Виктора крутится вокруг него. Наша встреча повлияла на Виктора, но он никогда не задумывался, как сам повлиял на меня. Профессор привык контролировать свои творения, однако меня он не создавал и потому ощущает неуверенность. Неожиданно его плечи безвольно опускаются. Передо мной стоит потерянный, затравленный человек. Виктор кидает напряженный взгляд на дверь, будто чего-то опасается. Чего?
– И тем не менее, я тебя люблю! Так будет не всегда, но сейчас точно. Вот прямо сейчас. И по-настоящему, – тихо говорит он.
– А почему не всегда? Что за пессимизм?
– Дело не в пессимизме. Дело в вероятности.
– В смысле?
– За всю историю человечества в мире жило и умерло 107 миллиардов человек. Сейчас на Земле нас 7,6 миллиарда. Это означает, что девяносто три процента когда-либо живших людей умерло.
– Очень печальная статистика. Ну и? – недоумеваю я.
– А теперь задумайся о нынешней моде на романтическую чушь. Бесконечные сайты знакомств, любовные страсти, сантименты, странная идея родственной души. Принц на белом коне. Единственный и неповторимый. Надеюсь, «единственного и неповторимого» не существует: ведь, если вместо романтики включить логику, то станет ясно, что этот долгожданный принц скорее всего в могиле. Отрезан от вас непреодолимой стеной времени.