– А ведь ты тоже еврей.
– Да.
– Хотя об этом не говоришь.
– Раса, вера, пол, сексуальная ориентация – такие темы вызывают у меня раздражение. Нам нужно двигаться вперед и как можно быстрее. Я мечтаю, чтобы подобные разграничения исчезли навсегда.
– Ах, ну да. Конец человечества.
– Конец человеческой тупости, – поправляет Виктор. – Впрочем, я до сих пор храню письмо от Джека, датированное 1998 годом, в котором он доказывает, что с изобретением ИИ человечество вымрет.
– Ты согласен с ним?
– Смотря что понимать под вымиранием, – пожимает плечами Виктор. – А если мы сумеем перенести наше сознание на неорганический носитель? Думаю, нас ждет биологическое вымирание. И вообще мне не нравится слово «вымирание». Оно сеет панику.
– Да, перспектива быть стертыми с лица земли вызывает панический ужас!
– Тебе бы заголовки для желтых изданий сочинять, – усмехается Виктор. – Воспринимай это как ускоренную эволюцию.
Он целует меня, будто успокаивая ребенка, который не в силах постичь абстрактное понятие.
– Я могу продолжать рассказ?
– Да, продолжай, – киваю я.
– Далее Гуд работал в спецслужбе, в Центре правительственной связи «GCHQ»[71], созданного на основе Блетчли-парка. Был консультантом в «IBM» и компьютерной лаборатории «Atlas». Преподавал в Тринити-колледже в Оксфорде. В конце шестидесятых, а именно в 1967 году, как можно вычислить из собственных слов Гуда, он перебрался в США, чтобы заняться разработкой машинного интеллекта.
– Почему он уехал из Англии?
– О, причин тому масса. Одна из самых важных в том, что после травли Алана Тьюринга Гуд больше не доверял английским властям.
– Он знал, что Тьюринг гей?
– Нет. Вряд ли кто-нибудь догадывался. Тьюринг был очень закрытым и скромным человеком. В то время гомосексуализм считался преступлением. Расправа над Тьюрингом потрясла Джека. Он писал: «Я не утверждаю, что Алан Тьюринг выиграл войну, но без него мы бы ее точно проиграли». Мы же сражались именно против нацистского шовинизма. Шесть миллионов евреев, таких же, как Гуд, погибли от рук фашистов. Гомосексуалистов тоже убивали. И ради чего? Джек ненавидел лицемерие. Его изобрели англичане. Шел 1967 год. Америка, по крайней мере после маккартизма[72], казалась Джеку обновленной и более свободной. И он не ошибся. Кроме того, Джек хотел покорять новые горизонты и понимал, что новый прорыв в компьютерных технологиях произойдет в Штатах, а не в Великобритании. Тут он тоже оказался прав. Еще в 1965 году Гуд выдвинул идею интеллектуального взрыва, то есть взрыва искусственного интеллекта. Именно Джеку принадлежит ныне столь актуальное выражение «последнее изобретение».
«Машина, обладающая сверхинтеллектом, – это устройство, способное превзойти даже самого умного человека в любой умственной деятельности. Поскольку разработка машин также является умственной деятельностью, то сверхинтеллектуальная машина станет создавать все более совершенные машины, что неизбежно приведет к “интеллектуальному взрыву”, а человеческий разум останется далеко позади. Таким образом, первая машина, обладающая сверхинтеллектом, станет последним изобретением человечества. Конечно, при условии, что эта машина окажется достаточно послушной и сообщит людям, как ее контролировать».
Последней фразой Гуда заинтересовался Стэнли Кубрик, который пригласил Джека в качестве консультанта на съемки «Космической одиссеи 2001 года». Главный герой фильма – обладающий искусственным разумом компьютер «HAL 9000». Это было в 1968 году.
– Гуда, наверное, уже нет в живых? – грустно спрашиваю я.
– Он скончался в 2009-м, в 92 года.
– У него есть дети?
– Джек так и не женился.
Неожиданно раздается жуткий звук, будто в комнату на полной скорости мчится поезд метро. Все вокруг дрожит.
– Какого черта?! – в ужасе восклицаю я.
– Это заработали мощные насосы. Они поддерживают бункер в сухости. Иначе сюда хлынула бы вода из реки Эруэлл и старых затопленных туннелей для перевозки угля, которые напоминают подземный город под настоящим городом. Не волнуйся, мы в безопасности.
Я вовсе не чувствую себя в безопасности, впрочем, как и всегда рядом с Виктором. Общаясь с ним, я ощущаю возбуждение, увлеченность, но только не безопасность.
– Куда ведет твой рассказ? – не выдерживаю я.
– В Аризону, в компанию «Alcor».
– «Alcor»?
– Помнишь, когда мы с тобой там встретились, я сказал, что приехал повидаться с другом?
– Давай-ка поподробнее! – требую я.
Над нами раздается грохот невидимых насосов.
– То, что я сейчас расскажу, нигде не значится и никому не известно. Надеюсь, тебе можно доверять? – уточняет Виктор.
– Вообще-то, ты со мной спишь, – обижаюсь я.
– А ты со мной – и при этом не доверяешь.
Я молчу, и Виктору становится стыдно за свои резкие слова.
– Думаю, что в этом вопросе мы можем доверять друг другу, – наконец, говорю я.
– Отлично, – кивает он. – Тогда слушай. Перед смертью Джек попросил меня сохранить его голову.
– Голову?
– Да. Чтобы однажды мы смогли оживить его сознание.
– И его голову сейчас хранит «Alcor»?
– Верно. Джек много вложил в разработку искусственного интеллекта, рассуждал о криоконсервации, хотя и не верил в нее. В любом случае он ничего не терял. И тогда мы заключили соглашение. Джек мечтал попасть в новый мир.
– В мир, которого пока нет. Технологию размораживания еще не изобрели, – напоминаю я.
– И все же мы обязаны попробовать.
– Что именно попробовать?
– Я собираюсь отсканировать мозг Джека.
На потолке мигает неоновая лампа. Вспышки света выделяют на застывшем лице Виктора пронзительно-синие глаза.
– Медицинская этика запрещает проводить эксперименты над человеческим мозгом, – говорит он. – Технология сканирования настолько инвазивна, что может привести к летальному исходу. А если пациент в любом случае обречен? Неизлечимо больной приносит жертву во имя прогресса человечества. Почему я не могу работать с этим мозгом? Или, например, маньяк, ожидающий смертной казни, мог бы получить последний шанс послужить благому делу. Я бы отсканировал его мозг. Ну, погибнет он. Невелика потеря.
– Виктор, замолчи!
– Потери и неудачи будут всегда. Подобные эксперименты наверняка уже тайно ведут в других странах. Там, где цена человеческой жизни невелика. И если технологии, не дай бог, попадут не в те руки… В Китае уже модифицировали человеческий эмбрион! Без какого-либо контроля и протокола. Неужели ты не понимаешь, что они работают и над другими проектами!
– Это безумие!
– А что, по-твоему, здраво, Рай? Бедность? Болезни? Глобальное потепление? Терроризм? Деспотия? Ядерное оружие? Чудовищное неравенство? Сексизм? Ксенофобия? – Виктор выплевывает каждое слово, нервно шагая взад-вперед. Словно в клетке, он томится в собственном теле. Словно в ловушке, заперт в настоящем.
Усилием воли Виктор успокаивается.
– «Alcor» выдаст голову только в сопровождении врача. Съезди к ним и привези мне Джека. Сюда, в лабораторию.
– Виктор, я не смогу.
– Конечно, сможешь. Все легально. Необходимые документы я тебе дам.
Он придвигается ближе, но я отворачиваюсь.
– Так вот почему ты тогда заговорил со мной? Быстро смекнул, как я могу пригодиться? То есть весь этот долгий фарс был ради головы Джека? Сначала мне отводилась роль расхитителя гробниц, а теперь я еще и Харон-паромщик, который привезет мертвеца? – кричу я.
– Рай, я тебя не использую. – Виктор смотрит на меня в упор. – Пожалуйста, пойми.
– Мне почему-то так не кажется!
– Как тебя переубедить?
– Давай выйдем отсюда.
Виктор мгновенно меняется. Передо мной снова обычный человек. Лихорадочный блеск в глазах потух, лицо расслаблено. Он улыбается мне, снимая с вешалки наши плащи. Обычные действия. Обычная жизнь. Скорее на свежий воздух, вон из мрачного царства стекла и бетона. Подальше от ярких ламп и глубоких теней. От компьютеров. От жуткого звука насосов и давящей толщи воды. Длинные коридоры, линолеумный пол, лестница. Вверх! Вверх! Я считаю про себя ступени, чувствую, как меняется воздух. Я будто возвращаюсь из преисподней.
Наконец, мы на поверхности. Идет дождь, люди спешат с работы домой. Виктор запирает калитку, словно мы побывали на одной из столь любимых обывателями экскурсий вроде «Что скрывается под городом?» и не более того. Прохожие заняты своими делами, никто не обращает на нас внимания, словно мы невидимки. А может, мы и есть невидимки? Виктор спокойно идет рядом, его руки в карманах плаща придерживают расстегнутые полы вместе.
На углу мне нужно поворачивать в сторону вокзала. Я колеблюсь, и Виктор мгновенно замечает мою нерешительность. Если бы знать тогда, что следует попрощаться и уйти…
– У тебя вечером поезд, я знаю, но, может, все-таки останешься? – просит он. – Поедешь утром? Мне и самому завтра рано вставать.
Я невольно замедляю шаг, пытаясь обдумать предложение. Мне не хватает уверенности Виктора, хотелось бы чувствовать себя свободнее и легче. Мне нужно повернуть за угол и отправиться на вокзал, чтобы сесть на поезд. Но я уже знаю, что не сделаю этого. Мимо, грохоча по железным рельсам, проезжает трамвай. Виктор резко отшатывается назад. На долю секунды я вдруг представляю, что он не успевает отскочить, и мое сердце чуть не выскакивает из груди.
– Я слишком разоткровенничался, – с сожалением говорит он, глядя прямо перед собой.
В голове вихрем проносятся мысли, но я молчу. Понимаю, каково это – сказать слишком много или слишком мало. Сколько нужно рассказывать, когда остановиться? У меня обычно все заканчивается фразами: «Я не это имею в виду» или «Я имею в виду совершенно другое». Я никогда не знаю точно, с чем справлюсь, а с чем нет, поэтому уверенный человек для меня практически оракул. Виктор всегда уверен. Он снимает с меня тяжкий груз ответственности. Другое дело, выдержу ли я бремя его самого…