– Это видео взорвет интернет! – Полли достает айфон.
– Кто-нибудь знает, где вы? – быстро спрашивает Виктор.
– Боже, конечно, нет! Я хочу сама подготовить сенсационный материал! Назову его «Роботы для Брекзита. Говорящие головы»! Давайте сделаем общее фото, вот тут, под качающимися лампами.
Сделав шаг назад, Полли подносит телефон к глазам, но Виктор ловко выхватывает у нее сотовый.
– В чем дело?! Верните телефон!
– Здесь частная территория. Никаких снимков!
– Это нарушение прав человека! – пробует вмешаться Клер.
– Айфон не имеет отношения к правам человека. В отличие от неприкосновенности частной жизни, – мягко говорит Виктор.
– Серьезно? – возмущается Полли. – Значит, вот как вы и вам подобные избегают ответственности? Неприкосновенность частной жизни! Все за закрытыми дверями! Договор о неразглашении!
– Вы вторглись сюда незаконно, – охлаждает ее пыл Виктор. – Когда соберетесь уходить, я верну телефон. Кстати, вас наверняка заинтересует, что в 1986 году, когда вы родились…
– Вам известен год моего рождения? – удивляется Полли.
– Не только вы любите знать, с кем имеете дело. Так вот, в 1986 году самым производительным компьютером в мире был суперкомпьютер Сеймура Крэя размером с комнату. Ваш телефон гораздо мощнее. Представляете, какой прогресс! – невозмутимо продолжает Виктор, держа мобильный Полли над головой.
Она неловко подпрыгивает, пытаясь дотянуться до сотового.
– Полный беспредел! – выкрикивает Полли.
– Согласна с вами! – присоединяется Клер.
– Дамы! – Рон примирительно поднимает пухлые ладошки. – Давайте не будем начинать знакомство с ссоры. Поддерживаю профа. Его место – его правила. А вы, Полли, явились без приглашения, так что ведите себя прилично!
– Спасибо, Рон! – улыбается Виктор. – А теперь, Полли, раз уж вам так интересно, пойдемте взглянем на Джека.
Мы выстраиваемся в ряд в тамбуре и буквально прилипаем к заиндевевшему стеклу, словно смертники в камерах, провожающие одного из заключенных на казнь. С той только разницей, что сейчас мы станем свидетелями возвращения к жизни. Ведь так? Или нет?
– Если нейроэмуляция увенчается успехом, то перенесенное сознание сможет оперировать данными с разной скоростью. В разы быстрее человека, а иногда медленнее, в зависимости от поставленной задачи, – поясняет Виктор.
– Думаете, у вас получится? – сомневается Клер.
– Если получится, то по всей Великобритании будет временно недоступно облачное хранилище данных. И наверняка отключится электроэнергия. Мощность этого мозга огромна: два с половиной петабайт[98]! Один петабайт равен миллиону гигабайт. А в одном гигабайте примерно 650 веб-страниц или пять часов просмотра YouTube. В вашем телефон примерно 128 гигабайт памяти. Для сравнения: полтора петабайта позволили бы разместить 10 миллионов фотографий на «Фейсбук».
– И все это упаковано там? – изумляется Рон.
– Да.
– И даже я?
– И даже вы.
– Боже! Ну и мрачное зрелище эта ваша iHead[99], – замечает Полли.
– Как вы сказали? iHead? – переспрашивает Виктор.
– А как прикажете называть эту штуку?
– Вообще-то, я зову его Джек.
– Я не могу туда смотреть, – морщится Полли.
– Я считал вас ревностной защитницей истины, а не хрупким цветком. Согласитесь, в мире есть куда более мрачные зрелища, чем отрезанная голова, – сухо говорит Виктор.
– А у меня целая фабрика по производству голов. На январской распродаже при аренде робота мы предлагаем запасную голову за полцены. На сайте акция называется: “Одна голова хорошо, а две лучше”, – хвастает Рон.
– Странно, что вашим чокнутым клиентам вообще нужны головы. Видимо, не очень, судя по тому, как часто их сносят напрочь. Кстати, профессор Штейн, как скоро захлебывающиеся от мужского шовинизма и женоненавистничества социопаты из генетических лабораторий начнут селекцию безголовых женщин? Для уборки и готовки голова не требуется. К тому же, никакого здорового питания и никакой болтовни, – подначивает Полли.
– Я поддерживаю феминистские взгляды. К тому же мне нравятся женщины с головами, – признается Виктор.
– Чтоб мне сдохнуть! – восклицает Полли. – Как все запущено! Мужчина, который якобы на стороне феминисток, так и быть, позволяет женщинам оставить головы при себе!
– Вы просто на меня злитесь, – улыбается Виктор.
– Мне тоже больше нравится, когда женщина с головой, – вмешивается Рон. – Конечно, они без умолку трещат, но без головы нет и рта. А мужчины обожают совать свой…
– РОН!!!
– Прости, Клер. Прости…
– Возвращаясь к животрепещущей теме отрезанных голов… – снова вступает Виктор. – Существует легенда, согласно которой насаженные на колья головы казненных преступников, выставленные вдоль Лондонского моста, обладали даром прорицания. Когда всадник проезжал по мосту на лошади, его взгляд оказывался вровень с обрубком шеи и вывалившейся челюстью казненного преступника. Широко распахнутые глаза придавали мертвой голове еще более жуткий вид. Ходило поверье, будто стоит сделать на большом пальце руки надрез и оросить мертвый рот парой капель крови, и отрубленная голова заговорит.
– И что же она скажет? – интересуюсь я.
– Я полагаю, правду, – отвечает Виктор. – Вот где пригодились бы головы с речевым управлением! В скандинавских мифах бог Один обращался за военным советом и предсказанием к отрубленной голове великана Мимира. В восьмом круге Ада поэт Данте Алигьери беседует с головой воина-трубадура Бертрана де Борна. В легенде о сэре Гавейне отрубленная голова зеленого рыцаря продолжает как ни в чем не бывало разговаривать. Но лично для меня ничто не сравнится со святыми, которые называются цефалофоры, то есть головоносцы. Они носят свои головы как ручную кладь.
– Виктор, прости, что прерываю твой поток красноречия, однако без крови и кислорода мозг долго не протянет. Десяти минут без питания достаточно, чтобы начались необратимые изменения. Именно поэтому вслед за остановкой сердца умирает и мозг, – говорю я.
– А, доктор Шелли! Ты воспринимаешь все слишком буквально. Полвека назад сердечные трансплантаты казались фантастикой. А еще через полвека нейроэмуляция превратится в рядовой процесс.
– Ну и какая от нее польза?
– Что значит «какая польза»?
– Для человечества? Все наши ошибки, спесь, откровенная глупость, предубеждения, жесткость! Неужели ты и правда хочешь, чтобы появились улучшенные люди, суперлюди, люди с перенесенным сознанием, вечные люди со всем их дерьмом? В духовном и нравственном плане мы едва выползаем из первобытного моря на сушу. Человечество еще не готово к будущему, о котором ты мечтаешь!
– А когда мы были готовы? – разводит руками Виктор. – Прогресс дается ценой несчастных случаев, ошибок, сделанных в спешке, и непредвиденных последствий. И что с того? Выходя утром из дома, мы не знаем, что нас ждет. Мы просто выходим и все.
– Тогда выше голову! – пытается каламбурить Рон.
– Заткнитесь уже, Рон! – огрызаюсь я.
– Нет, я не заткнусь, чертова Мэри! – вспыхивает он. – И я желаю знать, что будет, когда эта штуковина, как вы там ее называете, iHead, или Джек, оживет?
– Я получу Пулитцеровскую премию, – отзывается Полли.
– Если мне удастся хотя бы частично восстановить мозг Джека, дальше придется искать живого добровольца, который согласится участвовать в эксперименте.
– То есть обречь себя на верную гибель?
– Ради вечной жизни. Неужели тебе не захотелось бы рискнуть? – спрашивает меня Виктор.
– Нет! Мне не нужна вечная жизнь. Она и так слишком сложна, – говорю я.
– Тебе не хватает честолюбия. Или мужества, – порицает Виктор.
– А может, я просто не хочу становиться постчеловеком[100].
– Предположим я соглашаюсь, и вы сканируете мой мозг. Думаю, со мной это займет не слишком много времени. Вот меня, наконец, отсканировали, и что мне делать целыми днями? – спрашивает Рон.
– Что делать?
– Ну да! Для меня, как и для множества других людей, мозг – не самое главное в жизни, ведь там мало, что происходит. Если от меня оставить один мозг, зрелище выйдет жалкое.
– Когда ты устремишься в Рай, тела уже не будет, – заявляет Клер.
– Это другое, – возражает Рон. – Господь укажет, чем мне заняться. В Раю я не захочу сэндвич с ветчиной, горячую ванну или передернуть с утра пораньше…
– Рон!!!
– Все-все, Клер. Я просто хочу, чтобы проф уловил мою точку зрения.
– Вообще-то Рон дело говорит, – замечаю я. – Что случится со всей массой человеческих мозгов, оказавшихся без плоти? Станут ли их выгружать в тела-носители, допустим, каждое лето? И вот эти существа объедаются китайской едой навынос и равнодушно трахают друг друга. Но сознание сохранит память о родном теле, так почему бы не предположить, что нам будет не хватать наших тел?
– Тебе не хватает прежнего тела? – спрашивает меня Виктор.
– Нет. Жизнь в чужой оболочке мучительна. Нынешнее тело меня устраивает, и я не хочу с ним расставаться.
– Оно тебя устраивает в нынешнем виде? Или стареющее и увядающее тоже?
– Конечно, в нынешнем виде.
– В этом-то и проблема, – говорит Виктор. – Мы не можем вечно существовать на Земле в человеческом облике. Единственный способ успешно колонизировать космос – изменить свою форму. Оказавшись вне человеческого тела, мы выдержим любые атмосферы, любые температуры, нехватку воды и пищи. Нам станут подвластны любые расстояния – лишь бы имелся источник энергии. Во всяком случае, возможность стать улучшенным человеком, обладающим вечной молодостью и красотой, представится далеко не каждому. Я не исключаю, что лет через двести им надоест и это. Вечность покажется ловушкой. Молодость и красота хороши для рок-звезд и поэтов. Но самые смелые понимают: лучше умереть, пока не стало слишком поздно.