Незнакомец взял меня за руку. Как дико блестят его глаза, будто у ночного зверя!
– Виктор, – представился он.
«Одной ненастной ноябрьской ночью я узрел плод своих трудов. С волнением, которое едва не переросло в припадок, я собрал инструменты, при помощи которых надеялся зажечь искру жизни в бездыханном теле, лежащим у моих ног. Был второй час ночи. В окна тоскливо стучал дождь, свеча почти догорела, и в ее мерцающих слабых отсветах я вдруг заметил, что существо открыло свой бледно-желтый глаз»[117].
Комната неистово раскачивается. Словно опрокинутый невидимой рукой, столик падает на пол. Беспомощно зажужжав, лампы гаснут, и помещение погружается во тьму. Я нащупываю Клер и помогаю ей подняться на ноги. Мы держимся друг за друга, пытаясь устоять среди творящегося хаоса. Вокруг густая чернота. Зрение тщетно пытается адаптироваться, однако в беспросветном мраке глазу даже не за что уцепиться. Где-то за стеной раздается страшный грохот.
– Надо взяться за руки! – командую я. – Сделайте цепочку! Главное добраться до стены, тогда найдем выход!
– Он нас нарочно пугает! – слышится голос Полли.
– ВИКТОР!!! – ору я.
В ответ тишина.
– Он мог погибнуть, – предполагает Рон. – Мы не знаем, что там произошло.
– МОИ ГЛАЗА УЗРЕЛИ ПРИШЕСТВИЕ ГОСПОДА ВО СЛАВЕ! – громко запела Клер.
– ВИКТОР!!!
Ничего. Лишь тихий плеск воды. Я смотрю на свои часы с подсветкой. Уже за полночь.
– У меня колени промокли, – жалуется Рон.
– Вода прибывает, – объясняю я.
– Мы утонем в этом бетонном склепе! – кричит Полли. – Чего застыли? Неужели никто не взял чертов телефон?
– Здесь нет сигнала. Не забывайте, что мы в пятидесятых. Прислушайтесь!
Доносится звук, словно кто-то пытается запустить мотор. Судя по рокоту, мотор огромный. И вот опять.
– Ручной стартер, – сказал Рон. – У отца был фургон «Morris 1100» с такой штукой. Чтобы завести двигатель, приходилось крутить рукоятку.
– Боже! Мы тут скоро сдохнем! Избавьте нас от рассказов про вашего старика! – рявкает Полли.
– Я всего лишь хочу сказать, что Виктор пытается запустить генераторы, Джейн и Мэрилин, – поясняет Рон.
Наконец, зажигается свет. Мы стоим мокрые, покрытые липкой влажной пылью, осыпающейся с потолка. Громкий гул перекрывает наши голоса. Бар разгромлен: столики поломаны, стулья валяются ножками вверх. Стойка обрушилась, игральные кубики и карты разбросаны по полу. Дверь с почти оторванными петлями висит наискось. Мы бредем по воде к выходу. Виктора нигде нет. Стальная дверь в комнату, где он находился, заперта. Я с трудом добираюсь до генераторов, из которых прямо в коридор бьет мощная струя грязного дизельного выхлопа.
– ВИКТОР!!!
Рядом возникает Рон и молча указывает на лестницу. Дверь наверх открыта. Мы можем спастись. Я отрицательно мотаю головой. Рон решительно берет меня за руку, но я ее выдергиваю. Клер и Полли уже поднимаются по ступеням.
– Вы идите! – кричу я.
И тут Рон, словно низкорослый крепкий бычок, бодает меня головой в живот и, перебросив через плечо, уносит к лестнице. Пока я вишу вниз головой, рассматривая воду, покрытую маслянистой пленкой, успеваю прикинуть, что Рон рискует умереть от инфаркта, если попытается тащить меня по лестнице. А вот и нижние ступени. Я стучу Рону по спине, и он с явным облегчением опускает меня на ноги.
– Для чувака, который на самом деле девчонка, вы тяжелей, чем кажетесь, – признается Рон.
Мы вместе поднимаемся по ступеням.
Манчестерская ночь. Подозрительно темно. Ни единого огонька, будто во время войны.
– Судя по всему, электричество вырубилось по всему городу, – замечает Полли.
Мы немного проходим вперед. В офисных зданиях нет света. Уличные фонари не горят. Светофоры не работают. По темной дороге крадучись едут автомобили.
– Сеть не ловится, – заявляю я, взглянув на экран сотового.
– И у меня, – кивает Рон. – Предлагаю дойти до моего отеля. Я остановился в «Мидленде».
– Но я не могу бросить Виктора! – мотаю головой я.
– Хотите, чтобы я вас понес? – спрашивает Рон.
– Мы вызовем «скорую»! – подает голос Клер.
– Нет! Дайте ему время, – отвечаю я.
– Время для чего? – удивляется Полли.
– Не знаю. Ладно, пошли. Попробуем дойти до отеля.
Когда мы добрались до места, выяснилось, что «Мидленд» тоже стоит без света.
– Что случилось? – интересуемся мы у швейцара.
– Никто не знает. Телевизоры не работают, интернета нет, службы экстренной помощи сейчас в больницах и на вокзалах. На рельсах застряли поезда.
«Это даст Виктору необходимое время», – проносится у меня в голове.
Клер решила поселиться в номере Рона. Полли и мне он оплатил отдельные номера. Увидев, что я протягиваю свою кредитку, лишь отмахнулся.
– Выдайте им пару зубных щеток и бутылку бренди, – обращается он к швейцару.
– Я буду молиться за нас, – проникновенно говорит Клер, что в данных обстоятельствах звучит почти разумно.
Мы с Полли поднимаемся по лестнице к нашим номерам.
– Только ничего не предпринимайте в одиночку, пожалуйста, – прошу я. – Поговорите со мной утром. Не торопитесь!
Вместо ответа Полли целует меня в губы. Простой поцелуй. Ничего особенного. Словно признание того, что сегодня случилось. Но что именно случилось?
Мне не спится. Из номера Полли доносится звук льющейся воды. Я выскальзываю из отеля в кромешную тьму и иду обратно к бункеру. Город словно во время авианалета: на улицах никого, кругом мрак. У одной из дверей замечаю парня, зябко свернувшегося в спальном мешке.
Спрашиваю:
– Что случилось?
– Свет отключился. Везде, – говорит он.
Откуда-то издалека в тишину врывается завывание сирены.
Наконец, я у входа в бункер. Внешняя калитка заперта на замок. Сердце ёкает от радости. Виктор жив и сумел незаметно выбраться наружу! Я спешу к его дому. Холод, раны, мокрая одежда, смертельная усталость – все это отступило на второй план.
Здание, где находится квартира Виктора, естественно, тоже не освещено. Дверь парадного подъезда заперта – во время отключения электричества замок закрывается автоматически. Консьержа на месте нет. Тогда я обхожу дом вокруг и забираюсь на пожарную лестницу. Мы так уже делали с Виктором раньше – прокрадывались в его квартиру, словно два подростка, мечтающих о первом сексе. Значит, вот кем мы себя ощущали? Наверное, да. Взобравшись по лестнице, я, как заправский паркурщик, прыгаю на нужный балкон. Главное, не смотреть вниз, в черную пропасть.
Раздвижные двери открыты. Захожу внутрь. Ноздри улавливают знакомый аромат свечи с ароматом граната.
– Виктор? – тихо зову я.
Он всегда педантично кладет вещи на свои места. Я без труда нахожу спички и зажигаю свечу. А потом еще одну. И еще. Теперь комната похожа на святилище. Виктор аккуратист. Никогда не оставляет за собой следов. Раз он выбрался из бункера, значит, скоро вернется.
Я принимаю душ. Надеваю пижаму Виктора. Забираюсь в его кровать и засыпаю до утра. Мы счастливцы, даже самые худшие из нас, ведь после ночи всегда настает рассвет.
Человечество – не стационарная система
Оно продается в любой мясной лавке. Баранье или бычье. Человеческое выглядит почти так же. Размером примерно с кулак. Насос, перекачивающий по телу кровь. Сердце смещено влево – две трети его массы приходятся на левую часть груди. Оно никогда не высыхает, так как находится в наполненной жидкостью околосердечной сумке. А кроме того, имеет довольно сложное строение. Сердце состоит из четырех камер: левое и правое предсердия, а также левый и правый желудочки. Через предсердия кровь из соединенных с ними вен поступает в сердце. Из желудочков выходят артерии, которые выводят кровь из сердца. Правое предсердие и желудочек меньше левой пары. Камеры всегда находятся в одной из двух фаз: систола, когда сердечная мышца сокращается, изгоняя кровь из полостей, и диастола, когда сердце расслабляется, и они наполняются кровью. Сердечный цикл отражают цифры, которые мы получаем, измеряя давление. В моем случае: 110 (систола) на 65 (диастола). Сердце начинает биться у плода еще в материнской утробе – с двадцать второго дня беременности – и с тех пор не останавливается. До того мига, когда не остановится окончательно.
Виктор исчез восемь дней назад. Я хожу в его куртке. Молока в холодильнике больше нет. Поиски в квартире ничего не дали. Виктор не оставлял следов, словно жил не у себя дома, а в гостях. Как выяснила Полли, квартира зарегистрирована на некую швейцарскую компанию. Больше ничего узнать не удалось.
Пришлось связаться с университетским отделом кадров. Для них я не существую: не член семьи, не деловой партнер, мое имя не указано в графе «С кем связаться в случае экстренной ситуации».
– Чье же имя там стоит? – любопытствую я.
– В качестве контакта значится компания, зарегистрированная в Женеве.
Вот и все, что мне ответили.
– Оказывается, профессор Штейн взял отпуск! Вот так вдруг? Да он с ума сошел! – рассказываю я Полли.
– Люди не исчезают в никуда, – хмурится она.
– Формально он и не исчезал. Счета в порядке. Необходимые документы составлены. Но кем? – не понимаю я.
– В любом случае, массивное отключение электроэнергии в Манчестере вызвало обрушение городской компьютерной сети. Утеряны миллионы гигабайт данных. Включая записи Виктора, – объясняет Полли.
Его сотовый выключен…
Несколько недель спустя Полли удалось получить доступ в бункер, и она позвала меня с собой. Мы отправились туда через другой вход, не тот, каким пользовался Виктор.
– Говорят, в бункер ведет еще один вход, – говорю я нашему гиду.
– Уже нет. В пятидесятых его закрыли, – качает головой он.
Мы снова в знакомых тоннелях, теперь как участники экскурсии. А вот и паб, где мы пили пиво. Все в идеальном порядке. Столики на месте, на полу ни капли воды. Настольные игры и карты аккуратно расставлены по полкам. В рамке с фотографией Уинстона Черчилля новое стекло – старое было запыленным. Исполинские генераторы, Джейн и Мэрилин, сверкают чистотой и выключены. В бетонных отсеках пусто: исчезли прыгающие пауки, нет ползающих рук, нет роботов, исследующих человеческий мозг, разрезая его на тончайшие пластины. Никаких голов в криостатах, ни единого компьютера. Лишь над головой по-прежнему покачивались лампы дневного света, и все так же слышались мерные удары волн реки Эруэлл.