что так поступать нельзя.
13
Старая учительница географии Нина Викентьевна сошла с ума прямо на уроке, прямо на моих глазах.
Было это так. Повесив на стенку карту, она стала говорить: «Вот это, ребята, государство Уругвай». И тут же ножницами тщательно вырезала этот самый Уругвай из карты. «А это — Парагвай». И стала вырезать Парагвай. Все замерли, и в классе установилась такая тишина, которой ни до, ни после я не помню.
Где-то примерно на Бразилии она странно улыбнулась и вышла из класса. Потом пришел директор и сказал, что урока не будет. Мы были рады, конечно.
И больше ее никогда не видели.
14
К соседу Сергею Александровичу, военному летчику в отставке, иногда приезжала его мать. Она жила в Сочи. И про нее было известно, что раньше она работала поварихой в каком-то тамошнем санатории. «Она однажды кормила Сталина», — с почтением говорили про нее другие соседи. Меня она любила и однажды сказала, что в следующий свой приезд привезет мне варенье из розовых лепестков. Я с вожделением ждал этого неземного счастья. И однажды она привезла такое варенье. Кажется, это было одним из самых сильных разочарований во всей моей жизни, хотя их было у меня, как и у каждого из нас, немало.
15
На пароходе «Станюкович» мы с мамой плыли по Волге в город Горький. В гости к моему дяде. Именно там я уронил за борт любимую игрушку — тряпичного клоуна Петю. Горю моему не было предела. Но любовь к пароходам все же осталась. Меня и сейчас волнует дегтярный запах пристани.
16
Все мое детство прошло в состоянии всеобщего невротического ужаса перед огромным грибом. Он, этот ядерный гриб, изображался на многочисленных антивоенных плакатах, а также на учебных плакатах по гражданской обороне.
Еще все говорили про какие-то особенные тайные бомбоубежища, где на несколько лет припасены продукты и питьевая вода.
И вообще считалось, что война неизбежна. Просто надо ее как можно дольше оттягивать.
17
Прочитав книжку «Человек с Луны» про Миклухо-Маклая, мы стали играть в папуасов. Бегали с самодельными копьями, украшались бусами из рябины и бузины, сооружали шалаши и орали дикими голосами. В книжке папуасы были очень хорошими.
18
Сосед дядя Ашот все время читал газеты и время от времени на кухне пересказывал, что он там вычитал. Говорил он с забавным армянским акцентом.
Однажды, пересказывая очередную статью из газеты, он сказал: «А римская папа заявила…»
Подавившись смехом, я убежал в нашу комнату, где смеялся еще минут десять.
19
Как звали мужа Антонины Алексеевны, я не помню. Что и немудрено: я его почти никогда не видел. Он работал на Метрострое. Работал по ночам. Утром он приходил домой, усталый и неразговорчивый, не раздеваясь входил в кухню, где в полном молчании съедал полную сковородку котлет с гречневой кашей. Потом, так же молча, уходил в свою комнату и спал до вечера. Поздно вечером уходил в свое подземелье. Он казался очень загадочным.
20
Ни радио, ни телевидение об этом не сообщило. Об этом сообщила лишь крошечная заметка в газете «Известия» — где-то справа в углу, рядом с прогнозом погоды и курсом иностранных валют.
Подробности узнавали по радио «Голос Америки».
21
В начале 1960-х годов его портреты висели во многих квартирах. На них он был с красивой белой бородой и в свитере. В квартирах «попроще» висел портрет Есенина рядом с березкой. В квартирах «еще проще» висела репродукция с картины «Шоколадница».
22
Это сейчас слово «Останкино» ассоциируется прежде всего с телевидением. А раньше это было довольно отдаленное захолустье. Говорили: «Он живет далеко, где-то в Останкино».
«Где-то в Останкино» жили какие-то наши родственники. И я однажды побывал там вместе с родителями.
Бледно-розового цвета двухэтажные бараки. Кривобокие домики со щербатыми заборами. Голосистые дворняжки на привязи. Тетки в телогрейках и серых пуховых платках с керосиновыми бидонами.
23
«Сегодня у нас новая тема, — неторопливо и с дидактическими повторами говорил нам новый учитель истории и одновременно завуч Иван Тихонович Дронов. — Новая тема. Древний. Египет. Древний. Египет. Древние египтяне (ударение на втором слоге). Древние египтяне. Жили в лаброврадельческом государстве. В рабловрадельческом государстве. Запомнили?»
Ага, запомнили.
24
Мой знакомый из Вологды как-то приехал в Москву и пошел в какой-то ресторан. Человек он был пьющий и в этом состоянии довольно скандальный.
В общем, он там, в этом ресторане, умудрился очень быстро поругаться с одним из посетителей и они отправились в уборную, чтобы выяснить отношения.
Сначала ударили его. Потом — он. Ударив своего противника по скуле, он с ужасом увидел, как из головы ударенного выпал небольшой шарик, звонко ударился о кафельный пол и закатился под раковину.
Это был глазной протез.
Мой знакомый настолько испугался, что мигом протрезвел и тут же стал мириться.
25
Мой друг-художник рассказывал, как в раннем детстве он гулял с няней в одном из московских переулков, где они тогда жили.
Мой друг стал играть с няней в снежки. В какой-то момент он случайно залепил снежком в спину какого-то дядьки, который только что вышел из машины. Дядька резко повернул к нему недовольное лицо, но увидев маленького мальчика, шутливо, хотя и строго погрозил ему пальцем. А няня совершенно обмерла.
Потом из разговоров взрослых он узнал, что он кинулся снежком в Кагановича.
26
Когда Фидель Кастро и прочие бородатые красавцы стали приезжать в Москву, они всем страшно понравились. По своему облику и звучной испанской речи они очень выгодно отличались от наших «руководителей партии и правительства».
Уже поднадоевшее к тому времени слово «революция» вдруг заиграло свежими красками.
Разочарование, впрочем, пришло довольно быстро, когда выяснилось, что «мы их кормим». Тогда же на мотив песни «Куба — любовь моя» появились другие слова. Что-то типа: «Куба, отдай наш хлеб. Куба, возьми свой сахар. Нам надоел бородатый Фидель. Куба, пошла ты на хер».
27
Мама в детстве жила в Полтаве на одной улице с семьей Короленко.
Мама застала Гражданскую войну. В те годы, рассказывала она, в Полтаве менялась власть примерно раз в пару месяцев. И при всякой новой власти неизбежно случался погром.
Многие прятались в доме Короленко, которого не трогала ни одна власть.
28
Картошка хранилась в погребе. Просто была там рассыпана по полу. Мать или отец спускались туда с ведром, наполняли его наполовину и поднимались с ним наверх.
Однажды я с непонятной целью шел по квартире с закрытыми глазами. И, конечно же, свалился в открытый погреб, в котором отец как раз набирал в ведро картошку. Я свалился прямо ему на спину. Хорошо, что я был легкий. Поэтому никто не пострадал. Только испугались — и я, и он.
29
До этого он стоял на ВДНХ рядом с павильоном «Промышленность». Он считался тогда чудом техники. В него можно было войти через задний вход и выйти через передний.
Ритуал своего рода.