Мне оттуда запомнилось вот это место:
Как нарочно дождь закапал.
«Так! — сказал сердито папа. —
Говорил: возьмите зонтик,
Ведь гроза на горизонте».
Именно эту пластинку, которую я слушал беспрерывно, я однажды разбил, расколол на две части. И очень горевал по этому поводу.
2
Соседский Валера Кирнос, который через несколько лет попал в исправительную колонию, потому что он был хулиган и, как позже выяснилось, мелкий воришка, подарил мне в день 11-летия набор вырезанных из «Огоньков» портретов советских маршалов.
Полюбовавшись мундирами и орденами пару дней, я засунул эти портреты уже не помню куда.
3
Слово «бюстгальтер» казалось слишком пышным и слегка комичным, как неизбежно комичным было все, что не выставлялось напоказ.
Чаще употреблялось более скромное слово «лифчик».
Но лифчики были не только у женщин и девушек. Они были и у мальчиков, и это становилось на многие годы серьезной психологической травмой.
Мальчики носили лифчики, к которым с помощью широкой резинки пристегивались чулки. Лифчики были довольно позорным предметом. Как, впрочем, и трикотажные кальсоны ярко-голубого цвета, которые самым коварным образом вечно вылезали из-под брюк.
Ходить без кальсон и доблестно мерзнуть считалось признаком мужественности.
4
Использованную фотопленку туго сворачивали, плотно заворачивали в листик фольги, клали на перила балкона и осторожно поджигали. Получалась ракета, которая стремительно, хотя и недолго носилась над улицей, оставляя за собой огненный след.
Очень было важно, чтобы она устремилась в ту сторону, в какую надо, а не, например, в тебя самого. Это получалось не всегда.
5
Когда я впервые услышал по радио слово «Бенилюкс», я сперва подумал, что это имя и фамилия. Вроде Бени Крика, рассказы о котором родители часто читали вслух.
6
А рангом пониже, хотя тоже вполне почетным был «заслуженный артист республики».
Какие-то остроумцы придумали издевательский парафраз «застуженный артист без публики».
А «заслуженный работник культуры» коротко назывался «засрак».
7
Этот «дядя» постоянно появлялся в «крокодильских» карикатурах моего детства. Он был там долговязым, тощим старообразным субъектом с длинной козлиной бородой и в звездно-полосатом цилиндре.
Он неутомимо «бряцал оружием», устраивал «гонку вооружений», размахивал игрушечной бомбой с нарисованной на ней буквой «А», что означало «атомная», и угнетал цветное население собственной страны.
Но что-то в нем было неуловимо обаятельное, и он мне скорее нравился, хотя я это чувство поначалу гнал от себя. Потом перестал гнать.
8
В советские годы в нем располагался Музей религии и атеизма. Там был один зал, посвященный инквизиции, где выставлялись орудия пыток.
Мне запомнилось кресло, сплошь усеянное гвоздями, и «маска голода» — маска из чугуна, которая надевалась на человека и не позволяла ему есть еду, которую ставили перед ним.
И еще там было много всего веселого и интересного.
9
Бронзовый бюстик Толстого долго стоял на моем письменном столе. Потом его украли. Кто-то из гостей. Я даже примерно знаю, кто именно. Не могу только понять, зачем — не такая уж это особенная ценность.
Недавно я встретил где-то этого человека. Так и подмывало подойти спросить, жив ли еще Лев Николаевич, и если жив, то как он себя чувствует. Но не стал, конечно.
10
Да, я помню эту историю. Он приехал лечиться в СССР и как-то сразу взял и умер.
Шутники тут же среагировали на это печальное обстоятельство: «Приехал Нето, а уехал брутто».
Это вообще были годы бурного и временами довольно циничного остроумия.
11
Соседка Нина Николаевна смешила меня тем, что вместо «понравилось» говорила «пондравилось», а вместо «площадь Дзержинского» — «площадь Здержинского».
12
Когда я был в девятом классе, в моду вошли полуботинки с узкими носами. На подошве из микропорки. Они были двух видов: за девять рублей и за пятнадцать. У меня были за девять. Но и ими я гордился.
Их не носили каждый день. В них ходили в гости, в театр или на школьные вечера, где самые смелые танцевали твист. Остальные смотрели на них и тайно завидовали, хотя виду не подавали.
13
Когда мне было три с половиной года, я заболел скарлатиной и меня отвезли в больницу.
Мама потом многократно повторяла, что «если бы не пенициллин, то неизвестно…».
Кажется, с тех пор я стал бояться уколов. Боюсь, кстати, и до сих пор.
Мама говорила, что вместо слова «шприц» я говорил «фриц». И все вокруг смеялись. Слово «фриц» в те годы, что я рос, было очень распространенным. Не то что «шприц».
14
Володя Шухов сказал, что Данте — это тот, который пристрелил Пушкина. Именно «пристрелил» — я это запомнил.
«Нет, — сказал более просвещенный Смирнов, который прочитал больше книжек, чем Шухов. — Тот был Дантес».
«Да какая разница! Данте, Дантес!» — убедительно сказал Шухов.
На этом спор и закончился, потому что нашлись дела поинтереснее — придумать, например, как незаметно высыпать в портфель англичанки Анны Павловны по прозвищу Половник коробку зубного порошка, в складчину купленную в аптеке специально для этих целей.
15
Где-то я прочитал, что какой-то то ли священник, то ли монах носил фамилию Велосипедов задолго до изобретения велосипеда. Видимо, так изощрился какой-нибудь знаток древних языков и дал безродному семинаристу такую фамилию. С греческого она переводится как «Быстроногов».
Наверное, шустрый был паренек.
16
Я помню, как женщина со странным именем Ганя подпевала кухонному репродуктору всякий раз, когда оттуда звучало «У любви, как у пташки, крылья». Очень она любила эту арию, которую называла «песней».
Эта «песня» звучала тогда довольно часто в концертах по заявкам радиослушателей наряду с полонезом Огинского и с «Куда, куда вы удалились» в исполнении Лемешева.
17
Я знал когда-то симпатичную пожилую даму, которая была родом из Калуги и успела поучиться в тамошней гимназии. В той гимназии преподавал Циолковский.
Он был, по ее воспоминаниям, ужасный чудак и был к тому же глуховат, и гимназистки, конечно, над ним подсмеивались.
Он был добр, и все этим пользовались. Если ученица плохо знала урок и он собирался поставить ей за это двойку, она начинала плакать. Он немедленно шел на попятную, ставил ей тройку вместо двойки и при этом растерянно бормотал: «Не пвачьте, не пвачьте».
Звук «л» он произносил на польский лад.
18
Глядя на карту Южной Америки, где государство Чили выглядело как узенькая и длинная полоска, вытянутая с севера на юг вдоль океанского побережья, Смирнов задумчиво сказал, хмыкнув при этом: «Да, про такую страну никакой поэт не напишет „Широка страна моя родная“». Он вообще-то редко шутил удачно. А эта шутка мне понравилась.