23
По-моему, это действительно большой праздник. К тому же — международный. «День ОК» — это было бы здорово. Это было бы ОК!
24
Чехов и «Волшебная гора» были уже сильно позже. А поначалу слово «туберкулез» ассоциировалось в моем сознании с чем-то скорее приятным и, главное, привилегированным.
Потому что у одноклассника Степанова обнаружили этот самый «беркулез», и он был отправлен на несколько месяцев в санаторий. Мы и без того испытывали к нему мучительную зависть, а уж когда мы узнали, что он должен там целый день гулять, то и вовсе приуныли. Мы тут должны, видите ли, целый день сидеть в школе, а он там, видите ли, гуляет. Ничего себе больной! Так каждому охота!
25
Я очень хорошо помню тот день, когда я узнал о том, что Дебюсси и Би-би-си — это совершенно разные вещи. Это был весенний солнечный день. Я, как всегда, болел ангиной и слушал радио. Там сказали: «Дебюсси». А я сказал: «Би-би-си». А отец сказал, что Дебюсси — композитор, а Би-би-си — враждебная радиостанция, которая «против нас».
Гораздо позже я полюбил слушать и то и другое. А еще позже мне стало казаться, что «против нас» и Дебюсси тоже.
26
Телевизор у нас появился рано. Может быть даже, у самых первых в доме. А может быть, у вторых. Во всяком случае, все соседи по квартире приходили по вечерам смотреть наш телевизор с линзой. Некоторые по такому случаю даже принаряжались. Ну вроде как в театр.
А во дворе мы с другом Смирновым, в семье которого тоже был телевизор, вели ожесточенные споры о том, что чей телевизор показывает. Я, допустим, говорю с некоторой хвастливостью: «А у нас сегодня будет мультфильм „Золотая антилопа“!» — «Ха! — азартно кричал он. — Не ври! Это у нас сегодня будет „Золотая антилопа“!» — «Нет, у нас!» — кричал я. Дело иногда доходило до драки.
О том, что в двух телевизорах может быть одновременно одно и то же, и речи быть не могло.
27
У моего отца были часы «Лонжин». Он их привез с фронта и носил много лет. Когда я был уже в седьмом классе, ему подарили на какой-то юбилей новые часы, а эти он передарил мне. И я их долго носил. Потом они испортились. Потом их починили. Потом я их потерял на пляже в Эстонии.
Они были не круглые, как тогда у всех, а прямоугольные. Я поначалу чуть стеснялся их носить, потому что мне казалось, что они похожи на женские.
28
В детстве я плохо ел. Мама иногда шла на маленькую хитрость. Она тайно приносила соседке Елене Илларионовне свой суп, после чего та «приглашала меня на обед».
Вот у нее было все очень вкусно. И прежде всего потому, что мне ужасно нравилась ее посуда — трофейные немецкие тарелки, блюдца, чашки и супницы.
Вот «ее суп» я ел с большим удовольствием, а потом говорил маме, что «этот суп был вкусный, а твой невкусный».
Когда же я все-таки узнал об этом обмане? Не помню уже.
29
Мы жили у Никитских ворот, в Скарятинском переулке. А Берия жил рядом — на углу Садового кольца и тогдашней улицы Качалова, ныне Малой Никитской.
Моя простонародная нянька, гуляя со мной по окрестностям нашего дома, никогда не подходила близко к бериевскому особняку. Боялась. Его вообще боялись.
Даже когда летом 1953 года объявили о том, что он оказался врагом и шпионом, за что и был расстрелян, родители и соседи говорили об этом шепотом.
30
«Если мальчик любит мыло
И зубной порошок,
Значит, в детстве что-то было,
Значит, был какой-то шок».
31
Брюки на молнии долгое время считались признаком роскоши. «Даже брюки у него — и те на молнии», — пелось в одной из песен Галича.
До этого брюки застегивались на пуговицы, и этот процесс занимал довольно много времени. Особенно по утрам, когда пальцы не очень слушались, а ты торопился в школу или на работу. Некоторые забывали застегнуть штаны, и тогда эти пуговицы торчали наружу к необычайному веселью окружающих.
Незастегнутые штаны были навязчивым кошмаром артистов, лекторов, преподавателей, экскурсоводов.
Апрель
1
А я точно помню, что впервые увидел и попробовал его зимой 1962 года. Отец откуда-то притащил это наимоднейшее чудо. Он вообще имел склонность к разнообразным новинкам. Растворимый кофе. Местного производства.
Когда родителей не было дома, я насыпáл в чашку пару ложек этого волшебного порошка, заливал его кипятком, клал сверху дольку лимона и пил его, сидя в кресле и изображая иностранную жизнь. В одной руке — дымящийся напиток. В другой — воображаемая сигара. Между двумя глотками я подносил два растопыренных пальца к губам, вдумчиво затягивался и долго, рассеянно глядя в потолок, выпускал «кольца».
Это было прекрасно!
2
На уроке в восьмом классе учительница Ирина Петровна вызвала меня к доске и попросила ответить на вопрос, какие главные герои «Онегина». Я почему-то, видимо из желания сказать что-нибудь оригинальное, сказал, что главный герой, точнее героиня, там всего одна. «Кто же это?» — с дидактическим прищуром спросила учительница. «Онегинская строфа», — ответил я. И тут же был отправлен на место с убедительной двойкой.
Но дело-то в том, что я и теперь в этом уверен.
3
Когда зимой 1961 года отец вернулся из Болгарии, где он проработал примерно полгода, он навез множество различных подарков. В том числе несколько флакончиков розового масла. Один из флакончиков разбился в чемодане. После чего наша квартира несколько месяцев яростно благоухала розовым ароматом.
Первое время это казалось приятным. Потом постепенно стало отвратительным. Мне нравится, что нынешние розы, которые продаются в цветочных киосках, совсем не пахнут.
4
Весной 1947 года, то есть года моего рождения, в Москве состоялся грандиозный праздник — 800-летие Москвы.
Это был ужасно пышный и многолюдный праздник. Моим родителям ужасно хотелось пойти на эти «народные гуляния». И они рискнули пойти туда вместе со мной, с грудным младенцем. В страшной толкучке меня чуть не раздавили. Но не раздавили все же. А старший брат потерял там кепку. Ерунда, конечно. Но все же кепка! Жалко.
5
В детстве я любил смотреть по телевизору различные праздничные концерты. Особенно я ждал, когда ближе к концу там появлялись какие-нибудь куплетисты и прочие юмористы. Оперных певцов и солистов балета я любил меньше. Но как-то терпел.
А вот когда конферансье объявлял, что сейчас будет «сцена и дуэт из оперетты такой-то», я просто выбегал из комнаты, не вынося этих ужасных противоестественных голосов и интонаций. В этом отношении с тех пор мало что изменилось.
6
А у меня когда-то была почтовая марка с его изображением. Большая такая марка — яркая и красивая. Он там был молодой, кудрявый, в белом военном мундире, в погонах.
7
В нашем дворе жил один мальчик. Он был одноногий и ходил на костылях. Когда ему было года четыре, он выбежал за ворота и попал под трамвай. И потерял ногу.
Его родители зачем-то внушили ему, что нога со временем вырастет. И он в это свято верил. Долго верил. И время от времени говорил: «Когда у меня вырастет нога, я тоже буду играть в футбол». Зачем эти дураки-родители так сделали, я не понимал тогда, не понимаю и теперь.