9
Ржавый, без колес, трофейный «Опель» долго стоял посреди двора. Говорили, что он принадлежал одноногому баянисту дяде Коле, но я никогда не видел, чтобы дядя Коля к нему хотя бы подходил.
В какой-то момент этот автомобиль фактически присвоил многодетный научный работник Сергеенко, который устроил в нем что-то вроде кабинета и писал там свою диссертацию, прячась от многочисленных шумных домочадцев.
10
А за старшего брата, кончившего школу в 1955-м, еще платили.
Но плата была, кажется, вполне символической. А потому и отмену ее никто особенно не заметил.
А еще он застал раздельное обучение мальчиков и девочек. А я — уже нет.
И даже помню имя девочки, с которой меня посадили за парту в первом классе. Ее звали Таня Чвилева. Она была отличница и имела хороший ровный почерк. Не то что я.
11
Во время спектакля «Овод», куда нас привели целым классом, на меня напал такой приступ беспричинного смеха, что меня с позором вывели из зала.
12
А Лиликанский театр так до сих пор и не поставил эту великую пьесу. Как же так!
13
Мимо платформы Тайнинская раз в два дня примерно в шесть часов вечера проходил поезд «Москва — Пекин». Мы часто выходили посмотреть, как мимо нас проходит поезд, везущий людей бесконечно далеко.
Мы с тоской и завистью смотрели на лампочки с абажурами за окнами поезда, мы воображали, как пассажиры пьют чай из подстаканников или валяются с книжкой на верхних полках.
И некуда им торопиться. До Пекина ой как далеко. Какое счастье!
14
Я там побывал, когда впервые приехал в Севастополь. Там жил мой дядя, мамин брат, морской офицер. Это был 1955 год. Я был второклассник.
Город был еще в руинах, оставленных войной. Я видел землянки, в которых жили люди.
Эта панорама произвела на меня невероятно сильное впечатление. Сравнимое только с посещением чебуречной на Малаховом кургане.
Я сразу же начал играть в Нахимова, в Корнилова, в матроса Кошку.
По ночам мне снились нарисованные пушки и настоящие ядра, нарисованные лошади и пристегнутые к ним настоящие телеги.
15
В первом классе меня выбрали «санитаром». Была такая должность. Я очень этим гордился.
Мама по такому случаю сшила для меня нарукавную повязку с красным крестиком и — тоже с крестиком — сумочку с лентой через плечо. В сумку были положены бинтик, флакон с йодом и что-то еще — я уж и забыл.
Во всем этом великолепии я пришел в школу. И все тут же стали меня дразнить. Особенно когда учительница Мария Васильевна поручила мне встать у входа в класс и проверить у всех входящих чистоту их рук.
Я, конечно, попытался, но особого успеха не добился. Да и бинтик с йодом кто-то тихонько вытащил из моей сумочки и не отдал. Так завершилась моя обещавшая стать ослепительной карьера.
На второй день повязка и сумочка остались дома и долго еще потом мозолили мне глаза.
16
Я ждал новогоднего подарка — красивого, квадратного, перевязанного ленточкой. Такого, к которому я привык. Чтобы там набор «Мойдодыр» с маленьким мыльцем, маленькой коробочкой зубного порошка, маленькой расческой. Чтобы там был альбом для раскраски. Чтобы набор цветных карандашей «Спартак». Да мало ли бывает прекрасных и, главное, привычных вещей!
Но в этот раз мама вручила мне маленькую некрасивую бумажку, заполненную не очень понятным текстом. Я ничего не понял.
«Что это?» — спросил я, уже готовый заплакать. «Это годовая подписка на журнал „Мурзилка“», — наставительно сказала мама.
Я все равно ничего не понял. Заплакать я все же не заплакал. Тем более что брат подарил мне сразу две плитки шоколада. Но, в общем, расстроился.
А бумажка долго хранилась в подаренной отцом картонной старой папке с тесемками среди прочих бессмысленных бумажек, которые я называл «документами».
17
Старший брат рассказывал, что во времена его ранней юности, то есть в 1950-е годы, молодые люди, когда они шли в фотоателье, чтобы сделать свой портрет для того, чтобы потом послать его родным или девушке, часто одалживали у кого-нибудь галстук.
Потом, уже на фотографии, этот галстук раскрашивался цветными карандашами. А иногда и просто поверх снимка рисовался галстук в синюю, зеленую и красную полосочки.
18
Примерно через год после смерти Сталина мы с мамой поехали в Кремль, который только что открылся для обычных людей. Царь-пушка, Царь-колокол, купола…
В Оружейной палате мне запомнились сапоги Петра Первого. Они были очень высокие, что как раз не удивительно. Удивительным мне показался очень маленький размер его ноги. Или сапоги так усохли — не знаю.
19
Мой отец всю жизнь страшно гордился тем, что был в числе первых пионеров. Его семья жила недалеко от Пресни, а там и был создан первый отряд.
Еще он многократно рассказывал о том, что с Красной площади, где их принимали в пионеры, он уезжал домой на трамвае, а в том же трамвае ехали Троцкий и Калинин.
Уж не знаю, правда ли это. И не узнаю теперь никогда.
20
Сначала были польские, серого цвета, за семь рублей восемьдесят шесть копеек. Очень гордился.
Потом были те, которые мой приятель, художник-сюрреалист, сшил на старой машинке «Зингер» для своей жены, но пока он их шил, она забеременела, и штаны из ярко-зеленого вельвета достались мне. Они были слегка перекошены, и ширинка располагалась чуть сбоку. Но ими я тоже гордился.
Потом были уже настоящие, привезенные кем-то кому-то, но кому-то оказавшиеся слишком маленькими. А мне — наоборот, сильно большими. Пришлось подворачивать. Гордился. Носил долго.
Потом — уже не помню. Много. Но уже не интересно.
21
Когда мне было лет девять, я пошел смотреть, как ребята постарше играли в футбол на нашей полянке. Стоял и смотрел. А потом в какой-то момент тяжелейший мяч со всей силы треснул меня по голове. Да так, что я упал и на пару минут потерял сознание. Весь следующий день меня рвало. Сотрясение мозга, видимо.
С тех пор я не очень полюбил футбол. Не только играть, но и смотреть…
22
Тюбики с пастой появились позже. А сначала был зубной порошок, изготовляемый на фабрике «Свобода». Там, кстати, делали также мыло «банное» и «семейное». «Семейным» мыли руки, а с «банным», соответственно, ходили в баню.
Порошок продавался в круглых картонных коробочках. Им чистили не только зубы, но и белые парусиновые летние туфли.
А еще мы любили иногда сыпать порошок из окна на одиноких прохожих. Это было весело, хотя и опасно.
23
В моем послевоенном детстве я был окружен плотным кольцом мужчин, на кителях и пиджаках которых висели различные ордена и медали. Это воспринималось тогда как непременный атрибут одежды.
Когда я стал узнавать из радио, что такой-то орден присвоен такому-то заводу, или колхозу, или театру, или газете, я пытался понять, кто именно будет носить на своей одежде этот орден. Или по очереди все рабочие, колхозники, артисты, журналисты?
А уж когда орденами стали награждать целые города…
24
На мое восьмилетие друг Смирнов подарил мне волшебную вещь — деревянный крейсер «Аврора» с мачтами, пушками, трубами, флагами.