Юрий ждет, но Лю не появляется на экране. В комнате ее нет. Странно, что она опаздывает, обычно она точна и аккуратна…
Проходит три, пять, десять минут. Юрий продолжает сидеть перед немым экраном. Яркий прямоугольник окна в комнате Лю постепенно темнеет. В Москве заходит солнце…
Что помешало ей прийти? Юрий немного встревожен. Может, не ждать, а вызвать еще раз ночью? Он уверен, что так будет благоразумнее, и тем не менее не отходит от видеофона… И вдруг на экране что-то меняется. Юрий еще не видит Лю, но уже знает, что она появилась в комнате.
На какой-то миг изображение тускнеет, но Юрий не дает ему исчезнуть. Вот оно снова становится резким. Лю глядит с экрана. Рыжие пушистые волосы, темные брови, чуть раскосые блестящие глаза. В глубине зрачков притаилась смущенная улыбка. Губы приоткрыты. Леона чем-то взволнована, а может быть, просто торопилась…
Некоторое время они молча смотрят друг на друга. Юрий щурится — там, в Москве, последние солнечные лучи упали на экран.
Лю первая нарушает молчание:
— Прости, что опоздала… Но я не виновата. Это декан… Зато теперь знаю, когда приеду… Ровно через неделю Пятого июня вечером встречай меня в Варзаминоре… Ты доволен?
Он отрицательно трясет головой:
— Это долго! Я приеду за тобой в Москву.
— Отец разрешит?
— Он уже обещал.
— А потом?
— Завтра все станет ясно. Может быть, освобожусь на месяц-полтора и поедем путешествовать. Куда-нибудь в Полинезию…
— Ой, постарайся освободиться, Юр. Дело в том, что я… — Она опустила глаза. — Я не буду стажироваться в вашей обсерватории. Во всяком случае этот ближайший год. Академик Кранц предложил пройти практику в кибернетической лаборатории его института в Алма-Ате.
— Кранц — тебе?
— Я просто не ожидала. И, разумеется, не могла отказаться. Декан сказал, что это большая честь для дипломантки академии… В начале августа я должна начать работу в Алма-Ате.
— Когда ты видела Кранца?
— Только что. Поэтому опоздала. Два часа назад Кранц возвратился из Ташкента.
— Понимаю… Больше он ничего не говорил?
— Нет, а что?
— Так…
— Ты расстроен?
— Не знаю. Это очень неожиданно.
— Но ты понимаешь, что отказываться было глупо.
— Конечно… Впрочем, не понимаю, почему Кранц заинтересовался твоими атлантами.
— И я еще не понимаю. Но в его алма-атинской лаборатории самые совершенные электронные машины. Это как раз то, что мне надо. Ну, не хмурься, Юр. Мы будем почти рядом. Из Алма-Аты к вам полчаса полета…
— Да-да… Если хребет не закрыт облаками…
Послышался легкий треск. На соседнем малом экране появилось лицо профессора Таджибаева.
— Прости, Лю! Вернулся твой отец и вызывает к пульту управления. Я дежурю сегодня.
— Тогда торопись. Но ты еще не сказал: у вас ничего нового?
Он отвел глаза в сторону.
— Пожалуй, ничего.
— Ты говоришь так, словно не очень уверен.
— Нет-нет! Пока ничего.
— А экраны?
— Молчат по-прежнему. Спокойной ночи, маленькая Лю! И пусть время ускорит свой бег.
— Пусть время ускорит свой бег. На неделю. А потом пусть замедлит, Юр…
Таджибаев испытующе глядит на своего помощника.
— Ничего нового, профессор. Экраны молчат.
— Свяжись с нашим космодромом в Центральных Каракумах, дорогой. Узнай, в каком состоянии монтаж четвертой фотонной.
— Я разговаривал с ними вечером. Послезавтра начнут монтаж главного ускорителя.
— Пусть не начинают.
— Не начинать?! Значит…
— Ничего не значит. Корпус необходимо подвергнуть еще раз термической обработке. Десятикратной… С максимальной достижимой температурой и давлением.
— Терранит может не выдержать, профессор.
— Если не выдержит, в ближайшие годы старта не будет. А если выдержит, — в четвертой фотонной полетят люди.
— Когда?
— Ровно через год.
— Даже если ни одна из ранее отправленных фотонных ракет еще не возвратится?
— Даже и в этом случае, дорогой!
— Значит, победа?
— Совет дал согласие на… последнюю пробу. Если она окажется удачной, Третья звездная, вероятно, будет отправлена на фотонных ракетах. Если неудачной, — опыты с фотонными ракетами придется прекратить, — по крайней мере, до отправления Третьей звездной…
— Неужели на Земле так плохо с энергией?
— В ближайшие годы ожидать увеличения энергетических ассигнований на межзвездные полеты не приходится. Мы существовали за счет энергии, отпускаемой Кранцу. С приближением срока отлета Третьей звездной этот источник для нас закроют. Значит, надо либо форсировать работы и доказать, что эпоха ракет, приводимых в движение самыми быстрыми частицами Вселенной — фотонами, уже наступила, либо признать поражение и отступить — временно отступить, открыв дорогу усовершенствованным звездолетам старой конструкции. При таком размахе работ излишков энергии на Земле в ближайшие десятилетия не будет. «Проблема номер один» сейчас — улучшение климата планеты… Она поглощает две трети всей энергии земных станций. А в ближайшие годы начнутся огромные работы по уничтожению льдов Антарктиды…
Кстати, я сегодня узнал, что и наш экспериментальный космодром в Каракумах доживает свой век. По Плану Великих Преобразований решено превратить Каракумы во внутреннее море. Представляешь, дорогой. через пять—шесть лет все работы там должны быть прекращены, люди переселены — и начнется подготовка к общему погружению Каракумской плиты. Геофизики рассчитывают опустить ее почти на километр. Хотят уплотнить подкоровое вещество мантии. Тогда в Каракумах возникнет внутреннее море с глубинами шестьсот-восемьсот метров. Это Каракумское море, вместе с целой системой подобных внутренних морей, должно изменить климат Центральной Азии.
Вот так, мой мальчик. В первую очередь надо сделать уютной родную планету. «Проблема номер два» — межпланетные связи, освоение планет Солнечной системы Конечно, очень важное дело!.. А наши фотонные ракеты — часть, только часть «проблемы номер три»: разведки межзвездных трасс. Так обстоит дело с энергетикой нашей эпохи. Неплохо обстоит, но и не так хорошо, как нам с тобой хотелось бы…
В курортном поселке на атолле Таэнга радио и видеофоны включались один раз в сутки по вечерам и только на полчаса. Уэми — главный врач курорта, полинезиец по происхождению — хотел создать у отдыхающих иллюзию отрешенности от стремительного бега жизни на шести континентах Земли. Он был убежден, что для полноценного отдыха необходимы и достаточны лишь тень пальмовой рощи, коралловый песок пляжа и голубые воды внутренней лагуны атолла.
На Таэнга все было организовано так, чтобы жизнь текла медленно и тихо, как столетия назад. Маленькие домики с микроклиматизаторами и душевыми кабинами напоминали тростниковые хижины, крытые пальмовыми листьями. Правда, и тростник, и пальмовые листья, и яркие плетеные циновки на полу имитировались сочетаниями разноцветных пластмасс… Изысканные блюда, с точно подсчитанным количеством калорий, изготовляемые сверкающими автоматами в подземной электронной кухне, подавались к столу на тарелках, похожих на плоские перламутровые раковины.
Вечерами мягкие световые рекламы настойчиво рекомендовали обитателям курортного поселка не носить ничего, кроме купальников таэнга — самой простой, элегантной и гигиенической одежды, изобретенной аборигенами Полинезии еще в эпоху людоедства. Возле кафе, баров, спортивных и танцевальных площадок висели строгие предупреждения: «Вход разрешен только в купальных костюмах таэнга». Единственным видом транспорта, допущенным на острове, были старинные велосипеды без моторов и легкие пластмассовые яхты, корпуса которых напоминали полинезийские пироги. Даже к соседнему острову, где находился ракетодром, отдыхающих увозили на медлительных белых электроходах, в других местах давным-давно отправленных в музеи.
Правда, местные шутники утверждали, что в подземном ангаре Таэнга хранится стремительный атомоход на подводных крыльях, покрывающий расстояние до соседнего острова за час с небольшим. Впрочем, этому мало кто верил…
С давних времен известно, что даже вполне почтенные серьезные люди, попадая на курорт, порой превращаются в беззастенчивых болтунов. Одни острят по каждому поводу, другие бранят все вокруг, третьи надо всем издеваются… А потом все требуют книгу отзывов и исписывают целые страницы в память о своем пребывании.
Механик с Марса, человек солидный, крупный ученый, оставил в книге отзывов на Таэнга запись в стихах Старинным ямбом он объявлял, что с радостью возвращается на Марс и без малейшего сожаления покидает «райский остров Таэнга», где даже сны, воздух и белый песок лагуны — ненастоящие…
Юрий и Леона листали книгу отзывов, дожидаясь вечерней радиопередачи.
— Признаюсь, у меня отпала охота писать что-либо сюда, — сказал Юрий. — Эта книга тоже какая-то «ненастоящая», как и весь курорт. Когда-то давно существовало понятие «бюрократия». Форма его с годами менялась, но сущность оставалась одна и та же Она заключалась в доведении всего до абсурда… Здесь, на Таэнга, до абсурда доведено стремление заставить человека отдыхать. Я понимаю этого коллегу с Марса. Я тоже скоро начну писать стихи о тарелочках-раковинах, о синтетических ананасах и о цветах с нейтральными запахами. Бедные цветы! Их запахи стерильны. Из них искусственно изъято все, что может подействовать на человека возбуждающе или, наоборот, навеять грусть… Я устал дожидаться получасовой радиопередачи, как награды за хорошее поведение, устал от всевидящих электронных глаз с их вкрадчивыми советами: «Не пора ли вам выйти из воды», «Не пора ли вам уйти в тень», «Не следует ли вам полежать на солнце»…
— Это все делается с самыми лучшими намерениями, Юр, — улыбнулась Леона.
— Вот это самое страшное, дорогая! И ты посмотри, что написал наш общий друг доктор Уэми в ответ на жалобу марсианина. «Стихи хороши, но: 1) на Таэнга риф, пляжи, океан, пальмы, воздух и солнечный свет являются абсолютно натуральными; 2) искусственная климатизация на пляжах не применяется; 3) бабочки, цикады и птицы, в основном, натуральные (большинство видов завезено из Австралии). Автору стихов рекомендовать успокоительные ванны и электронную климатизацию палаты, исключающую появление снов». Каково! Все-таки хорошо, что мы послезавтра уезжаем. А может быть, он и нас лишил снов, Лю…