Коршунов величественно кивнул, подхватил Анастасию, усадил на коня, оттолкнулся от земли и, мягко спружинив, опустился в седло.
— Хрис, — сказал Черепанов бывшему легионеру. — Не хочешь вернуться в легион? У меня есть право вербовать пополнение…
— Прямо сейчас?
— Не обязательно. Собирай вещи и приезжай в лагерь, скажем, недели через две. К этому времени я все оформлю. Не возражаешь?
— Еще бы! Служить у тебя, принцепс, — это честь!
— У него. — Геннадий кивнул на Коршунова, выезжающего из ворот.
— Годится!
— Вале,[56] легионер!
— Вале, принцепс!
— Марш!
Посланные в гостиницу легионеры встретили их за воротами: с запасными лошадьми и вещами.
— Слушай, Генка, мне что, и впрямь потребовать у них выкуп? — спросил Коршунов по-русски.
— С ума сошел! Какой еще выкуп?
— Ну ты же сам сказал…
— Надо же мне было чем-то загрузить стражников! Еще чуть-чуть — и они полезли бы в драку. Не хотелось устраивать мясорубку.
— Понял. И куда мы теперь, в лагерь?
— Нет. В Маркионополь.
— Это еще зачем?
— Разве ты забыл? — Черепанов усмехнулся. — У меня же поручение эдила Том: доставить Анастасию Фока в столицу. Наместнику Мезии…
Глава двенадцатаяНаместник Нижней Мезии сенатор Туллий Менофил
— Геннадий Павел, принцепс одиннадцатого легиона? Немедленно веди сюда!
Наместник Нижней Мезии Туллий Менофил поднялся навстречу гостю:
— Приветствую тебя, победитель скифов!
— Приветствие и тебе, благородный Туллий! — Черепанов снял с головы шлем и приложил кулак к груди. — Благодарю, что согласился меня принять!
— Всегда рад видеть тебя, славный принцепс! — наместник хлопнул в ладоши. — Накройте стол в красном триклинии.[57] Мой скромный дом всегда открыт для тебя.
«Скромным домом» наместника был четырехэтажный дворец, вместе с зимним садом и внутренним двором занимавший полгектара.
— Что привело тебя в Маркионополь? Дело или развлечения? Надеюсь, ты не покинешь нас до послезавтрашнего дня и украсишь своим присутствием мой пир, который я дам в честь дня Меркурия?[58]
— Благодарю за честь! — еще раз поклонился Черепанов.
Тут в дверях появился слуга и дал знать, что в триклинии все готово.
— Пойдем, доблестный Павел! — ухоженная ладонь наместника, консуляра и сенатора в шестом поколении опустилась на прикрытое золоченой кирасой плечо принцепса. — Время прандия:[59] пора и нам немного подкрепиться…
«Немного подкрепиться», по понятиям благородного Туллия, — это стол размером с двуспальную кровать, плотно уставленный дорогущими яствами и напитками. И меняли[60] этот стол четырежды. При том, что за трапезой они с Черепановым возлежали вдвоем. Слуги и музыканты в расчет, разумеется, не шли.
Правда, большая часть кушаний и напитков так и была унесена неопробованной. Нужно было обладать прожорливостью Максимина, чтобы съесть хотя бы двадцатую часть предложенного.
— Как чувствует себя командующий Гай Юлий Вер Максимин? — поинтересовался наместник. — Не по его ли делам ты приехал, славный Павел?
— Нет, благородный Туллий, — сказал Черепанов. — Чувствует он себя превосходно. Недавно отправился инспектировать наши прирейнские заставы. Он удовлетворен состоянием войск и уверен, что в ближайшие месяцы, по крайней мере до осени, может быть спокоен за твою провинцию.
Это следовало понимать так: «Можешь не беспокоиться. Страшный Фракиец к тебе не нагрянет. Ты ему в июне достаточно отстегнул. Но в конце осени придется снова раскошелиться».
— Пока Риму служат такие, как ты, славный Геннадий, за его границы можно не волноваться!
«Я бы с большим удовольствием платил тебе, принцепс, лишь бы никогда не видеть твоего командующего!»
— Я всего лишь принцепс, благородный Туллий! — напомнил Черепанов.
— Твои деяния многократно превышают твои регалии. В моей провинции твое имя у всех на устах, и полагаю, в Риме тоже кое-что услышат…
«Если будешь хорошо себя вести, принцепс, я замолвлю за тебя словечко перед августами».
— Благодарю тебя!
— Попробуй фазана, он превосходен! Особенно с этим вином!
— Да, у тебя прекрасный повар, благородный Туллий. Даже в Риме я не пробовал лучшего угощения.
«Спасибо, дорогой! Но у меня есть и свои связи».
— Я заметил: твоя латынь стала почти безукоризненной!
«Но ты все же всего лишь варвар…»
— Мой друг консуляр Антоний Антонин Гордиан подарил мне своего ритора.
«Зато у меня такие друзья-аристократы, рядом с которыми ты, уважаемый, просто плебей из Сирии».
— Однако ж мне никогда не сравниться в благородстве речи с такими, как ты и он, — тут же дипломатично добавил Черепанов. — И мне не хватает слов, чтобы выразить, насколько приятно мне твое общество. Однако ж ты вовремя напомнил мне о моем варварском происхождении…
— Что ты, что ты!.. — махнул наманикюренными пальцами наместник. — Твое прошлое…
— Не совсем, благородный Туллий. Как ты знаешь, не столь давно я принял на службу некоторое количество варваров. Согласно указу наших преславных августов — да живут они вечно! А мой легат сенатор Дидий Цейоний Метелл («обрати внимание: не Максимин, а именно твой собрат-сенатор!») назначил двух самых выдающихся риксов кентурионами в моей когорте. Один из них, наиболее славный, в прошлом причинивший немало проблем Риму, а теперь, наоборот, способный, как полагает мудрость наших августов, в силу своих талантов оказать Империи немалые услуги, прибыл в Маркионополь вместе со мной.
— Вот как? — наместник искренне заинтересовался. — Уж не тот ли это варвар, что едва не опустошил мою провинцию?
— Он самый, — улыбнулся Черепанов. — И Питиунд Понтийский ограбил тоже он.
— У наместника Понта не было столь храброго защитника, как ты, принцепс Павел! — отвесил комплимент наместник. — Пью эту чашу во здравие августов, благодаря которым наши самые опасные враги становятся друзьями Рима!
— Виват! — поддержал Черепанов.
Они осушили кубки.
— Буду рад, если ты придешь на мой послезавтрашний пир вместе с ним, — осушив губы полотенцем, произнес наместник. — Любопытно взглянуть на того, кто обрушил стены Цекулы и сумел перехитрить всех, кроме тебя, славный Павел!
— Благодарю тебя от его имени. Мы придем. И, если ты позволишь, мой кентурион-рикс возьмет с собой свою прекрасную жену, недавно прибывшую к нему из Боспора.
— Жену… — Лицо наместника выразило некоторое сомнение: не испортит ли пир дикая дочь Скифии.
— Жена скифского рикса — эллинка, — успокоил наместника Черепанов. — Более того, уроженка Сирии, так что манеры у нее наилучшие! — польстил сирийцу Менофилу Геннадий.
— В таком случае пусть приходят вдвоем, — кивнул наместник. — А теперь скажи мне, славный воин, почему ты игнорируешь этот замечательный пирог…
— Все в порядке, — сообщил Коршунову Геннадий, возвратившись в гостиницу, где они остановились. — Вы приглашены. Оба. Послезавтра я представлю тебя и ее этому индюку-сенатору — и о прошлых прегрешениях твоей Насти можно забыть. Но до сего времени лучше будет, если ее настоящее имя останется в тайне. Жена кентуриона Алексия — этого вполне достаточно.
В этот день произошло еще одно замечательное событие: Черепанова наконец догнало письмо от Корнелии.
«…Я по-прежнему живу на нашей вилле близ Лютеции[61] и, скорее всего, там и проведу остаток лета, — писала дочь консуляра Антония Гордиана. — Отец полагает, что ближе к границам сейчас небезопасно. Наверное, он прав, но я бы охотно поехала в одну из наших паннонийских латифундий. Тогда ты смог бы меня навещать… очень хочу тебя увидеть! Было бы замечательно, если бы ты нашел возможность приехать в Рим на Юпитеровы игры…[62] возможно, и отец мой сумеет приехать из Африки. Дед[63] обещал отпустить его… В Риме опять беспорядки… убили префекта… в середине лета в городе совершенно невозможно: жара, миазмы, комары… Не понимаю, как люди могут там жить… Отец пишет, что тоже хочет с тобой повидаться. Даже в Африке знают о твоих победах. В Лютеции… я иногда выезжаю туда, чтобы развлечься… там боятся усиления Максимина. Говорят, он очень жесток и в гневе способен убить. Надеюсь, тебе ничто не угрожает? Говорят, скоро будет большая война с германцами. Но ты об этом, конечно, уже знаешь… береги себя, дом, Геннадий! Помни, что ты мне дорог!
Твоя Корнелия».
Геннадий коснулся губами розового папируса. Египетская бумага слабо пахла сандалом и розовым маслом. «Твоя Корнелия». Подполковник улыбнулся. На душе было тепло и сладостно. Он больше не завидовал Лехе. Конечно, его Настя — красавица и умница, но до дочери сенатора Гордиана ей далеко. Перед его мысленным взором встала Корнелия — чистая, утонченная, благородная, юная… да их даже сравнивать нельзя! Вот он, Черепанов, никогда не женился бы на гетере. Хотя по здешним понятиям это — не позор, даже почетно. Но как можно брать в жены женщину с таким прошлым?
«Вот черт! Куда это меня занесло! — отдернул себя Геннадий. — Не твое дело, кем была жена Лехи. Леха — твой друг, и она его устраивает. И не тебе, подполковник, брезгливо кривить морду, вспоминая кому-то прошлое. О своем, блин, лучше подумай…»
Но думать надо было не столько о прошлом, сколько о будущем. Следовало отмазать Коршуновскую Настю и его самого. Капитально отмазать. Так, чтобы потом никаких расследований и разборок. Реально это? Вполне. Менофил, лиса краснополосая, однозначно дал понять, что хочет со мной дружить. И с Лехой он тоже будет дружить, если вложить в него мысль, что дружба с таким авторитетным риксом — гарантия безопасности провинции. А так ли это? Хорошо бы на эту тему с Лехой перетереть…