Правда, после обеда меня эскулапы оставили в покое. Что они матушке рассказали – не знаю, она большую часть времени проводила у Николя. Я был этим даже доволен. Хотел было попросить мои бумаги с расчётами, но решил, что это окажется перебором. А вот аппетит превратился в жор. Правда, удалось сестру милосердия разжалобить, она принесла мне тарелочку супу, довольно-таки жиденького и паровую котлетку, по запаху – рыбную! Неужели сегодня четверг? В мое время четверг был рыбным днем, и в нашей институтской столовке подавали такую вкуснющую минтаину… Эх… эта рыбка была не минтаем. Совершенно лишенная жира, была еще и жестковата, да еще и пересолена. Наверное, не с барского стола… Поблагодарив Машеньку, я всё принесенное уплёл и почувствовал себя человеком. От неё же удалось вызнать некоторые подробности вчерашнего происшествия. И про ранение папа, и про брата, которому оказали помощь, и про неизвестного офицера, который спас отцу жизнь. Его прооперировали прямо у нас, и сейчас он отлеживается в гостевой комнате. Одной из… Интересная петрушка получается. Вот, вроде при свободной продаже оружия революционеры имеют больше шансов совершить теракт, но тут, оказывается, прохожий, вооруженный чем-то короткоствольным. Может им в этом помешать! Парадокс? Не скажу. Мне сейчас о другом думать надо.
Надо сказать, что день прошел бы в неге и лени, если бы не одно «но»! В шестом часу появился батюшка. Тьфу ты, не священник, конечно же, а папа, вот только был он каким-то взъерошенным, вроде только-только вернулся из Госсовета и сразу же ко мне, попросил мама нас не беспокоить, да и вообще не мешать. Слух у меня стал музыкальным, а отец-то даже прислушался к тому, оставили нас в одиночестве или нет.
– Итак, сын мой… – начал он разговор. Ух ты, а заходец-то совсем как у батюшки, который от организации, а не сам по себе.
– Итак, сын мой, имею к тебе разговор.
Тут папа понял, что как-то странно начал разговор с сыном, и тут же сдулся, перейдя на нормальную речь.
– Извини, если честно, то устал я, два взрыва, Господи, а тут еще эти странности…
– Какие странности, папа?
Помню, что отец всем строго наказывал в семье перейти на русский и всякие немецко-французские словечки и предложения забыть, про аглицкие и речи не шло, сей язык еще не зело популярен. Вот я и выдал себе фразочку, осовременил Сандро мою речь, пересыпал нафталиновыми анахронизмами, черт меня подери!
– Твои странности, Сандро. Скажи мне, откуда у тебя вот эти бумаги?
О! Вот и принесли мне мои расчеты, только не слуги, а сам великий князь, собственной персоной… Неожиданно!
– Э-э-э… – выдавил из себя, соображая, как правильно в этой ситуации себя выгородить.
– Откуда у тебя вот эти расчеты? Формулы?
– Я попробовал, батюшка, выяснить, не было ли в печати целенаправленной кампании против нашей фамилии. И выяснил, что была…
– Выяснил он! Господи! Мне еще сию головоломку разгадывать!
И тут папа каким-то очень знакомым мне жестом потёр переносицу – три раза и еще одно круговое движение по лбу… Весьма необычный жест, знавал я в будущем одного кадра, который часто так делал… Да ладно…
– Ты мне скажи, сын, откуда ты знаешь методы математической статистики, формулы Стьюдента и Фишера?
– А чего тут не знать? Проще простого! – ляпнул я и тут же понял, что это провал! Это даже не Штирлицу в буденовке к Мюллеру припереться, это вообще ни в какие ворота не лезет!
– Что проще простого? Если господин Фишер еще не родился, а господин Госсет еще пешком под стол ходит и писать и считать не умеет! А он мне тут проще простого горбатого лепит! Ты откуда на мою голову такой свалился? Умный и красивый? Мало мне всех этих неприятностей! Стрессов! Вот, бабу пристрелил! Своей собственной рукой! Веру Засулич! Понимаешь ты! Ведь толковая женщина, могла бы столько пользы принести, а пошла на акт, а я ее одним выстрелом… Доигрались, пассионарии хреновы! Вот этой рукой женщину на тот свет отправил! – И папа внезапно заткнулся, с удивлением рассматривая свою руку, как будто на ней проступила кровь Веры Засулич.
Ого! Это что ж так батенька мой разговорился, вот что значит контроль упустить… Это что ён тут наворотил! Ну, хорошо, я-то в курсе и про Фишера, и про Стьюдента, который и не Стьюдент вообще-то, а Госсет, а он-то откуда? Соображай, тугодум академический! Пассионарии это вообще-то из Гумилева, который Лев, он тоже еще не родился, от слова совсем… Стоп! А это выражение «пассионарии хреновы», жест с потиранием переносицы, это что же получается? Если меня перенесло, то и кого-то еще затянуть сюда могло? Точнее, предполагаю даже кого! Ха! Но мозги у меня все-таки не мальчика, а мужа! Даже академика. Вот и выдаю в пространство:
– Ну что, ученичок, обосрался?
Видели бы вы отпавшую челюсть моего «папаши». Честное слово, только ради этого мгновения захотели бы оказаться на моём месте!
Глава тридцатая. Работа над ошибками
Человек, который совершил ошибку и не исправил её, совершил ещё одну ошибку.
Санкт-Петербург, Новомихайловский дворец.
8 марта 1880 года
Император Михаил Второй
Через два часа должно было состояться важнейшее совещание. Костяк его команды собрался в столице. И теперь надо было огласить программу ближайших действий. А через час должен был приехать посыльный, привезти букеты цветов – большие белые розы для супруги, розовенькие, почти бутонами – для дочери, небольшие красные гвоздики – для прислуги. Почему? Захотел. Ошарашенному секретарю объяснил, что по славянской традиции сей день благословения женщины – хранительницы домашнего очага. И было положено еще в дохристианские времена делать прекрасной половине человечества подарки. И сии подношения должны быть недорогими, но от всего сердца. И глава рода всегда одаривал своих женщин и в роду, которые, и были под его опекой. Краткую речь о сем подготовил, а пока посыльный привезет требуемое, занялся чтением рукописи того самого шотландца, Эркарда, оная и послужила «зацепкой» для Мезенцова, позволив распутать клубок смертей и покушений, преследовавших семью Романовых. Он быстро переложил в сторону прочитанные уже листы и наткнулся на пометку, сделанную своею рукою: «Использование наглами культуры и спорта как пропаганды своего образа жизни, клубов, как места досуга, который может стать центром аккумуляции недовольных и кристаллизации заговоров и оппозиции – интересный акцент! А что можно ему противопоставить». Далее стояли три вопросительных знака. Михаил окунулся в текст.
Итак, наступил торжественный день. Сотни жаждущих зрелищ, кои были анонсированы в многочисленных газетных статьях, за несколько часов до объявленного срока съезжались и сходились на поле возле Павловского кадетского корпуса. Почтенные матроны и юные барышни, воспользовавшись прекрасной погодой, получили отличную возможность продемонстрировать не только модные туалеты, но и все достоинства фигуры. Особый шарм добавляли драгоценности, кои в соответствии с этикетом могли позволить себе замужние дамы. Согласитесь, насколько выгоднее смотрятся сверкающие и переливающиеся в солнечных лучах ожерелья и колье, изготовленные в прославленной в столице семейной ювелирной фирме «Леопольд Зефтиген», если они покоятся в горизонтальном положении на высокой груди многочисленных красавиц. Естественно, что у мужчин и женщин, лицезрящих сие великолепие со стороны, эмоции разделялись на восхищение и зависть, соответственно. Играл оркестр, услаждая слух присутствующих мелодиями, написанными Глинкой и Алябьевым, а также вальсами, польками и мазурками, вышедшими из-под пера Иоганна Штрауса и успевшими покорить почти всю Европу. Нужно отдать должное распорядителям сего праздника, ибо они приложили немало усилий, дабы убедить маэстро изменить свои планы и открыть свой ежегодный летний сезон в России на несколько недель раньше. Великий композитор не устоял перед суммой обещанного гонорара, и теперь он лично дирижировал оркестром, который играл с таким искусством, что у большинства кавалеров, и особенно у облачённых в офицерский мундир, возникало непреодолимое желание прищёлкнуть каблуками и склонить голову перед дамами, а после чего закружить их в вихре танца.
Кстати, кто-то распустил слух о том, что среди виолончелистов будет лично великий князь Константин Николаевич. Появление сей молвы имело под собой некоторые основания, ибо брат государя с большой симпатией относился к Штраусу и, будучи великолепным музыкантом, иногда играл у него в оркестре, во время гастролей маэстро в Павловске. Но в данном случае надежды поклонников музыки не оправдались. Но духовная пища не могла полностью заменить пищу телесную. А посему отдав дань Фебу в совокупности со всеми его музами, значительная часть присутствующих перекочевала к павильонам и кафе, дабы почтить Вакха и его «пророка» Лукулла. Мадам и мадемуазель лакомились мороженым, тем паче что выбирать было из чего: малиновое с меренгами, ананасовое в вазе из апельсина, с флердоранжем (водой померанцевых цветов), крем-рояль (флердоранж и земляника) и еще много разновидностей. Юные барышни запивали сии лакомства лимонадами, фруктовыми и ягодными водами, а их mamans et tantes[100] предпочитали шампанское: «Клико», «Моэт», «Аи».
Вкусы мужчин отличались большим разнообразием: вина и более крепкие напитки пользовались одинаковым спросом, сие относилось так же и к закускам. Однако даже за столиками, где, как писал когда-то великий А. С. Пушкин, был «…просторен круг гостей, а кружок бутылок тесен», находилось немало людей, коим праздник не мешал заниматься делами, сиречь зарабатывать деньги. Велись переговоры о поставке корма для скаковых лошадей, а конезаводчики договаривались о продаже жеребцов и кобыл. Кроме того, были востребованы предложения по пополнению арсенала и запаса боеприпасов к ружьям, пистолетам и новомодным револьверам систем Кольта, Адамса, Лефоше, с коими могли тренироваться поклонники меткой стрельбы. Но среди желающих обогатиться хватало и тех, кто не собирался действовать по принципу «товар – деньги – товар», а предпочитал эксплуатировать такую извечную человеческую слабость, как надежда стать богатым, не пошевелив для этого даже пальцем, а лишь рискнуть и выиграть.