Маргарита вздохнула. Работы было много. Очень много. Жалованье мизерное, и в последнее время его задерживали. Владимир Карлович уловил вздох госпожи Анненской, но ничего поделать не мог: фонд императрицы Марии в последние годы значительно урезал суммы, отпускаемые на содержание больницы, а иных благодетелей у сего заведения пока что не было. И размещенное на даче Сиверса медицинское учреждение по пользованию головой скорбящих копило сейчас только долги. Впрочем, бумага с прошением исправить положение дел на имя нового государя, Михаила Николаевича, уже была отправлена. Но когда ждать ответа, доктор Пфель не знал.
Подмосковье. 14 декабря 2020 года
– Молодой человек! Не порите чушь, ей же больно!
– Кому ей?
– Чуши! О! Вэйз мир! Кого они набрали в этот проект! Скажите, кто ви по профильному образованию? Чтоб я так понимал, с кем я буду иметь дело!
– Математик, я закончил…
– И этот математик! Скажите, у вас тут хоть один физик имеется?
– Ну, наш начальник отдела Михаил Евграфович Надеждин, например! – нашелся молодой человек.
Генерал-лейтенант Госбезопасности Валерий Николаевич Кручинин с внутренним удовольствием наблюдал за сценкой, которая тут разыгрывалась прямо на его глазах. А происходило на его глазах знакомство ученого персонала сверхсекретного проекта «Вектор» с новым научным руководителем этого бардака Марком Соломоновичем Гольдштейном. Марк Соломонович был физиком, засекреченным до безобразия. О нём знали все, кому было надо, но и только. Даже на Диком Западе, при всей мощи их разведывательного аппарата, считали Марка Гольдштейна гениальной мистификацией ФСБ. Этот шестидесятидвухлетний уроженец Одессы поучаствовал в создании почти всех систем вооружения, основанных на новых физических принципах. При этом многие принципы он и открыл. Но поскольку они были секретны, то, как минимум, два Нобеля прошли мимо его шнобеля. Скорее, все-таки три! Ну, это так говаривал сам профессор Гольдштейн. Это был невысокий, сухощавый, немного горбатенький еврей, который был более уместен на Привозе, нежели в секретном учреждении. Тонкие губы, громадный нос, заканчивающийся серьезной такой сливой, взлохмаченные волосы, глубоко посаженные, почти что черные глаза. А вы бы видели его костюмчик! Кажется, он купил его в годы своей аспирантской юности и никогда больше не снимал. Фасон был старомоден, материал – потрепан, а привычка постоянно закладывать пальцы за жилетку, чем-то напоминающая киношного вождя пролетариата, делала сей предмет одежды каким-то безобразно лохматым. Двигался он рывками – быстро и порывисто, тон его речи был исключительно язвительный, причем всегда. Даже при разговоре с высоким начальством. И да, он был обычный гений! И мог себе это позволить! Впрочем, он мог себе позволить и сухой деловой язык, если считал, что так нужно для дела. Сейчас он аккуратно перемешивал с содержимым нужника очередного умника из отдела темпористики, ляпнувшего какую-то статистически безобидную фразу.
– Мишенька! Скажи мне тему своей докторской, ты же помнишь, как я чуть было не завалил тебе эту защиту? Ты феерически блеял уже после второго моего-таки простого, как правое яйцо, вопроса! Но на пятом справился с волнением и смог что-то выдавить из себя, похожее на человеческую рэчь! – обратился Гольдштейн к Надеждину. Тот, знакомый не понаслышке с секретным академиком, предпочитал тихо помалкивать в трубочку, но, увы, не удалось! Мина попала прямо в окоп!
– Метод вычисления суперпозиции…
– Что и трэбовалось доказать… – прервал Гольдштейн начальника отдела. – Мишенька сделал очень интэрэсную работу на грани математики и физики, но математики в ней было намного больше! Ведь так?
Надеждин обреченно кивнул головой и сел на место.
– А Сергей Митрофанович Погорельцев? У нас всё основано на его работах… – не сдавался обреченный младший научный сотрудник.
– Да-с, интерэсный вопросик задали, молодой человек… Виталий Лазаревич Гинзбург как-то вспоминал, как некий партийный чиновник с досадой говорил: «Среди великих советских физиков одни еврэи: Иоффе, Ландау, Зельдович, Харитон, Лифшиц, Кикоин, Франк, Бронштейн, Альтшуллер, Мигдал, Гинзбург… Хорошо, что есть хоть один русский – Халатников! На что ему ответили: «Да, только Исаак Маркович и остался». Так вот Сэргей Погорельцев, конечно же, не еврей, это правда. Но и физик он опять-таки наполовину. Он занимался теорией поля как физик, но вот он нашёл такой антирэсненький метод: заметим, метод был математический! И вся ваша так называемая темпористика – это в первую очередь математика! И только во вторую физика! У вас, молодой чэловэк, до сих пор матэматика – жена. А физика – любовница! А должно быть не так!
– А что важнее – жена или любовница! – не удержался тот же наглый эмэнэс.
– Ваша фамилия, молодой чэловэк?
– Младший научный сотрудник отдела темпористики Клавочкин Илья Николаевич.
– И сколько вам годков?
– Тридцать два!
– В ваши тридцать два годка надо иметь и жену, и любовницу! Надо сказать жене, что идешь к любовнице, надо сказать любовнице, что идешь к жене. А сам?.. – И Гольдштейн уставился на Илью немигающим взглядом.
– А сам на чердак! – не растерялся молодой ученый.
– Правильно! – восхитился Марк Соломонович. – А сам на чердак и зубрить физику, твою мать!
Но тут по внутренней связи к генералу Кручинину пришло сообщение, после чего тот бросил научную тусовку и помчался в медицинский блок. Вместе с восторженным доктором Ласси, специалистом в неврологии, он стал наблюдать за открывшим глаза Полковниковым, который до сего дня находился в коме.
– Это чудо! – скрипел зубами от счастья профессор-невролог. – Я не верил, что эта методика даст положительный результат!
Генерал поднял вверх открытую ладонь, и доктор заткнулся. А Николай Степанович Полковников, изрядно похудевший и осунувшийся, внимательно смотрел на работающий телевизор, в котором диктор рассказывал об участившемся появлении в Московской области странных фиолетовых энергетических образований, напоминающих шаровые молнии.
Винница – Харьков, 2022