лание сопротивляться Royal Navy. В общем, помните, как весьма удачно писал об этом в своем трактате Сунь Цзы: «Каждое сражение выигрывается до того, как оно состоится». И еще… – добавил он, в задумчивости покусывая необрезанную сигару, намереваясь ее зажечь, но вышел из состояния крайней задумчивости и выдал следующую фразу: – Если, паче чаяния, презрев осторожность, северные варвары произведут в сторону вашей эскадры даже пистолетный выстрел, я разрешу вам разнести бастионы Кронштадта к чертовой матери вместе с той пародией на флот, что стоит у его причалов. А вот десантной операции совершать не надо. Как и сжигать Санкт-Петербург. Это будет абсолютно излишним.
Глава втораяБалтийское рандеву
Надо каждое утро говорить себе: сегодня меня ждет встреча с глупцом, наглецом, грубияном, мошенником.
Финский залив. 6 марта 1880 года
Лорд Дафферин
Деревянная баржа, на бортах которой едва успела высохнуть надпись «Виктория», шла на буксире по Неве, направляясь в сторону Маркизовой лужи по каналу, пробитому во льду, который был изрядно ослаблен неожиданно для марта теплой погодой. На палубе подобно баррикаде громоздились сундуки, баулы и чемоданы, в которых разместилось движимое имущество британского посольства, а также личные вещи дипломатов. А посредине на мешках расположилась весьма живописная группа мужчин, чья одежда напоминала ту, в которой солдаты Наполеона шли по старой Смоленской дороге, когда поверх форменных шинелей были накинуты шубы, одеяла и даже женские шали. На первый взгляд могло показаться, что это жертвы кораблекрушения или пассажиры Ноева ковчега, каким-то неведомым волшебством перенесенные из допотопных времен в век девятнадцатый. Сходство с последним добавлял аромат навоза, которым пропитался буквально каждый дюйм палубы и стены небольшой надстройки. Дело было в том, что перед тем как удостоиться высокой чести отправить вон из России всех сотрудников британского посольства, сие плавательное средство на протяжении нескольких лет перевозило в Кронштадт свиней. Хрюшки, перед тем как попасть в котел и насытить желудки сотен матросов, во время своего последнего путешествия активно жаловались на свою незавидную судьбу и проявляли протест, щедро засыпая ядреным навозом подпалубное пространство баржи. Когда его императорскому величеству Михаилу II, отдавшему категорический приказ «немедленно отправить этих бриттов вон из столицы на любой свободной посудине», попытались деликатно намекнуть на сие обстоятельство, то государь изволили ухмыльнуться и продекламировать четверостишие какого-то неизвестного поэта:
А потом добавил: «Незачем миндальничать. Грузите и отправляйте. После разобрать баржу на дрова, ибо теперь на ней и свиней возить зазорно будет».
Сии же вирши как-то незаметно стали достоянием народа, как и прочие хлесткие фразы Михаила Николаевича, сказанные в минуты гнева, совершенно случайно подслушанные караулом гвардейцев, охраняющих его резиденцию. И теперь нередко можно было услышать из уст фельдфебеля, распекающего нерадивого подчиненного, такие словечки, как либераст или дерьмократ. Да постепенно и лексикон боцманов пополнился этими же выражениями.
Но вернемся к нашим баранам, сиречь английским дипломатам. Два дня посольство Великобритании находилось на положении осажденной крепости. Его окружили рогатками, и караул, составленный из солдат и жандармов, не позволял никому входить или выходить из здания. Исключение было сделано лишь для завоза продуктов, и то лишь после тщательной проверки. По истечении сорока восьми часов послу передали ультиматум: если через сутки весь состав посольства не очистит сие помещение, то они будут выдворены силою и под конвоем. То, что сие требование было принято к сведению, стало ясно буквально через час, когда из всех труб дружно повалил белый дым сжигаемых секретных и конфиденциальных документов. Тот факт, что набережная с подчалившей к ней баржой была поблизости, оказался великой удачей, ибо, возможно, впервые за всю прожитую жизнь посольскому люду пришлось изрядно потрудиться и собственными ручками на собственных спинах перетаскать на нее всю собственность британской короны, кою не предали огню. В процессе сего аврала они устали, взопрели и страшно хотели пить, а когда баржа неспешно отчалила и двинулась по Неве, влекомая буксиром, к сим мукам добавился озноб. К счастью, один из наиболее молодых и активных клерков неожиданно нашел большой деревянный анкерок, в котором что-то заманчиво булькало. Вынув пробку и принюхавшись, Смит, так звали этого исследователя, понял, что он до краев наполнен водкой. Посчитав это даром Божьим или прощальным подарком, все вооружились чашками и иными емкостями, и постепенно бочонок опустел. Но очень скоро они поняли всю глубину коварства русских варваров, так как водка, выпитая в большом количестве без всякой закуски и воды, начала стремительно и весьма настойчиво проситься наружу. И к моменту окончания путешествия большинство посольских имели, мягко говоря, непрезентабельный для джентльменов вид, а их одежду было проще выкинуть на помойку, чем пытаться отстирать.
Единственный человек, избежавший этой печальной участи, был посол лорд Дафферин, он же Фредерик Темпл Гамильтон-Темпл-Блэквуд. Все это время, пока продолжалось плавание, он простоял у борта баржи, которая была для него ладьей Харона, ибо, потерпев такое поражение в России, его земной путь как дипломата закончился, и в Лондоне ему предстоит пройти через все круги ада. Тем паче что нравы, царившие в Форин-офисе, ничем не уступали тем, которые присущи ведомству Люцифера. А как все прекрасно начиналось! Благодаря способностям к литературе и ораторству, он сумел обратить на себя внимание самого Бенджамина Дизраэли, и этот влиятельный политик на многие годы стал его покровителем, помогая передвигаться по служебной лестнице, не слишком задерживаясь на промежуточных ступеньках. А конечная цель представляла собой вожделенную мечту многих британских дипломатов и чиновников – пост вице-короля Индии.
Не блистая особыми дипломатическими талантами, лорд Дафферин старался компенсировать этот недостаток постоянной публичностью. Совершив единственное путешествие на яхте, он написал всего одну книгу, что создало ему репутацию ученого-исследователя и позволило занять пост президента Королевского географического общества. Второй беспроигрышный вариант не потерять благосклонность лорда Биконсфильда было публичное поливание грязью России, чем он успешно занимался, используя для этого на первый взгляд совершенно не подходящие форумы. Выступая на заседании одного из научных обществ в Бостоне, Фредерик Темпл совершенно непредсказуемо для присутствующих от вопросов физики неожиданно перешел к яростному обличению России и русских, утверждая, что они умственно ограничены, злобны и завистливы. По его мнению, в этой дикой стране невозможно что-либо изобрести или открыть, а если паче чаяния это и случалось, то лица, сделавшие сие, имели британские, германские или французские корни. Такая показательная русофобия приветствовалась в Лондоне и вызвала горячее одобрение Бенджамина Дизраэли, а также в Форин-офисе. Фактически любой ненавистник России, занимающий государственную должность в метрополии или в ее колониях, приобретал своеобразную индульгенцию, освобождающую его от ответственности в случае провала своей деятельности. Так произошло и с лордом Дафферином, когда он, являясь генерал-губернатором Канады, должен был попытаться внести некоторые изменения в договор, заключенный ранее с Североамериканскими Соединенными Штатами и именуемый «Reciprocity Тгеаtу»[20]. Речь шла о ловле рыбы в пограничных водах, имеющей для Оттавы самое жизненное значение. Как и большинство истинных британских джентльменов, Фредерик Темпл Гамильтон-Темпл-Блэквуд и прочая, прочая, прочая, не собирался действовать законными методами и вместо того, чтобы обратиться прямо к вашингтонскому кабинету через английского посланника в Соединенных Штатах, занялся подкупом наиболее скандальных вашингтонских журналистов и приглашением в это дело некоего Дж. Ярда, человека, известного в Америке за самого бессовестного парламентского маклака[21]. В результате Гамильтон Фиш, государственный секретарь при президенте Улиссе Симпсоне Гранте, пришел в негодование и заявил, что не желает вести любые переговоры с жуликами и пройдохами. Такой провал мог бы стоить иному другому чиновнику места, но лорд Дафферин затеял очередное путешествие по просторам Северной Канады, не забывая выступать со спичами перед индейцами и эскимосами, которые, впрочем, не поняли ни единого слова из его речей. Этот недостаток был устранен репортерами, кои сами написали за аборигенов благодарственные ответы и описали небывалые гирлянды цветов, подносимые индейскими и эскимосскими девицами леди Дафферин, как посланцам Великобритании. Но полностью реабилитироваться перед официальным Лондоном ему удалось чуть позже, когда в конце своего вояжа по окраинам Канады он встретил группу мужчин и женщин, иммигрировавших из России и страдающих от бедности и отсутствия средств к существованию. Фредерик Темпл Дафферин немедленно проявил горячее участие, кое выразилось в проклятиях царской тирании, панегирике, прославляющем британские свободы, и в призывах вернуться обратно, дабы отдать свои жизни за освобождение родины от сатрапов и тиранов.
Это было попадание в десятку. В многочисленных клубах и пабах джентльмены поднимали стаканы, оглашая тосты в «честь мужественного и бескомпромиссного генерал-губернатора Канады», а уж после нескольких публикаций на эту тему в «Таймс» последовал долгожданный вызов в Лондон. В доверительной беседе премьер-министр сообщил ему об отзыве из Санкт-Петербурга посла лорда Лофтуса и замене его на «человека большого ума, более вкрадчивого и изворотливого. Естественно, этот разговор был фактически инструктажем, определяющим цели и задачи «голоса Британии в России».