— Можешь. Ты всегда мог. Ты просто забыл об этом, — ответил Захар, останавливаясь перед домом друга. — Но я напомню. И мы вытянем тебя из этого, даже если ты сам в это не веришь.
Степан не ответил, просто открыл дверь, оставив Захара на крыльце.
— Подожди, — окрикнул он и достал конверт. — Вот, ребята просили тебе передать….
— Что это? — Степа напрягся, медленно осознавая, что его тайна раскрыта. — Зачем? Я же просил….
— Я ничего не говорил… — честно ответил Захар и положил ладонь ему на плечо. — Но все за тебя искренне переживают. Не отталкивай их.
— Спасибо, — процедил он сквозь зубы, смиряя гордыню. Захар, как всегда, был прав и спорить бессмысленно. — Передай им…
— Я передам.
Степа поднялся домой. Квартира встретила глухой тишиной. Ни звуков, ни запахов — только пустота, в которой теперь эхом отдавались шаги. Он закрыл за собой дверь, оперся на нее спиной и долго не двигался.
Воздух был застоявшимся. Все осталось так же, как и раньше: аккуратный плед, подушка на диване, любимая чашка Лены на кухонной полке. Он провел рукой по стене, как будто надеялся найти в ней точку опоры, но пальцы только скользнули по холодной краске.
Степан прошел в гостиную. Руки нервно потянулись к бутылке водки, которую он оставил на столике. Он не пил, чтобы забыть — он пил, чтобы не чувствовать. Пустота становилась его единственным убежищем.
Стакан звякнул о столешницу, когда налил себе до краев. Степа сел в кресло, обхватив стакан рукой, и уставился в пустоту. Выпив залпом, налил ещё. Жидкий огонь сжигал горло, но не утолял ту боль, что терзала изнутри. Он медленно поднялся, сжимая бутылку в руках, его дыхание стало тяжелым и сбивчивым. В голове гудело, как в эпицентре бедствия.
— Хватит! — крикнул и с размаху швырнул бутылку в стену. Громкий звон стекла, разлетающегося по комнате, разорвал тишину. Это был взрыв эмоций, которые Степан слишком долго держал под контролем.
— Прости, Лен.… — прошептал он, сквозь сдавленное дыхание.
Как пережить смерть жены и сына, если сам их не уберег?
На тумбочке стояло фото жены. Она, улыбающаяся, обнимающая живот. Чёрная рамка. Степа не помнил, кто ее туда поставил. Может, мать Лены. Может, он сам. Неважно.
Взял снимок. Заглянул в ее глаза. Набрал в легкие воздуха, будто хотел что-то сказать — но не сказал. Просто зажмурился, завыл и упал на колени, сжав голову руками. Рамка упала на пол, треснула. Его грудь содрогалась от хриплого дыхания, но слез не было. Пусто. Тупо. Как будто он выгорел изнутри. Хотелось кричать. Разбивать все вокруг. Но сил не было тоже.
Кое-как справившись с волной отчаяния, Степан поднялся на ноги. Нужно было чем-то себя занять, чтобы не сойти с ума. Вспомнил про документы, свидетельство о смерти, что-то ещё. Нужно было убрать на место. Все бумаги хранились в ящике. Убирая документы, наткнулся на странный конверт.
Без маркировки. Просто сложенный лист внутри.
Он развернул. Слова расплывались в глазах, но заголовок бросился в глаза сразу: результаты ДНК-анализа.
Степа застыл и даже, кажется, протрезвел на несколько десятых промилей. Медленно, по буквам, начал читать. Дата. Номер кейса. Имя Елены. И под строкой "биологическое отцовство" — жирный, беспощадный: исключено.
Не его сын? Елена была беременна не от него? Не могло быть такого.… Или могло? Разве теперь это важно?
Всё тело обмякло. Он осел на пол, уронив листок. Стена за спиной стала опорой. Глаза были сухими, но внутри что-то рвалось. Это было похоже не на боль. Это было хуже. Предательство.
Степан сидел, уставившись в потолок. В голове не осталось ни звуков, ни мыслей.
Мир вокруг трещал по швам. Всегда считал жену святой, а она.… Ребёнок, которого она ждала, оказался чужим. Эта мысль безжалостно резала внутренности, перемалывая в фарш, оставляя чувство глухого отчаяния и злости одновременно.
— Лена.… Как ты могла? — прошептал Степан.
Его горло сжалось, а воздух вокруг стал тяжелым, словно в зоне обрушения. В голове гулко звучали её слова о любви. Перед глазами появилась ее улыбка на фотографии, лежащей на полу. Сейчас это был якорь, тянущий его на дно. А он изо всех сил сопротивлялся.
Степан закрыл глаза, надеясь, что ночь принесет забытье. Но вместо этого он застревал в хаосе своих мыслей, как в завале, из которого не видно выхода.
Глава 11
Через неделю после похорон Захар зашел в кабинет полковника. Начальник отряда, человек с твердым взглядом и вечной складкой между бровями, поднял глаза от бумаг и кивнул:
— Захар, садись. Что там с нашим Степаном?
Захар молча опустился на стул. В комнате пахло бумагами и свежим кофе. Некоторое время он молчал, пытаясь подобрать слова.
— Плохо, — наконец сказал он, глядя на свои руки, сложенные на столе. — Очень плохо. После похорон никак в себя не придет.
Полковник тяжело вздохнул и снял очки, потирая переносицу:
— Захар, мы не можем ждать, пока он придет в себя. Ты сам знаешь, работа у нас такая — или ты готов, или уходи.
— Я знаю, — сухо ответил Захар, подняв глаза. — Но ему сейчас нужен кто-то, кто вытащит его из этого дерьма.
— Ты предлагаешь просто закрыть на это глаза? — в голосе Богданыча звучало раздражение. — Нет, этого не будет. Вот, ознакомься.
Полковник достал лист бумаги и протянул Захару.
— Что это? — на автомате спросил Захар и впился взглядом в сухие строчки.
— Рапорт на отпуск Кулешова
— Богданыч, ты чего? — Архипов не верил своим глазам. Командир всегда стоял за них горой, а сейчас как будто ножом в спину.
— А ничего, Захар. Он третью смену уже пропускает. Не могу я больше его прикрывать. Не могу, понимаешь?
Захар не понимал. Василий не выдержал упрека во взгляде друга и отвернулся к окну. Самому было не по себе, но другого выхода он не видел. Отвечал не только за себя, но и за весь отряд. Вся команда была у него в подчинении.
— А если проверка? Меня снимут за несоответствие, да и хрен с ним, но и вас ведь волной зацепит.
— Ну так же нельзя, — пробормотал Захар, пытаясь собрать мысли в кучу. — Не чужой же, Степка же наш.
— Именно поэтому и отпуск, а не увольнение.
— Работа для него все, он не сможет без нее, — он попытался вступиться за сослуживца, хотя понимал, что шансов нет. Все уже решено.
— Вот когда Степан сам это поймет и придет, тогда и поговорим, — Богданов подписал рапорт и убрал в ящик. — А пока отпуск за свой счет. Захар, это максимум, что я могу для него сделать.
— Да он сорвался, понимаешь? Такое горе свалилось, кто угодно сорвется.
— Все понимаю, но это тоже не дело, — полковник лишь покачал головой, но не сдвинулся ни на дюйм. — Он не пацан сопливый, а капитан МЧС. Есть проблема — надо идти к психологу и решать, а не бухать круглыми сутками.
— Ты не прав. Каждый справляется, как может, — Захар из последних сил пытался отстоять Степана. Столько лет они работали бок о бок и вот так просто бросить его не представлялось возможным.
— МЧС, Захар — это не просто работа куда люди приходят с девяти до шести. Это наша семья. Когда больно одному — больно всем. Это не пустые слова, — Захар поджал губы. Прекрасно понимал, что полковник знает о чём говорит. Эти слова выстраданы и вымечены ни одним десятком спасателей. — Мы искренне сочувствуем родным, близким и всей смене. И мне сейчас не просто дается это решение, но так будет лучше для всех, Он подставляет под удар в первую очередь свою команду. Не дай бог что-то случится на выезде….
Как бы то ни было, но необходимо признать, что Богданов мудр и справедлив. Если он так решил, значит действительно выбрал лучший вариант. Сомневаться в решениях командира не приходилось. Столько лет Захар работал с ним и тот ни разу не подвел.
— Хорошо, согласен.
— Ну и славно, — выдохнул Василий. — Поедешь к нему?
— Да, надо бы….
В его планы не входило куда-либо заезжать. Жена и так запилила уже. Но, видимо, придется сделать небольшой крюк и наведаться-таки к Степану.
Через час Захар подъехал к дому Степана. Машина, припорошенная пылью, стояла напротив подъезда, как немой свидетель происходящего. Захар вышел из автомобиля и направился к двери. Громко постучал и принялся ждать.
Через минуту дверь открылась. На пороге стоял Степан — заросший, с красными глазами, в помятой футболке. Его плечи были опущены, словно он нес на них тяжесть всего мира. Взгляд был пустым, будто он давно перестал замечать, что происходит вокруг.
Запах перегара, смешанный с затхлым воздухом, ударил Захару в лицо, напоминая о том, как глубоко его друг погрузился в свое горе. Захар невольно напрягся, но не позволил себе отвести взгляд.
— Командир? — спросил Степан, едва шевеля губами. — Я уж думал все обо мне забыли. Как там на воле?
— Лед тронулся, рыбаков пора снимать с льдин. Пропустишь или будем стоять тут?
Степан тяжело вздохнул и отошел в сторону, пропуская друга в квартиру. Внутри был хаос: грязная посуда на столе, пустые бутылки валялись на полу, пепельница переполнена окурками. Захар молча осмотрел комнату, затем сел на стул напротив дивана, на который опустился Степан.
— Подвел я тебя, — покачал он головой.
— Ты себя подвел, — вздохнул Захар.
— Плевать…
— Богданов подписал тебе рапорт на отпуск, — он достал сложенный вдвое листок и протянул другу. — Приходи в себя и возвращайся на службу.
— Не могу. Не хочу, — Степан растер лицо ладонями. — Ничего не хочу.
— Степ, так нельзя, — Захар сжал его плечо и вынудил поднять глаза. — Посмотри в кого ты превратился. В квартире срач, сам оброс
— Да мне все равно, — шумно выдохнул Степа. — Я просыпаться утром не хочу не то, что в порядок себя приводить.
— Ты до сих пор винишь себя?
— А кого мне ещё винить? — огрызнулся он. — Когда моя беременная жена корчилась на полу, чтобы меня не разбудить.
— Ты был с суток и не мог предвидеть…. — Захар покачал головой. Ситуация вышла дичайшая и, в общем, никто не виноват. Но ведь как-то с этим надо жить.