«Как ребенок в магазине игрушек», — вздохнула Тарн.
А игрушки продолжали появляться каждый день. Обеды вдвоем, приглашения в театр, в кино, на концерты.
Затем романтические выходные на природе.
«Конечно, я не смогу продолжать у него работать, — писала Эви. — Каз строго придерживается правила не смешивать служебное и личное. Так что меня переводят в другой департамент. А еще он готовится перевезти меня в отдельную квартиру».
Несколько недель писем не было, потом Эви написала опять: «Тарн, мы помолвлены. Он подарил мне кольцо с огромным бриллиантом. Правда, я не могу носить его на работе, потому что мы не должны афишировать наши отношения. Я не могу поверить, что Каз выбрал именно меня. Все его прежние подруги были богатыми и знаменитыми. Но он захотел разделить свою жизнь со мной».
«Ну, это понятно, — подумала тогда Тарн, игнорируя свои сомнения относительно столь бурного романа. — Эви очень хорошенькая, любой мужчина способен в нее влюбиться. А от ее простодушия человек, привыкший к капризным властным дамам, возможно, испытывает облегчение».
«У него замечательная квартира, — писала Эви. — Пентхаус, откуда виден весь Лондон, а кровать огромная. Я сказала ему, что он может потерять меня в ней. А он ответил, что как бы далеко от него я ни оказалась, он меня все равно найдет. Это великолепно!»
Следующие письма были полны свадебных планов. Какое у Эви будет платье, какие цветы, где они проведут медовый месяц. В свое время все это радовало Тарн, теперь раздирало ей душу.
«Быть с Казом — это словно видеть самые сладкие сны наяву. Как мне повезло!»
Только теперь Эви больше не везет. Она поняла, как быстро сладкие сны могут превратиться в ночной кошмар.
Тарн смотрела на кипу бумаг у себя на коленях и думала об Эви, тоненькой, стройной, с массой светлых волос и огромными голубыми глазами. Неожиданный, поздний ребенок, которого родители обожали. Ей прощали все шалости, старались исполнить все ее желания. И она ждала того же от мужчины, который говорил, что любит ее.
Как бездумно и жестоко!
У Тарн сжималось горло, ей хотелось плакать. Но этим Эви не поможешь. Надо быть сильной, надо дать разгореться искре злости, которая зародилась в ней.
И она произнесла вслух, ясно и четко:
— Ты сломал ее жизнь, мерзавец. Но даром это тебе не пройдет. Потому что я найду способ сделать с тобой то же самое.
Сегодня она сделала первый шаг к тому, чтобы сломать жизнь Каза Брэндона.
Глава 2
«Убежище» располагалось в большом красном кирпичном доме, стоявшем посреди огромного двора.
Когда Тарн приехала туда в первый раз, она, увидев людей на солнечных лужайках, решила, что это больше похоже на загородный отель, чем на больницу. Но потом разглядела, что почти все эти люди одеты в белые куртки и брюки — обычную форму медицинского персонала.
Когда же Тарн вошла внутрь, впечатление покоя и уюта исчезло. Она знала, что ей с большой неохотой разрешили навестить Эви. Но не ожидала, что ее проведут в маленькую комнату, отберут сумку, заверив, что, уходя, она получит ее обратно, и подвергнут чему-то вроде беглого обыска, а потом проводят наверх для беседы с директором клиники, профессором Вайнрайтом.
Протесты Тарн не произвели никакого впечатления на седого бородатого человека, сидевшего за большим письменным столом.
— Мы должны думать о покое и благополучии вверенных нашим заботам пациентов, мисс Гриффитс, а не о ваших чувствах, — сказал он сурово.
Тарн решила не сообщать профессору, что он неверно назвал ее имя, и холодно посмотрела ему в глаза:
— Надеюсь, вам не придет в голову, что я могу причинить вред моей сестре.
Он открыл лежавшую перед ним папку:
— Вы выросли в приемной семье, как я понимаю.
— Это имеет значение?
— Это одно из обстоятельств, которое должно быть учтено, — ответил профессор и немного помолчал. — Я думаю, вам объяснили условия посещения.
Тарн прикусила губу.
— Я не должна спрашивать у Эви, что с ней случилось и почему, — холодно ответила она. А про себя добавила: «И не нужно. Ее письма рассказали все, что мне надо знать. Но вам, доктор, об этом знать не надо».
— Правильно. — Профессор Вайнрайт посмотрел на нее поверх очков без оправы. — К сожалению, мы вынуждены были временно запретить матери мисс Гриффитс навещать ее. Она — очень возбудимая, эмоциональная женщина, и ее присутствие вредит пациентке.
— Кому-нибудь еще разрешено навещать мою сестру?
— Н-нет. — Он закрыл папку. — Список может быть изменен, когда она начнет поправляться. — Профессор нажал кнопку звонка. — Сестра Фарлоу проводит вас к ней.
В дверях Тарн остановилась:
— Я принесла сестре ее любимые шоколадные конфеты. Они остались в сумке, которую у меня отобрали. Но мне хотелось бы отдать их ей.
— Боюсь, приносить что-либо съедобное пока не разрешается. В дальнейшем вам надо справляться, можете ли вы принести сестре тот или иной подарок.
Тарн решила, что это место больше напоминает тюрьму, чем клинику, и что с Эви обращаются как с арестанткой, а не с пациенткой.
Неужели они не понимают, что с ней случилось? Что богач без совести и чести соблазнил ее, а потом бросил, когда Эви ему надоела. И что она попыталась лишить себя жизни от отчаяния.
У двери палаты медсестра бросила на Тарн предупреждающий взгляд:
— В первый раз вам разрешено пробыть здесь пятнадцать минут. Затем я приду за вами. — Она открыла дверь. — К вам пришли, дорогая. — И подтолкнула Тарн вперед.
Тарн ожидала увидеть подобие тюремной камеры с решетками на окнах. Вместо этого она оказалась в уютной комнате с современной мебелью, морскими пейзажами на стенах и светло-синими занавесками. Эви лежала в постели с закрытыми глазами, и Тарн, увидев ее, пришла в ужас.
Волосы слиплись, лицо осунулось, тело под голубым одеялом как будто съежилось.
«Хорошо, что они не пускают сюда тетю Хейзел, — подумала Тарн. — Она постоянно билась бы в истерике. Я сама вот-вот расплачусь».
У окна стояли два кресла. Тарн пододвинула одно к кровати и села.
Несколько минут царило молчание, потом Эви хрипло спросила:
— Каз? Каз, это ты? Ты пришел, наконец?
Тарн не сразу смогла заговорить — настолько переполняли ее злоба и жалость.
Потом она взяла руку сестры:
— Нет, родная. Это я.
Веки Эви медленно поднялись. Ее глаза казались странно бледными, словно обесцвеченными нескончаемыми потоками слез.
Эви тихонько вздохнула:
— Тарн. Я знала, что ты придешь. Ты должна вызволить меня отсюда. Они не отпускают меня, хотя я все время прошу об этом. Мне говорят, что, если я хочу поправиться, я должна забыть Каза. Забыть, как сильно я его любила. Признать, что между нами все кончено. Но я не могу, не могу. Они дают мне что-то, чтобы я успокоилась. Чтобы спала. Но я вижу его во сне. Мне снится, что он все еще мой. — Ее пальцы с силой сжали руку Тарн. — Я не хотела жить без него. Ты должна понять. Тебе известно, что он для меня значил. Ведь я связала с ним будущее.
Тарн спокойно произнесла:
— Покончить с собой — не решение проблемы, поверь. — Она помолчала. — Эви, ты очень красивая девушка, ты встретишь другого человека, хорошего, честного. Он полюбит тебя и искренне захочет делить с тобой жизнь.
— Но я хочу Каза. — Эви еще сильнее сжала руку сестры. — Я отдала ему все. Как он мог бросить меня?
— Не знаю. — Тарн осторожно высвободила руку. — Но нам не стоит говорить об этом, иначе ты разнервничаешься. Если они узнают, то больше не разрешат мне к тебе приходить.
— А у меня кроме тебя никого не осталось. — Эви упала на подушки. Ее лицо побледнело. — Каз никогда сюда не придет, правда? Я ждала, ждала, но этого не будет. Теперь я знаю. — По ее щеке поползла слеза. — Как он мог так со мной поступить? Повернуться и уйти, будто я ничего не значу?
Тарн чувствовала, как ярость охватывает ее, и, чтобы вернуть контроль над собой, впилась ногтями в ладони.
— Но ты значишь, — возразила она с дрожью в голосе. — Очень скоро он поймет, как много ты значишь, и ему будет хуже, чем можно себе представить. — Она протянула Эви платок. — А теперь вытри глаза и постарайся сделать вид, что мой визит принес тебе пользу. Когда я приду в следующий раз, мы серьезно поговорим о том, как нам поступить с Казом Брэндоном.
За ужином она спросила:
— А что вы думали о женихе Эви, тетя Хейзел? Не казалось ли вам иногда, что у них не все хорошо?
Приемная мать положила нож и вилку и посмотрела на Тарн.
— Но я никогда его не видела, — призналась она. — Я знала все только со слов Эви, а она боготворила его.
— Никогда не видели? — медленно повторила Тарн. — Но как же так? Вы хотите сказать, что она никогда не приводила его домой?
— Ну, вряд ли она стала бы это делать, — сердито заметила миссис Гриффитс. — Он привык к роскоши, а у нас простой маленький дом. Но они хотели пышно отпраздновать помолвку. Тогда я и должна была познакомиться с ним.
— Понимаю, — протянула Тарн, хотя на самом деле ничего не понимала. — И вас это устраивало? — поинтересовалась она, секунду поколебавшись.
— Пока моя девочка была счастлива, и я была счастлива, — отрезала миссис Гриффитс.
Теперь у Тарн появилась пища для размышления на остаток вечера.
Когда Тарн через несколько дней вновь приехала в «Убежище», профессор, к ее удивлению, встретил посетительницу с холодной улыбкой:
— Думаю, вы найдете, что вашей сестре стало немного лучше. Она очень хочет повидать вас. — Он помолчал. — Но вы еще некоторое время будете ее единственным гостем. Просил ли вас кто-нибудь что-то ей передать? Если да, могу я знать, кто и что?
— Мать Эви просила передать, что любит ее, — ответила Тарн, гордо вскинув голову. — Надеюсь, это разрешается?
Профессор опять поколебался, потом ответил:
— Конечно.
И вызвал сестру Фарлоу.
Эви сидела в кресле у окна. Ее недавно вымытые волосы чуть вились, на щеках появился слабый румянец.