ди! Что мне плохо от его слов. Я теряю контроль над телом, я теряю саму себя в неведомых мне доселе ощущениях.
Хочу крикнуть, чтобы перестал ломать.
Но он все выпивает своим внезапным поцелуем – все мои запреты, все горькие слова, не отзвучавший крик. Неожиданно и неприятно жарко. Будто в зной пошел снег. Будто наждачкой по коже.
И я не могу сказать, хорошо ли мне, или отвратительно. Потому что совру, если скажу, что меня воротит от его поцелуя. Однако солгу и сказав, что мне хорошо. Самый болезненный способ убить априори не самый кровавый, нет, самый болезненный – морально убить. Словами, действиями, что приятны телу, но отрава для души.
Мой стон смешивается с горячими слезами. Удовольствие с разочарованием в себе. В этом яде я захлебываюсь.
А зверь с лицом божества отстранился и пару секунд смотрел на мое лицо в слезах с безграничной ненавистью в глазах, а потом отвернулся, словно бы ничего не случилось. Я тоже поспешно развернулась и сквозь слезы смотрела на… На знакомые улицы! Сначала с недоверием, потому что не могло этого быть. И думала, что на повороте водитель повернет в обратную сторону, однако этого не случилось. Нет, машина направлялась именно туда, при том, что Левич ни слова не произнес.
Быстро стерла с лица холодные капли и запретила думать себе о том, что мужчина еще утром запланировал эту поездку.
Звери не совершают хороших поступков, Даша. Звери потому и звери: им важна только собственная выгода. Так что он как–то отдал приказ водителю уже после моего унижения. Точно. И его безмолвный раб просто поменял траекторию нашего пути. Пускай даже это невозможно, но лучше верить в это.
Едва автомобиль был припаркован у ворот детдома, я, не дожидаясь особого приглашения, сразу же выскочила наружу и, обжигая свое горло осенним пряным воздухом, прокричала самое любимое имя на свете:
– Даня!
Я его увидела еще из окна, в машине. Он с детьми гербарий из остатков листвы собирал. Из–под шапки светлые волосы торчат, личико раскрасневшееся и серьезное, но это до того, как мой голос услышал. Увидев меня, побежал навстречу, а собранные листья разлетелись в разные стороны, утонули в лужах, как мои переживания и состояние на грани истерики.
Обняла хрупкое тело сына, встав на колени прямо на грязной земле, пачкая брюки. И ощущение такое, что я Даньку вечность не видела. Словно бы вчерашний день ушел от меня как запущенный с балкона бумажный самолетик, я его поймать пытаюсь, но он далеко уже, уносимый ветром, а дальше только парапет и бездна за ней.
Мой ветер – это совершенно неясный моей логике мужчина, чьи шаги я слышу за спиной.
– А почему ты сегодня поздно? – спросил Даня, пальчиками перебирая мои волосы. – Влад говорил, что ты меня бросила, а я его не стал слушать. Он завидует.
– Так получилось, – выдохнула я. – Прости. Просто на работе задержали и вот так…
Слезы проклятые в горле застряли. Не дай Бог еще расплакаться перед детьми как совсем ребенок.
– А этот дядя кто?
Я поднялась с колен, но не отпустила теплые ладошки своего малыша, и, повернувшись к стоявшему за мной Левичу, представила их:
–– Даня, знакомься, Павел – мой хороший знакомый. Павел, а это мой сын.
Он с нечитаемым выражением лица смотрел на Даниила, а после присел на корточки и с какой–то завораживающей улыбкой заговорил:
– Ну, привет, супергерой, – протянул ладонь с длинными красивыми пальцами. Мелькнула мысль о том, играет ли он на пианино, но я, ужаснувшись, уничтожила ее еще в зародыше, как уничтожают даже намек на вирус. Так и он вирус. В моей жизни. И его появление я не сумела предотвратить, так что в поисках лечебной сыворотки.
Тогда я еще не знала, что сыворотка эта волшебная – огонь, сжигающий все на своем пути…
– Привет, – мой мальчик пожимает правой ладошкой, которую я выпустила из своих пальцев, – дядя Паша.
– Ничего себе захват! – корчит рожу побежденного бойца Павел. – Настоящий мужской, парень.
И Данька заливисто рассмеялся, смущенный комплиментом. Я тоже улыбнулась, но только кончиками губ. Не хотела я пускать зверя в свое сердце, а получилось так, что он сейчас с сердцем общий язык нашел. А грозился в самом начале нашего знакомство когтями его изорвать. Отдать чужим.
ГЛАВА 14. ПАВЕЛ. У НИХ НАДЕЖДЫ МНОГО, А У МЕНЯ ЕЕ ОТОБРАЛИ И СОЖГЛИ
Постарайся убить меня первым выстрелом, потому что второго у тебя уже не будет.
(с) Лорел Гамильтон
Меня никто и никогда не называл “дядей Пашей”. Черт возьми, да я детей в принципе почти не видел с того момента, как вырос! Тем более, не разговаривал с ними. И вот если я вышел из машины за ней, то надо бы познакомиться, а не истуканом стоять. Надо рот открыть, а я не могу – слова отобрали, как и мою единственную машинку, чтобы сломать и разбить на части. Смотрю и вспоминаю маленького себя, который сиротой был при живой матери. Отражение меня передо мной, только в новой и опрятной одежде и с глазами цвета осени. Почти отражение, потому что именно этому взрослому мальчику везет. У него есть та, которой у меня никогда не будет. А таких взрослых было тысячи, впереди еще миллионы.
– Поедешь с нами гулять? – вопрос вырвался внезапно, но вырвавшихся на свободу птиц уже не поймаешь. Не сунешь в клетку и не прикажешь забыть про их свободу.
– Тетя Галя не разрешит, – появившийся в его глазах огонек надежды быстро тухнет, как будто свечку зажгли в ливень.
– И я думаю, что… – в разговор вклинилась молчавшая до этого Снежинка. Ей не нравится, что я с ее Даней. Она ревнует его ко мне. Она не хочет отдавать мне в руки свою слабость.
– Я с ней поговорю, – непреклонно ответил ей, посмотрев в ее глаза. Они у нее сейчас блестели утренней росой.
– Да–а? – мальчишка от радости несколько раз подпрыгнул. – Хочу–хочу гуля–а–а–ать! Мамочка, ты слышала? На улицу пойдем! Мамочка…
Он так трогательно к ее ногам прижимается, а она гладит его ручки с приклеенной к губам улыбкой.
– Я думаю, что не стоит отрывать от дел… – начала было Снежинка, но я ее одним взглядом заставил остановиться. Она поджала губы, но, едва на нее Даниил поднял глаза, улыбнулась, но на этот раз очень ласково и… И так, как мне мама улыбалась совсем давно, когда еще отец был жив, и у меня еще была семья.
– Даня уже одет? Или ты его переоденешь? – спросил на всякий случай.
– Одет, – кивнула Дарья.
– Отлично. Подождите меня в машине, я сейчас буду.
Снежинка еще один настороженный взгляд бросила на меня, потом на детей за оградой, которые на нас заинтересованно смотрели, и только потом увела мальчика. Он ей что–то начал шептать.
А я, достав телефон, набрал директрису приюта. Та ответила очень быстро. У нас с ней уже был серьезный разговор, так что она сразу же согласилась отпустить Даню на пару часов. И заверила, что за ним очень хорошо ухаживают, и она, Галина Дмитриевна, будет по нему скучать, когда мы его заберем. Холодно отблагодарив, отключился и пошел к машине, чувствуя затылком десятки детских глаз, которые на меня смотрели с надеждой. Захотелось у них хоть чуть–чуть ее попросить. У них надежды много, а у меня ее отобрали и сожгли.
Не знаю, зачем я это делаю. Вожусь с Дашей, а теперь и с ее племянником. Понятия не имею, но мне чертовски нравится вгрызаться в эту иллюзию правды. Будто бы все серьезно, а не понарошку. Будто бы все добровольно, а не через сети фраз.
В салоне пахнет ее малиной и разнотравьем детского счастья. И мне на миг приходит мысль, что, если бы я был ребенком, я был бы счастлив. Однозначно. Потому что чем взрослее мы становимся, тем больше нам нужно. Вот и я хочу почти недостижимого: счастья, пускай и обгрызанное, с подпаленными краями, но выстраданное и теплое.
– Куда едем, супергерой? – смахнув мысли, будто пыль с полки, сел в авто. Причем рядом со Снежинкой, потому что она собой Даню спрятала, усадив на свое прежнее место – рядом с окном.
– Мамочка? – мальчик вцепился в изящную ладонь Даши и что–то прошептал ей на ухо, от чего у нее на губах улыбка расцвела.
– Конечно, – девочка поправила на Дане шапку с известным лейблом “S”. – А что ты хочешь?
Свое желание высказал Даниил опять почти что шепотом, но я, вырывающий каждый звук в салоне у воздуха, услышал:
– Можно мне какао? И погулять. Так все делают: пьют какао и по парку…
Такие наивные, но в то же время взрослые какие–то с налетом печали, у него “хочу”. А я в его возрасте хотел машинку и чтобы мама не пила.
– Можно, моя радость, – она целует его в щеку, а у меня губы горят – моя кожа помнит поцелуй с ней.
Бросив еще один взгляд на нее – такую близкую, сидящую у меня под боком, и настолько далекую, будто из другой вселенной, приказываю водителю ехать в парк. Неважно какой, но чтобы с лавочками и с кафе.
ГЛАВА 15. ДАРЬЯ. НЕЛЬЗЯ К ЗВЕЗДАМ БЕЗ РАКЕТЫ
Все проходит – это самая верная истина на свете.
(с) Эрих Мария Ремарк
Даня хотел всего лишь какао и по парку погулять. И от этого наивного желания глаза щиплет, а во рту вязкая горечь. Что не я исполняю его мечту, а совершенно посторонний. Который, скорее всего, продолжает игру. Игру, где карты – чужие мечты и желания, а декорации – наша жизнь.
Сжимала зубы, проклинала Левича… И глубоко в душе его благодарила. Даже вот за это. Пускай играет, но Данька таким счастливым выглядел. Я его таким никогда не видела после того, как у меня его отобрали.
– Мамочка, смотри! – сын пальчиком мне указал вход в парк, который виднелся уже. На множество шариков и людей в костюмах всяких персонажей из сказок и мультфильмов. – Ой… Какие большие! А их потрогать можно? А они разговаривают? А шарики почему летают?
Он всю дорогу тихо сидел: смотрел на мир, который, оказывается, прятался за коваными воротами детдома. И теперь за каждым углом и поворотом новый и неизведанный мир. Для него разный, а для остальных – обыденный и серый.