Это прикосновение сложно назвать поцелуем. Он просто губами к моим губам коснулся. Потом медленно и осторожно языком по нижней губе провел, слизывая с них соль слез и пробуждая во мне вулкан, который от этого не очень откровенного, но какого–то завораживающего действа, извергнулся, заставляя вслед крови течь и освобожденную лаву.
Я зажмурилась сильнее. Не хочу видеть, хочу чувствовать.
Обнял ладонями мое лицо, большими пальцами начал гладить скулы. И по коже словно оголенный провод проходит.
Я горю. Пылаю. Чтобы возродиться другой. Сбросить оболочку, и стать… Не знаю кем. Лучшей версией себя.
Сама тоже целую его: так, как никого до него не целовала. Отдаваясь не телом, но душой. Кусаю, царапаю – хочу до него настоящего добраться. И уже добралась?..
– Сладкая, – прошептал он мне в губы.
– Соленый, – я в ответ, стискивая его плечи руками в попытках стать еще ближе.
Он и вправду соленый – я его губы слезами посолила, а он меня собой подсластил.
И снова дыхание смешиваем, сумасшедше исследуя друг друга. Как давние любовники, которые спустя много лет снова встретились. И поняли: страсть не исчезла. Она только окрепла за годы разлуки. У меня голова кружится, что кажется, будто я в бездну падаю без страховочных тросов. Только нет в этом полете ни начала, ни конца. На то она и бездна.
– Хочешь, я покажу тебе место, где меня должны были похоронить? – вдруг сказал он, останавливаясь, но продолжая меня сжимать в объятиях.
Распахнула глаза, вырываясь из тьмы и прекращая падать. Приземлилась на траву его горящего взгляда. И… очнулась.
Господи, что я творю?!
– Да… Нет… Возможно… – я запуталась. Но из обжигающего кольца его рук не могу уйти – держит его тепло, вцепившись в меня крюками–когтями, и тянет… В свою тьму. И я, как завороженная, позволяю себя утянуть.
– Хочешь? – Павел склонил голову к плечу.
И я не смогла соврать, сказала правду:
– Хочу.
Еще один поцелуй, что испепеляет меня–прежнюю, только короткий, и он встал прямо со мной на руках и стремительно направился в сторону дверей.
– Я могу идти сама, – так, к сведению, сообщила я, едва мужчина пересек уже холл.
– Я могу тебя нести, – совершенно спокойно ответил он.
В последний раз меня на руках носил папа. Но я и каплю тех ощущений не чувствовала, сейчас все по–другому. Я взрослая, а мужчина… Загадка. Необычный. Не такой, как все.
Я же говорила, что он меня втягивает в свою тьму? Нет, соврала, сама иду.
Добровольно.
Без фонарика и без страха, погружаюсь все больше в его мрак.
На улице холодно, и я это отчетливо ощутила разгоряченной кожей. Только не замерзла, согреваемая его руками.
Господи, я схожу с ума. Заражаюсь его безумием, и мне это нравится.
– Здесь недалеко, – сказал он, и я поверила. К тому же действительно было так: Павел завернул за дом, а после мы шли не более пяти минут по тропинке. На поляне будто бы время застыло: вырытая могила зияла пустотой, рядом лоснилась влажная горка земли, на которую воткнули уже изрядно проржавевшую лопату с разбухшим от капель дождя черенком – словно бы могильщик отошел всего на пару минут, чтобы размять спину. Однако о том, что много времени с тех пор утекло, говорит заросшая бузиной дно могилы. И на том месте, где должен был лежать Левич, сейчас наливались алой кровью волчьи ягоды. Ядовитые, яркие.
– И часто ты сюда приходишь? – спросила, оглядываясь. На поваленном, заросшим мхом, дереве, отчетливо видно, что на нем сидели.
– Часто, – подтвердил мою догадку мужчина, направляясь к бревну. Поставил меня на ноги и, нагнувшись, достал из пенька два пледа. Один передал мне, вторым же сам меня закутал.
А самому не холодно?
– Зачем? – я не могла понять.
– Просто полезно, – он пожал плечами. – Понимаешь, что нет ничего хуже смерти. Остальное терпимо.
Остальное терпимо… Действительно. Все остальное можно пережить. Переболеть. Переждать. А смерть – нет.
Я не стала задавать лишних вопросов о том, как так получилось, кто с ним так и как он избежал этой участи. Если захочет – расскажет сам. Просто молчала и тоже смотрела на бузину, что раскинула свои ветви, как будто артериальную кровь разлили в пахучую зелень.
Моя прежняя жизнь сейчас, как прошлогодние листья на дне пустой могилы, а сегодняшний день как влага, от которой листья гниют еще активнее, распуская по лесу сладковатый запах.
На меня упала реальность, от которой я бегала, и теперь я не знаю, как быть. В грезах было лучше. Комфортнее.
– Идем, а то простынешь.
И я даже не сопротивлялась, когда меня вновь подняли на руки. На меня упала реальность, и я теперь пыталась в ней обосноваться. Получалось или нет, не знала, но ведь даже одна сотая часть пути – это что–то? И океаны начинались с капли, а жизнь с одной крупицы.
А утром я проснулась от солнечных лучей, что пробирались через неплотно задвинутые гардины и гуляли по моему лицу, обдавая кожу теплом. Даже с улыбкой села, потянулась и… Заметила маленький букетик простых ромашек, который стоял в вазе на комоде. Удивленная, подползла по кровати и потрогала нежные лепестки. Настоящие.
И точно вчера их здесь не было. И еще я точно помню, что вчера запиралась, прежде чем лечь спать после ужина с Павлом. “Значит, открыли запасным ключом”, – мрачнея, сделала вывод я.
Рядом с расписной фарфоровой небольшой вазой находилась еще целая стопка бумаг: два скрепленных степлером кучки листов и еще отдельный лист. Заинтересованная, взяла в руки последнее, оказавшееся запиской, и вчиталась в стройные строчки:
“Доброе утро, Даша!
Оставил тебе для ознакомления копии договора и сценария. Договор уже проверили мои люди, а сценарий полностью на тебе. Только тебе решать, сниматься ли в фильме или нет”, – и таким же ровным и аккуратным почерком он записал внизу свое имя, хотя и так было понятно, кто для меня оставил сообщение.
Минуты две еще смотрела на бумагу, не читая, но пытаясь разобраться с собой. Не выходило. Я чувствовала себя странно… И негатива не было среди этих чувств. Мне однозначно хорошо, тепло и спокойно. Только вот не должно так быть. Не должно…
Тряхнув головой, прогнала вредные мысли. Нельзя отравляться ненавистью, нельзя рубить с плеча, нельзя убегать от себя.
ГЛАВА 19. ДАРЬЯ. ОН НАЧАЛ МНЕ КАЗАТЬСЯ ИДЕАЛОМ
Мы были вместе – я забыл весь мир.
(с) к/ф Прости за любовь
А дальше время начинает течь быстрее. Так легко, стремительно и уютно, что я и не пытаюсь ее зачерпнуть в свою дырявую чашку. Я спокойна, обманута и безнадежно наивна. Но у судьбы для всех найдется урок. И свой урок я получу очень скоро…
Моя жизнь стала похожей на сказку. Потом я пойму, что оно и было сказкой: я сама все придумала, а он, мой кукловод, щедро позволял мне грезить и даже сам сыграл в моем самообмане ведущую роль.
Все шло действительно хорошо: оплата за участие в фильме трижды бы покрыло ту часть, что осталось заплатить за квартиру, а сценарий мне реально понравился, так что я даже не стала долго раздумывать: подписала контракт. Радостный Малеев в тот день не менее радостно выдал мне мой график, достаточно плотный, если быть честной. Но какие трудности, когда ты занимаешься любимым делом и когда у тебя есть цель? И я каждый день гуляла с Даней и Пашей, который… Который меня все больше очаровывал.
Я таких мужчин еще никогда не видела. Сильных не то чтобы физически, хотя и в этой стезе он преуспел, как духовно. Честный. Он всегда говорил правду. Добрый. Заботливый. Он начал казаться мне идеалом, идеалом лично для меня, хотя я не понимала, зачем он держит меня рядом, ведь Левич от меня ничего не требовал. Абсолютно. Вел себя, будто самый верный друг, самый надежный, когда я уже хотела его видеть его чем–то большим. Мы завтракали вместе, обсуждая все на свете, ужинали, греясь у уютного камина и рассказывая друг другу о своем дне. А потом расходились по комнатам, по холодным постелям, по разным мирам. И в один вечер, когда я уже лежала на такой большой для меня постели, я поняла, что не думаю больше о побеге и уходе. Забыла. Пережила.
Как оказалось, очень зря.
Моя жизнь, как бурный поток времени, лилась так быстро по устью, что не успела я оглянуться, как от нее лишь хрустальные капли–осколки остались после столкновения с дамбой реальности.
В тот день я встала с ощущением чего–то… плохого. Однако, вопреки моим предчувствиям, погода за окном была прекрасная. Будто и не поздняя уже очень, а лишь начало. И солнце ярко светило, а небо высокое и неожиданно пронзительно синее щурилось морщинками облаков.
Зевая, потянулась, нежась в коконе теплого одеяла и мягкой простыни, не желая вставать. Вообще ничего хотелось. Разве что спать: мы с Пашей поздно легли, снова увлекшись разговорами, а после – поцелуями. А потом я успокаивала свое бешено бьющееся сердце и пыталась заснуть. Выходило хреново, потому сейчас мне не менее хреново. Глаза слипаются.
Зевнув еще раз, заставила себя силой подняться: пускай у меня сегодня выходной, но все равно лениться нельзя. Если один раз дал себе спуску, то потом уже все потеряно, былой контроль не вернуть.
День обещал быть насыщенным: сегодня особняке будет проходить какой–то прием. Если честно, то я даже не спрашивала, по какому поводу. Мысли были вообще не здесь, не в этой вселенной. Я витала в мечтах, в сказке, где хотелось приватизироваться. Думала о том, как совсем скоро я заберу Даню. О том, что скажу Паше, что готова на большее. На отношения. Настоящие и серьезные.
Улыбаясь своим мыслям и одновременно пытаясь понять, что же меня гложет, я спустилась вниз, просто зная, что найду Левича на застекленной террасе. Он никогда не начинает завтракать без меня. За исключением, конечно, дней, когда он вынужден выехать из дома ни свет ни заря.
– Доброе утро! – с улыбкой поздоровалась, следуя к своему месту.
– Доброе, – мужчина тоже улыбнулся, откладывая на стол газету. Да, он читал газеты! Самые обычные, которые часто бросают в почтовый ящик или раздают в метро. Встал и пододвинул мне стул.