Он сидел в кресле, откинувшись на спинку. В руках у него был тонкий планшет, в который Паша напряженно всматривался. И, судя по выделившимся на лице жевалкам, мужчина был даже не зол, а в ярости.
Я не смогла пройти мимо и, будто ничего не видела, уйти в выделенные мне комнаты. Подошла, положила свою ладонь поверх его ладони, сжимающей подлокотник.
– Все хорошо, – ответил он на мой безмолвный вопрос, откладывая гаджет на столик и поднимаясь, при этом не опуская мои пальцы.
– Уверен? – мой голос прозвучал хрипло.
Ноги вдруг стали ватными, а губы начало жечь. Хотелось… Очень много внезапно захотелось.
Паша коснулся моего лица, очерчивая контур пальцами, погладил щеки, при этом не отрывая взгляда от моих глаз. Его нос почти касался моего, а его дыхание я чувствовала своим дыханием.
– Ты мне веришь? – спросил тихо, но я услышала.
– Нет, – выдохнула у его губ, желая прекратить пытку и поделиться жаром, что начал пожирать мое тело.
Но он не дал поцеловать себя. Сделал шаг вперёд, заставляя тем самым отступить меня.
Я делаю шаг назад, а он два вперёд.
– Твой ответ?
Я чувствую его тело, биение сердца и запах. Так близко, что кружится голова.
– Нет… – прошептала в пустоту, сжимая его плечи, чтобы не ускользнуть из этого измерения. И сама не понимаю, когда я вдруг сказала: – Верю…
Паша сразу же накрыл мои губы своими, поглощая не отзвучавшие звуки и последующий стон.
Я горю. Такое возможно? Он говорил, что я снежинка. Но разве снег горит?
– Паша, стой, Паша, – отстранилась от него, задыхаясь в своих чувствах и в нем. Вдохнула вязкий горячий воздух, пропитанный им.
Он во мне везде.
На коже узором прикосновений. В крови пряной горечью и солёной нежностью. В душе следами от когтей реальности. В легких отравленным кислородом.
– Прости, малышка, прости, – Паша обнял меня.
Покачала головой, не в силах больше произнести хоть слово, молясь, чтобы он понял по моему пульсу, чего я хочу сейчас больше всего на свете.
Его хочу. До одури. До пожара в легких и до всех звёзд во Вселенной, которые можно увидеть, зажмурив глаза. До всех возможных комбинаций нот.
Хочу его без предела и без конца.
На этот раз шаг нему сделала я, поцеловав его в шею, в которой до этого прятала лицо. Языком провела по напряженной коже, вновь поцеловала, ощущая под ладонями, которые я держала на его груди, стремительное сердцебиение.
Паша застыл. Лишь руки до лёгкой боли сжали меня, прижимая к твердому телу.
Близко.
Ещё ближе.
Кожа к коже. Дыхание к дыханию. Душа к душе. Миры в одно.
– Не делай так, – попросил он, спустя секунду, что стала для меня маленькой вечностью.
Но остановиться сейчас, когда вспыхнула первая искра и загорелся огонь? Нет. Нельзя. Не хочу и не желаю.
– Просто поцелуй меня, – мой немного хриплый голос разбил тишину спальни, и осколки из предрассудков, страха и лжи рассыпались по мягкому ковру.
Разве бывает так – страстно, но в то же время до слез нежно и ласково? Будто не губы целует, а мое израненное злыми словами сердце.
Теперь вспыхнувшее пламя мы делили между собой, не желая сгорать поодиночке, не имея возможности без друг друга согреться и сохранить тепло.
Его губы скользнули по подбородку вниз, а зубы слегка прикусили чувствительное местечко под ним, делая кожу еще более восприимчивой, а я сжимала сильные плечи, пытаясь удержаться в этой реальности. Мир поплыл, потерял краски, смазываясь до нечеткой картины, как холст бы, испещренный яркими мазками, облили водой. Сейчас настоящим был только мужчина, что покрывал мою шею жгучими поцелуями, которые отпечатывались у меня в душе. Был он, его прикосновения, я и костер нашей страсти, горящий столь неистово, что пожирал все обиды, страхи, неуверенность.
Я была любима и желанна. Здесь, сейчас, им.
И в его руках я – музыкальный инструмент. Только ноты, что я выпускаю из припухших от его напора губ – его имя. И каждое его движение, прикосновение отзывается во мне переплетением нот, чувств, тихих всхлипов и опять нот. Павел, Паша, Паша…
Как странно, да? Что другой, чужой, человек может стать настолько близким и родным, что более не представляешь без него своей жизни. И твоей музыкой становится он один. Твоей Вселенной, твоим.
И Паша сейчас просто мой.
Когда внезапно моя обнаженная спина коснулась холодного шелка покрывала, я вздрогнула. И мужчина, до этого целующий мою шею, остановился, напряженно посмотрел на меня сверкающими темно–зелеными глазами и хрипло сказал:
– Если ты не хочешь, то…
Я не дала ему договорить – немного приподнялась и поцеловала его, вновь смешивая наши дыхания и вообще нас.
Как странно, да? Что вот вы абсолютно чужие и разные, а потом любовь объединяет вас в одно. В одно целое, которое боится своего прошлого. Потому что там не было вас, а были он и она. По отдельности.
Сначала было больно, но даже резкая боль не заставила разжать объятия, наоборот, я прижалась теснее не в силах разорвать желанную близость. Не сейчас, когда внутри костер, а вокруг – пустота, вакуум. Не сейчас, когда я впервые поступила так, как хотела, а не как надо.
– Не останавливайся, – попросила я напряженного Пашу, сжимая его плечи и оставляя на коже красные следы от ногтей.
И он сделал первое движение, осторожное, мучительно–восхитительное. Я обвила его не только руками, но и ногами, чтобы стать ближе, чтобы всем телом чувствовать его. Стать его частью.
– Не больно? – спросил встревоженно Паша.
Вместо ответа я впилась в его губы, целуя, кусая, делясь всем тем, что творилось у меня внутри и что не передать словами. Только близостью, прерывистым дыханием, стоном, его именем, срывающимся с губ.
Я то ли горела, то ли тонула, то вообще летала. Была звездой, что пылала сверхновой, потерянной в океанских водах ракушкой, была перышком, которое целовал порывами ветер и уносил все вдаль – к луне, в космос.
Я была. Дышала им. Горела в его страсти. Тонула в его чувствах. Летела к его Вселенной.
А когда мир раскололся надвое, я сгорела, чтобы заново родиться, я утонула, чтобы выплыть другой, долетела до его Вселенной, чтобы стать ее частью.
ГЛАВА 23. ДАРЬЯ. ВПЕРЕДИ НАС ЖДАЛ ОГОНЬ
Кто бьет последним, тот бьет сильнее.
(с) Генри Райдер Хаггард
– Этот день самый сумасшедший в моей жизни, – призналась я, устраиваясь на его груди.
Ощущения у меня были… Волшебный, неописуемые, невероятные и сказочные. Было так хорошо, легко и спокойно, что не верилось во все, что было до нашей близости. Не могло быть той боли, что сжигало сердце, моей потери контроля над своими эмоциями, лживых и мерзких людей. Не могло всего этого быть, кроме Дани, Влада, их любви, а потом крепких мужских объятий, его дыхания и мерного биения сердца.
– Паршивый день, – согласился со мной Паша. – Но вот ночь мне понравилась. Ну, то, что после того, как я пересмотрел все записи с камер. И после того, как я всех ко всем чертям прогнал. И после того, как нашел тебя… – он замолк и, нахмурившись, сообщил: – Слушай, Снежинка, я злиться начинаю.
– Вот не начинай, – я смутилась. – А то я тоже начну злиться, припоминая наше знакомство, а потом все то, что мне поведали твои дорогие и любезные гости о тебе.
– Туше! – признал свое поражение мужчина. Мой мужчина и мрачно протянул: – Давай–ка поподробнее о моих дорогих и любезных гостях. У меня кулаки чешутся… тесно поздороваться с ними.
– Пусть чешутся, – хихикнула я. – Но не сейчас. Не хочу портить такой момент разговором о столь прогнивших людях. На таких в принципе не стоит тратить время. Лучше скажи, что я самая лучшая на свете и уложи меня спать. Завтра у меня важная сцена, а еще я должна заехать к Даньке.
– Уже сегодня, – зевнул Паша. – Вставать через три с половиной часа, а мы еще не ложились.
– Черт! – вздохнула я, а потом напомнила: – А сказать, что я самая лучшая?
– Ты самая лучшая, восхитительная и великолепная, Даша, – он улыбнулся.
– Приятно–то как… – я себе кошку напоминала, которую любимый хозяин почесал за ушком, а потом за другим ушком и, на десерт, за шейкой.
И я уже почти спала, когда его губы легко коснулись моей щеки, и Паша прошептал:
– Еще самая любимая…
Поняла, что вот эти три слова стоили всего того, что случилось на приеме. Самые сильные отношения – прошедшие огонь и воду. И если воду мы преодолели, то впереди нас ждал огонь.
Утро случилось внезапно и совсем не вовремя. Я секунду назад закрывала глаза, а уже будильник противно звенел, вырывая меня из сладких объятий сна… кажется, уже не первый раз звенел.
Проклиная все на свете, я все же кое–как выпуталась из одеяла через пять повторов жуткого рингтона, отодрала себя от теплой постельки и села.
Рядом никого не было…
Как только эта мысль пронеслась в моей тяжелой от недосыпа голове, дверь в спальню открылась, явив Пашу собственной персоной. Причем бодрого до зубного скрежета, одетого с иголочки и уже готового к рабочему дню.
– Ты вообще с этой планеты? – спросила, откровенно завидуя ему. Сейчас я была похожа на потрепанного жизнью ежика, а Левич же будто сошел с обложек модных журналов.
– Ты прекрасно выглядишь, – с улыбкой сказал мужчина.
– Для клиента похоронной конторы, – хмыкнув, продолжила я.
Вновь раздался противный сигнал будильника, и я поморщилась. Этот звук жутко действовал на нервы. И так не знаю, что делать: вставать или все же умирать?
– Снежинка, – Паша присел рядом на постель и провел ладонью по моей щеке, – а сейчас уже половина девятого…
Я, зажмурившаяся от удовольствия от простого, но нереально нежного и приятного прикосновения, распахнула глаза и с ужасом на него посмотрела.
– Скажи, что пошутил, – простонала, накрывая его ладонь своей.