1 и 2822, останутся только действия, связанные с нарушением государственной тайны, помощь врагу («государственная измена») и диверсия. Но мы исходим из того, что понятие экстремистской деятельности относится к деятельности внутриполитической, а не к помощи иным государствам, враждебным нашей стране (например, в виде шпионажа), так что остается только диверсионная деятельность, которая вполне возможна из экстремистских, в политологическом смысле слова, побуждений.
На основе проведенного анализа можно предложить следующую модификацию п. 1 ст. 1 Закона (изменения выделены курсивом). Экстремистская деятельность должна определяться как:
«1) деятельность общественных и религиозных объединений, либо иных организаций, либо средств массовой информации, либо физических лиц по планированию, организации, подготовке и совершению действий, направленных на:
— создание незаконных вооруженных формирований;
— осуществление террористической и диверсионной деятельности;
— осуществление массовых беспорядков, иных насильственных преступлений и актов вандализма по мотивам идеологической, политической, расовой, национальной или религиозной ненависти либо вражды, а равно по мотивам ненависти либо вражды в отношении какой–либо социальной группы;
либо действий, сопряженных с насилием или прямой угрозой насилия и направленных на:
— изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации;
— захват или присвоение властных полномочий;
либо публичных действий, направленных на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой–либо социальной группе».
Проблематичным представляется п. 2 той же статьи, относящий к экстремистской деятельности использование той или иной символики как таковое. Использование нацистской или иной идеологической символики, конечно, проясняет цели и намерения человека или группы, в некоторых случаях может быть средством совершения преступления по ст. 282 УК, но не может быть преступным само по себе. Хотя бы из–за наличия очевидных исключений: свастика на обложке научной книги о нацизме, в религиозном или художественном орнаменте. Описание исключений утяжеляет закон и вряд ли может быть исчерпывающим.
Правильнее вообще отказаться от п. 2 этой статьи. Конечно, таким образом у правоприменителя будет отобран очень удобный инструмент, зато правоприменителю придется доказывать экстремистскую суть деятельности человека или организации по более серьезным основаниям, и это гораздо полезнее для противодействия идеологии ненависти.
А вот ст. 20.3 («пропаганда и публичное демонстрирование нацистской атрибутики или символики») в КоАП следует оставить. Само использование нацистской символики (а нацистской ее делает не только сам контур свастики, но и контекст применения) запрещено еще законом «Об увековечении Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов» от 19 мая 1995 г.
Есть очевидный изъян и в п. 4 определения экстремистской деятельности, где говорится о разных формах содействия таковой. Здесь правильно было бы добавить слово «умышленное», так как очевидно, что не всякое техническое содействие преступной деятельности является виновным.
В определении экстремистских материалов в той же ст. 1 есть явное внутреннее противоречие. Вначале дается общее определение, затем, упреждая судебные решения, даются примеры. Такая конструкция вполне возможна, но тогда примеры должны быть ясными и конкретными. Они и являются таковыми (например, труды нацистских вождей), за исключением фразы: «публикации, обосновывающие или оправдывающие национальное и (или) расовое превосходство». Эта фраза не создает конкретного определения, более того, она воспроизводит удаленный ныне фрагмент состава ст. 282 УК, то есть законодатель более не считает это деяние само по себе преступным (хотя оно, бесспорно, предосудительно и может быть частью иного преступного деяния). Поэтому эту фразу следует убрать.
С другой стороны, следует объединить определения экстремистских материалов, данные в ст. 1 и ст. 13 Закона. Проще всего это сделать, перенеся текст п. «а» («официальные материалы запрещенных экстремистских организаций») из ст. 13 в ст. 1.
В целом, запрет распространения экстремистских материалов должен иметь исключения. Иначе возникают нежелательные ситуации, когда признаки экстремизма обнаруживаются в исторических текстах, в том числе весьма распространенных. Да и любые материалы должны иметь хотя бы ограниченное хождение, иначе они становятся в принципе недоступными даже для научного изучения.
Возможно, следует допустить распространение экстремистских материалов в библиотеках или их издание с критическими комментариями. Этот вопрос остается совершенно непроясненным. Требуется изучение зарубежного опыта таких ограниченных запретов.
При сужении определения экстремистской деятельности до криминальной становится более понятным жесткий механизм ликвидации/закрытия организаций (общественных, религиозных, профсоюзных) и СМИ за такую деятельность.
И все же, по отношению к организациям и СМИ следует исключить сверхжесткий — и ни разу не примененный — механизм, заложенный ст. ст. 7 и 8 Закона. Ведь по смыслу этих статей организация (аналогично и СМИ) «подлежит ликвидации», если не обжаловала вынесенное ей предупреждение в суде или обжаловала его, но проиграла суд. То есть правомерное предупреждение потенциально является не предупреждением, а завуалированным закрытием.
Предложенное выше сужение определения экстремизма в ст. 1 Закона само по себе приводит к тому, что противозаконными для организаций и СМИ становятся только такие виды пропаганды расовой, этнической, религиозной розни и вражды, которые соответствуют формулировке, тождественной ст. 282 УК. Может показаться, что ликвидация организации или закрытие СМИ возможны только в связи с вынесением уголовного приговора за акт такой пропаганды. Между тем до сих пор дело обстоит совсем не так: хотя закрывают организации и СМИ редко, но предупреждения им выносят относительно часто и без всякой связи с уголовными делами. И это правильно: уголовные санкции соответствуют более высокому уровню общественной опасности деяния, чем санкции административные, каковыми и являются предупреждение и даже ликвидация.
Представляется, что такое различение уровней общественной опасности не следует явным образом из формулировок законов, как не следовало и до принятия Закона 2002 года, но — исключительно из судебной практики. Скажем, до середины 2002 года законы об организациях и СМИ повторяли формулировку ст. 13 Конституции «разжигание розни», а ст. 282 УК повторяла ст. 29 Конституции «возбуждение ненависти и вражды», но некоторые комментаторы полагают, что эти две конституционные формулировки синонимичны[197], во всяком случае, не выявлено их явное для всех различие.
Было бы правильнее юридически зафиксировать сложившуюся двухуровневую систему санкций. Технически это сделать довольно просто: в закон «О противодействии экстремистской деятельности» (в ч. 2 ст. 9 для организаций и ч. 2 ст. 11 для СМИ) нужно добавить оговорку, что СМИ или организация подлежат санкциям, если экстремистский характер деятельности «доказан во вступившем в силу приговоре за преступление экстремистской направленности». А вот предупреждение может (и даже должно) выноситься до того, как уголовное преступление уже свершилось.
Но это не означает, что газета или организация не могут быть наказаны, например, за пропаганду этнической интолерантности, если суд не усмотрел в этой пропаганде уголовного преступления и, соответственно, не признал ее экстремистской. Ведь в законах об организациях и СМИ и сейчас прописан механизм ликвидации в случае нарушений не экстремистского характера.
Нужно только вернуть в эти законы существовавший там ранее отдельный запрет на «разжигание розни». В ст. 4 закона о СМИ есть запрет использования СМИ «в целях совершения уголовно наказуемых деяний», поэтому при предложенном определении экстремизма как разновидности преступной деятельности нет смысла сохранять там запрет на «осуществление экстремистской деятельности». А вот в аналогичных статьях разных законов об организациях в списке запрещаемых действий возникает кажущееся дублирование между возвращенной формулировкой «разжигание розни» и стоящей там с 2002 года «экстремистской деятельностью». Но мы понимаем, что эти две формулировки описывают пересекающиеся, но разные действия, и поэтому их сосуществование допустимо. Вероятно, возникнет и спор, какого рода «рознь» должна запрещаться: национальная, этническая, расовая, религиозная, классовая, социальная — ведь ранее в разных законах список прилагательных к слову «рознь» был разным. Что же, этот вопрос заслуживает общественной дискуссии.
В ст. 15 Закона заложен механизм отмежевания организации от действий члена ее руководства. Этот механизм страхует организации от ответственности за противоречащие их принципам выступления отдельных активистов. А вот для СМИ подобный механизм не предусмотрен, хотя СМИ несут ответственность за высказывания не только членов своего «руководства», но за все свои публикации. Это делает СМИ чрезмерно уязвимыми из–за, например, одиночной и случайно пропущенной в печать публикации. Следует предусмотреть более мягкие санкции для СМИ, чем закрытие (предупреждение санкцией, собственно, не является). Ситуация, в которой единственным наказанием для субъекта правонарушения является его ликвидация, порочна в принципе.
Самой мягкой санкцией может быть обязательное опровержение, как это практикуется в гражданских исках. Несомненно, очень эффективна такая мера, как штраф (также налагаемый судом). Размер штрафа, в отличие от ситуации с гражданским исками, будет ограничен законом и, соответственно, не должен стать финансовым заменителем ликвидации.