Цена ненависти — страница 16 из 40

Все это требует внесения соответствующих поправок в закон о СМИ. Их следует дополнительно продумать с участием представителей самих СМИ.

Следует отказаться от внесудебного приостановления деятельности организаций, предписываемого сейчас ст. 10 Закона. Внесудебное решение может быть оправдано только крайней срочностью, например, при пресечении экстремистской деятельности на митинге, но такой срочности не может быть применительно к деятельности организации. Зато резко возрастает вероятность совершенно произвольного наказания.

Конечно, какая–то степень срочности может быть. И можно в ст. 10 записать, что судебные решения о приостановлении деятельности организации принимаются по запросам прокуратуры или органов юстиции, например, в 10–дневныйсрок (по аналогии с сокращенным сроками рассмотрения в ситуации избирательной кампании).


Статьи УК

Мотив ненависти

Мотив ненависти как квалифицирующий признак присутствует лишь в немногих статьях УК: 105 («убийство»), 111 («нанесение тяжких телесных повреждений»), 112 (то же «средних»), 117 («истязание»), 244 (осквернение могил и памятников). Вероятно, законодатель считал, что в остальных случаях будет применяться соответствующее отягчающее обстоятельство согласно ст. 63 п. «е» УК. Но этого не происходит. Следовало бы соответствующим федеральным органам (Министерству юстиции, Генпрокуратуре, Верховному суду) разъяснить необходимость применения этого пункта следствию, обвинению и судам. Но реализация этого пожелания остается пока сомнительной.

Между тем на практике мотив ненависти очень часто присутствует в не столь тяжких насильственных преступлениях — по ст. ст. 115 («нанесение легких телесных повреждений»), 116 («побои»), 119 («угроза убийством или нанесением тяжких телесных повреждений»), 212 («массовые беспорядки»), 213 («хулиганство»), и внесение в них такого же квалифицирующего признака было бы уместно. Все эти преступления, если они квалифицируются именно с таким признаком, становятся преступлениями экстремистской направленности.

Такое изменение УК позволило бы отказаться от часто сомнительного дополнения обвинения ч. 2 ст. 282, так как факт каких–то публичных призывов и возбуждения ненависти в момент нападения очень редко доказуем[198] (далеко не всегда он и присутствует), а для учета в приговоре мотива ненависти существуют соответствующие квалифицирующие признаки и отягчающие обстоятельства.

И, наконец, повторим, что было бы правильно расширить формулировку ст. 63 п. «е» и соответствующего квалифицирующего признака мотивами политической и идеологической ненависти и вражды.

Предлагаемое более широкое внедрение квалифицирующего признака ненависти служит, таким образом, не цели ужесточения наказания, а цели правильной публичной квалификации преступления, что может способствовать сокращению преступности на почве ненависти.


Статья 280

Сейчас ст. 280 УК представляет собой своего рода казус: она предполагает суровые наказания за призыв к действиям, которые сами по себе могут вовсе не быть уголовным преступлением. Но и если экстремистская деятельность станет пониматься только как преступная, сохранится диспропорция тяжести ст. 280 и иных «экстремистских» статей.

По существу, состав ст. 280 аналогичен понятию подстрекательства к преступлению, но подстрекателя наказывают в соответствии с конкретным преступлением, а обвиняемый по ст. 280 может быть наказан в соответствии с самыми разными преступлениями. Чтобы ответственность призывающего к преступлению не оказалась больше, чем у того, кто совершил преступление, можно было бы установить, что наказание по ст. 280 не может превышать некоторой доли (например половины) того, которое суд признал бы уместным за преступление, к которому призывал обвиняемый.


Статья 282

Текст этой статьи УК много раз менялся, и нынешняя формулировка также подвергается критике. Наиболее основательный пункт этой критики — включение крайне неопределенного понятия «принадлежность к социальной группе» в определение объекта ненависти[199]. Замысел законодателя в этом случае понятен, но реализация не очень удачна. С другой стороны, очевидно, что социальная ненависть ничуть не менее опасна, чем религиозная или расовая, и вовсе не упоминать этот вариант ненависти в УК было бы неверно. Пока нам неизвестны предложения об улучшении этого элемента ст. 282.

Основные проблемы преследования пропаганды ненависти взаимосвязаны — это трудности с реализацией экспертизы[200] и затягивание предварительного и судебного следствия. Решение этих проблем никак не связано с реформированием самой статьи. Хотя улучшить ст. 282, наверное, можно, пока мы не знаем удовлетворительных предложений в этой сфере.

Мы не принимаем, в частности, такого решения проблемы затягивания следствия, как повышение верхней планки наказания с целью удлинения срока давности по этой статье[201]. Нужно не ужесточать и так почти никогда не применяемые санкции, а улучшать качество работы следствия и суда.

Мы сами ранее предлагали использовать применительно к ст. 282 «накопительный принцип»: учитывать неоднократность преступления, а также предусмотреть аналогичное правонарушение в КоАП и учитывать ранее вынесенные приговоры по нему[202]. Сейчас такие меры тоже предлагаются. Но они противоречат сегодняшним общим принципам построения УК (в частности, реформа конца 2003 года отменила понятие неоднократности преступления), и ради одной статьи эти общие принципы изменены быть не могут.

Теоретики и практики

Андреас Умланд«Негражданское общество» в России

Некоторые концептуальные рассуждения на тему социального контекста и политического потенциала трансформации постсоветских праворадикальных сил


В этом обзоре использованы некоторые результаты международных исследований нероссийских гражданских обществ и ультранационализмов для того, чтобы проиллюстрировать, что относительный упадок русских радикальных националистских партий в конце 1990–х годов не может рассматриваться как недвусмысленный признак того, что «антилиберальный этатизм»[203] потерял в России свою притягательность. Здесь также предпринята попытка показать, что значительный рост разнообразия неправительственного сектора российского общества с середины 1980–х годов[204] не может рассматриваться как исключительно полезный для полиархической консолидации и дальнейшей демократизации российской политической системы[205].

В России «гражданское общество»[206] или «гражданская община»[207] не только развивается относительно медленно. Некоторые из наиболее значимых постсоветских групп, движений и направлений в российском неправительственном секторе не поддерживают или же явно критикуют либеральную демократию. Целый ряд негосударственных организаций в России содержит ультранационалистические, фундаменталистские и, частично, фашистские[208] элементы, которые ставят под вопрос адекватность применения конструкции «гражданское общество» для их определения. Основной общественной функцией таких группировок не является увеличение склонности людей эффективно принимать участие в такой политической активности, которая могла бы способствовать дальнейшей демократизации (как утверждают многие теории демократии). Вместо этого эти группировки являются — иногда намеренно — средством распространения радикально партикуляристских мировоззрений, в частности, крайне антилиберальных политических идей, а также средой политического воспитания и тренировки потенциальных политических активистов, придерживающихся таких взглядов[209].

Поэтому в данной статье аргументируется необходимость продолжения пристальных исследований русских правых экстремистов[210], и в частности, их соотношения с гражданским обществом, несмотря на недавний спад правоэкстремистских партий. Статья начинается с попытки выявить причины неудач четырех основных ультранационалистических партий 1990–х годов — ЛДПР, РНЕ, КПРФ и НБП[211]. В частности, будет показано, что с самого начала некоторые фундаментальные противоречия в публичном имидже этих партий служили принципиальной помехой усилиям их лидеров в партстроительстве и на выборах. Далее интерпретация упадка правоэкстремистских партий в России в конце 1990–х направляет нас к опыту довеймарской Германии, которая около 1900 года столкнулась с феноменом исчезновения большинства ее антисемитских партий, но не антисемитизма в целом. В конце статьи излагается, каким образом исследователи нероссийского ультранационализма и фундаментализма старались адекватно определять разные формы непартийной деятельности правых экстремистов. В числе прочего предлагается для рассмотрения феномен так называемых группускулов, который вышел на первый план в послевоенном международном правом экстремизме. В заключении представлены некоторые выводы, касающиеся возможных направлений в ближайшем развитии научных исследований русского правого экстремизма.


Некоторые специфические проблемы русской ультранационалистической партийной политики в 1990–е годы

В 90–е существовало множество структурных факторов, которые препятствовали созданию полноценной постсоветской партийной системы в России в целом