«Нам нужна новая партия. Партия Смерти. Партия тотальной вертикали. Партия Бога, российский аналог «Хезболла», действующая уже по совершенно иным законам и созерцающая совсем иные картины. Для Системы смерть — это, действительно, конец. Для нормального человека — это только начало»[418].
Влияние традиционалистской доктрины на Дугина всеобъемлюще: она является его основным интеллектуальным ресурсом, на котором основаны его взгляды как в политике, так и в размышлениях о евразийстве. Дугин сыграл заметную роль в распространении традиционалистских взглядов в России: он регулярно переводит отрывки из работ крупных идеологов традиционализма, таких как Рене Генон и Юлиус Эвола, равно как и работы авторов, принадлежащих к числу так называемых вялых традиционалистов, таких как Мирча Элиаде и Карл Юнг. Известны также его переводы представителей «жесткой» линии в традиционализме (например, Титуса Буркхарда), или же идеологов, перешедших в суфизм (Фритьоф Шуон), и даже сторонников исламистских идей (Клаудио Мутти). Издаются журналы, посвященные распространению традиционалистских взглядов: «Элементы» и, в еще большей степени, «Милый Ангел», в подзаголовок которого вынесено следующее: «Метафизика, ангеология, космические циклы, эсхатология и традиция». В этих журналах публикуются статьи о типично русских апокалиптических традициях, и предпринимаются попытки ассимилировать их в традиционализм и облегчить понимание этого явления в России путем доказательства его присутствия в русской древности: мистические течения в православии, миф о граде Китеже, исихазм (вид молитвы или медитации в восточном христианстве), учение Григория Паламы и т. д.
В 2002 году Дугин читал в своем Новом университете лекции о традиционализме, а затем опубликовал их в виде книги «Философия традиционализма». Он считает, что в современных условиях, в наше эсхатологическое время, можно распространять идеи традиционализма среди более широкой аудитории, чем раньше, яснее выражать радикальный и революционный характер идей Генона и преподавать дисциплину, которую он называл «эсхатологическим гуманизмом»[419]:
«Традиция, по определению Рене Генона, это совокупность богооткровенных, нечеловеческих Знаний, которые определяли строй всех сакральных цивилизаций — от райских империй Золотого Века, исчезнувших много тысячелетий тому назад, до Средневековой цивилизации, которая в разных формах (в христианской, исламской, буддистской, конфуцианской и т. д.) в целом воспроизводила основные параметры Священного Порядка»[420].
По мнению Дугина, задача традиционализма, наделенного спасительной функцией, разделена на три стадии: первая, индивидуальная — вклад в развитие Традиции самой по себе, то есть в развитие эзотеризма; вторая, политическая и экзотерическая, заключается в необходимости утвердить главенствующую роль законов Церкви (или же, например, шариата); и третья, общественная — способствование восстановлению иерархии средневековых орденов[421].
Тем не менее, Александр Дугин — не простой идеологический «последователь», так как он как раз стремится русифицировать вдохновляющие его доктрины и адаптировать их к так называемым традиционным концепциям русского мира. Он видит себя в качестве «постгенониста»[422], стремящегося развить мысль Генона, что подразумевает признание некоторых разногласий с учителем. Основная причина критики, которую он адресует западным традиционалистам и особенно основателю этого движения, заключается в их видении православия. В книге «Метафизика благой вести» Дугин стремится доказать, что Генон, отвергая христианство, после великих Соборов ставшее доступным лишь для посвященных, в действительности подразумевал две основные европейские конфессии, но не православие, сохранившее и поныне свой инициатический характер и эзотерические основы[423]. Таким образом, Дугин утверждает, что метафизика и онтология, реабилитировать которые старается традиционализм, в наибольшей степени сохранились в православии, которое никогда не отказывалось и от эсхатологического подхода: «мы церковь последних времен… скорее всего история земной церкви подходит к своему завершению»[424].
Второй пункт, по которому имеются разногласия, менее важен, но также хорошо отображает многочисленные факторы, оказавшие влияние на идеи Дугина, — это отношение к еврейскому миру. Дугин сомневается, что у Генона есть основания рассматривать Каббалу иудеев в качестве подлинно эзотерической системы: по его мнению, дух универсальности, необходимый для каждой действительно традиционалистской идеи, полностью отсутствует в Каббале, которая, как он считает, основана, как и Талмуд, на этническом сознании евреев[425]. Традиционализм рассматривает историю как цикличный процесс, в то время как иудаизм с присущим ему пессимизмом видит ее линейной[426]. По мнению Дугина, мысль о воплощении Бога в человеке полностью изменила метафизическую космогонию христианства: с точки зрения православного эзотеризма, контринициацию олицетворяет собой именно иудаизм[427]. Поэтому он считает формулировку «иудео–христианство» некорректной и неправильной, особенно в том, что касается православия, которое еще более удалено от основ иудаизма, нежели католичество[428]. В данной ситуации в представлениях Дугина проявляется тенденция, которую в определенном смысле можно назвать антисемитизмом: он обвиняет еврейский мир в том, что тот спровоцировал биологическое видение его сущности (обратная форма обычного обвинения в антисемитизме) и стремится предать забвению общие исторические корни двух монотеистических религий.
Дугин присоединяется к традиционалистской критике спиритизма. Генон считал спиритизм «контринициацией», восстановлением псевдотрадиций, зародившихся в действительности в современных условиях, и противился узурпации подлинной Традиции со стороны этого течения. Его последователь также считает теософию, космизм и нью–эйдж (New Age) спиритскими вариантами постиндустриальных современных идей и неосознанным поклонением технологии[429]. Он осуждает популистский настрой этих течений и их недостаточно серьезное духовное содержание, в то время как традиционализм, по его мнению, «естественным образом» затрагивает лишь ограниченный круг лиц, определенную элиту, которая только и способна понять его требования[430].
Перед лицом раскола внутри западного традиционалистского движения, разделившегося на неоязычников и христиан, Дугин оказывается в довольно двусмысленном положении. Он положительно оценивает тот факт, что Эвола предлагает реабилитировать язычество как Традицию, — и разделяет его взгляд на христианство как на самую языческую из монотеистических религий (благодаря присутствию Троицы), а также разделяет мнение о важности энтропии и эсхатологии в языческих религиях. Однако опорой религиозности Дугина, кажется, остается христианство. Как и Генон, Дугин видит в христианстве (только в его восточной версии) сохраненную Традицию. Христианство представляется в качестве «Третьего пути», наиболее верного, лежащего между иудейским креационизмом и языческим «проявленчеством»[431]. Дугин также утверждает, что
«этапы развития метафизических конструкций [идут] от ортодоксального традиционализма в духе Генона до окончательного утверждения тринитарной православной метафизики, в которой все наиболее ценные векторы прозрений нашли свое полное и совершенное выражение»[432].
Это видение веры как основы общества и способа его анализа предполагает также новый взгляд на нынешнюю интеллектуальную жизнь Запада и особенно на его подходы в науке. Отталкиваясь от традиционалистских принципов, утверждающих, что рациональность является созданием разума, а понятие прогресса оторвано от реальности, Дугин считает, что позитивистский подход, на котором основаны современные науки, должен подвергнуться принципиальному пересмотру[433]. Начиная с эпохи Возрождения произвольное разделение между священным и мирским, равно как и между наукой и искусством, спровоцировало формирование ошибочного представления о возможностях познания вселенной человеком. Дугин призывает к реабилитации эзотерического знания как части научно–исследовательского процесса и положительно высказывается о натурфилософии (Naturphilosophie), течении, стремящемся к воссозданию холистской системы знаний о мире (то есть основанной на глобализирующей, иерархической системе). Как и натурфилософы, Дугин верит в конец позитивистской науки и в возрождение синтетических наук, проникающих в смысл бытия и открывающих завесу тайны предназначения человека на Земле.
Он высказывает эту мысль, стремясь обобщить опыт так называемых сакральных наук, сакральность которых выражается не в использовании особых методик, а в функциях и целях, преследуемых данной дисциплиной. Эти науки, как и современные научные дисциплины, могли бы установить для себя определенный объект исследования, но не теряли бы связи с онтологическим и гносеологическим знанием[434]. Одной из таких дисциплин, способных объединить объективные данные и философский подтекст, можно назвать геополитику, которую Дугин постоянно называет не просто научной дисциплиной, но метанаукой (Weltanschauung), включающей в себя другие науки и наделяющей их смыслом: