557.
Вместо верховенства закона, которое защищало слабых, у нас были законы и предписания и система принуждения, которая давала ещё больше власти уже могущественным банкам.
Дискуссия в этой главе (вместе с той, что в главе шестой) показывает, как финансовый сектор обеспечил положение, в котором «верховенство закона» работает в его пользу почти всегда и против обычных американцев. У него были ресурсы, организация и мотивация для этого; и он завершил то, что хотел, с помощью многогранной атаки, которая включала реформу закона о банкротстве для повышения своей власти над заемщиками. Этот закон обеспечил доступ частных коммерческих школ к студенческим займам – почти без оглядки на стандарты, отменяющие ростовщические законы. Атаки финансового сектора предотвращают законодательство, сокращающее хищническое кредитование, дают возможность обходить процедурные гарантии (слабые, как они были), подтверждающие, что только реальный должник может потерять свой дом. В кредитовании и выкупах закладных они нацелились на слабых, малообразованных и бедных. Нравственные сомнения были оставлены в стороне в гигантском квесте по переводу денег от низов к верхушке.
В главе шестой мы объяснили, как кризис, связанный с выкупом домов, сам по себе мог бы в основном и не наступить, если бы мы не позволили банкам иметь столько влияния, если бы отрегулировали упорядоченную реструктуризацию долга, как мы это делали для больших корпораций. Каждый шаг на этом пути – от изначальной выдачи займа до финального выкупа закладной – имел свои альтернативы. Если бы существовали соответствующие предписания, ограничивающие безрассудное и хищническое кредитование и усиливающие экономическую стабильность, – возможно, мы бы даже обошли саму Великую рецессию. Но с политической системой, в которой деньги имеют значение, эти альтернативы не имели ни единого шанса.
Фиаско ипотеки, сохранение хищнического кредитования и банкротство «реформы» уже вызвали серьёзные вопросы о «верховенстве закона» – что универсально считается брендом развитого, цивилизованного общества. Верховенство закона должно защищать слабых от сильных и обеспечивать честное обращение со всеми. На рассвете ипотечного кризиса оно не проявило себя никак. Вместо верховенства закона, которое защищало слабых, у нас были законы и предписания и система принуждения, которая давала ещё больше власти уже могущественным банкам. В передвижении денег от низа наверх они усугубили проблемы неравенства – и с точки зрения доходов, и с точки зрения распределения богатства.
Де-факто против де-юре
Управление судебной системой стоит дорого, и правила игры определяют, каков размер издержек и кто их несет. Если создать дорогую систему, в которой тяжущиеся стороны сами несут затраты, значит – кто-то создаёт нечестную систему, даже если с первого взгляда кажется наоборот. Если создаётся медленная судебная система, это тоже может быть нечестно. Это не просто то, о чем говорят: «Отложенное правосудие – это отказ в правосудии». Бедные не могут понести стоимость задержки так, как это делают богатые. Корпорации знают это. В их договоренностях с менее богатыми оппонентами стандартная тактика заключается в том, чтобы делать небольшие авансовые предложения и угрожать долгим и дорогостоящим процессом с неясным исходом, если предложение не будет принято558.
Даже просто доступ к правовой системе достаточно дорог, что даёт преимущество большим корпорациям и богачам. Мы говорим о важности интеллектуальной собственности, но мы создали такой дорогой и несправедливый режим интеллектуальной собственности, который более работает на пользу патентным юристам и большим корпорациям, чем на продвижение науки и маленькие инновации559. Большие фирмы могут нарушать права на интеллектуальную собственность более мелких фирм почти безнаказанно, зная, что в последующем юридическом сражении они их перевесят. Злостные патентные тролли (юридические фирмы) могут покупать спящие патенты (патенты, которые ещё не были использованы для вывода продукта на рынок) по низким ценам и, когда фирма становится успешной, объявить нарушение и угрожать закрытием, занимаясь, в сущности, вымогательством.
Именно это и случилось с Research in Motion, производителем популярного BlackBerry, который стал целью патентного иска от «компании патенто-держателя» NTP, Inc. Эта компания также находится в судебных тяжбах с Apple, Google, Microsoft, Verizon Wireless, AT&T, Yahoo! и T-Mobile USA560. Не совсем даже ясно, являются ли патенты, по которым идёт тяжба, действительными. Но пока их утверждения рассматриваются и объявляются недействительными – что может занять годы и годы – «владелец» патента может закрыть любую фирму, нарушающую его права, пока она не заплатит любую сумму и не примет любые условия, которые на неё будут наложены, включая условие, что патент не может быть оспорен. В нашем примере Research in Motion сдалась требованиям и заплатила NTP более $600 миллионов561.
Совсем недавно индустрия мобильных телефонов была вовлечена в запутанный клубок патентных диспутов (включая Apple, Samsung, Ericsson, Google, Microsoft, Motorola, Nokia, RIM, LG, HP – и держателя патента, Acacia Research Corporation) в различных правовых форумах разных стран. В то время как исход неясен – если определённые стороны выиграют, линейка выбора для потребителя столкнется с драматическим сокращением и цены вырастут – но, что точно, самыми большими победителями в этой тяжбе станут юристы.
Правовая система сама по себе извлекает огромную ренту, как мы отметили в главе второй. Большие юридические баталии вокруг существующих законов – скажем, нарушил ли Microsoft закон, созданный для поддержки конкурентоспособного рынка, или совершили ли банки мошенничество – привлекают батальоны юристов. Это самая нстоящая гонка вооружений. И в этой гонке вооружений банки, участвующие в мошенничестве, или фирмы, участвующие в антиконкурентных практиках, имеют огромное преимущество, тем более что частные фирмы делают все возможное, чтобы ограничить возможности государства это пресечь. Последствия хорошо иллюстрирует работа Комиссии по ценным бумагам и биржам, преследовавшей повторяющиеся случаи мошенничества в американских банках.
Комиссия по ценным бумагам и биржам и мошенничество с ценными бумагами
Я уже описывал, как банки пытаются обрести преимущество над обычными домовладельцами на ипотечном рынке. Банки пытались одержать верх и в сражениях с более финансово подкованными. Комиссия по ценным бумагам и биржам (SEC), которая следит за исполнением федеральных законов о ценных бумагах, неоднократно предпринимала гражданское принуждение против Ситибанка (и других больших банков) за нарушение законов о мошенничестве.
Что произошло после этого? Да как обычно: банки угрожали бесконечной судебной тяжбой. Следовал компромисс: банки платят большой штраф, не отрицая, но и не признавая вины. ещё они обещают никогда больше так не делать. Но вскоре после этого обещания они снова втягиваются в такое же поведение. Далее получают ещё один нагоняй и штраф – который они вполне могут себе позволить.
Это удобное решение: правительство ограничило ресурсы для преследования по судебным делам, и существует множество примеров мошенничества. Достигнув соглашения с одним банком, правительство нападает на другой. Эта система симпатична и банкам: стоимость относительно низка в сопоставлении с прибылью, которую они получают от своего мошеннического поведения, и, признай они вину, доказательства могут быть использованы против них в частных судебных разбирательствах, начатых теми, кто пострадал от этого мошенничества, в попытке восстановить свои потери. Банки знают, что большинство их жертв не обладают правовыми ресурсами, чтобы судиться с ними без помощи государства. Никто не может утверждать, что в этой системе правосудие реально происходит. Экономическая система, в которой существует паттерн подобных злоупотреблений, не может работать хорошо: мошенничество искажает экономику и подрывает доверие.
Соглашения SEC с банками должны получать одобрение суда, и суды обычно формально их одобряют. Но одному судье уровень мошенничества (наконец-то!) показался выше всяких рамок. В конце ноября 2011 года судья Ракофф (Rakoff) из окружного суда Манхэттена отверг предлагаемое 285-миллионное соглашение с Citigroup по поводу обвинений в мошенничестве. Он отметил, что банк является «рецидивистом». Было ясно, что гражданское принуждение, организованное SEC, не имело влияния на поведение банков в том числе и потому, что SEC не предъявлял обвинения в неповиновении против рецидивистов – вроде Ситибанка – за нарушение обещаний.
В этом случае Ситибанк (как многие другие банки, включая Goldman Sachs) построил ценные бумаги, состоящие из ипотек, которые, по его убеждению, потерпят крах, частично так, чтобы он (или, в других случаях некоторых банков, излюбленные клиенты) мог сыграть на волатильности ценных бумаг. Когда стоимость понизилась, банк (или излюбленные клиенты) делал огромную прибыль за счёт тех клиентов банка, которые покупали ценные бумаги. Многие банки не раскрывали, что они делают. Один вариант их защиты – юридический caveat emptor (покупатель должен быть бдительным), сформулированный достаточно цинично: «Никто не должендоверять нам, и тот, кто это делает – идиот». Но в случае соглашения, отвергнутого судьёй Ракоффом, Ситибанк и некоторые другие банки зашли дальше, чем умалчивание рисков: они намеренно ложно говорили инвесторам, что независимая сторона выбирает портфельные инвестиции. И пока инвесторы теряли в сделке $700 миллионов, Ситибанк получил $160 миллионов.
Если бы это были отдельные случаи, можно было бы винить нескольких людей. Но «Нью-Йорк таймс» в анализе соглашений SEC по поводу мошенничества «обнаружила 51 пример, включая 19 компаний, в которых агентство утверждало, что компания нарушила законы о мошенничестве, которые они прежде обещали никогда не нарушать»562.
Кажется, у нас есть экономическая и судебная системы, которые прямо предоставляют стимулы для плохого поведения: выплаты руководителям растут, когда прибыль растёт, даже если прибыль основана на мошенничестве. Но штрафы платят акционеры компании. Во многих случаях руководители, которые несли ответственность за мошенническое поведение, уже давно ушли. Сейчас пришло время что-то сказать об уголовном преследовании руководителей. Если акционеры платят штрафы, а топ-менеджмент платит сам себе компенсацию, аргументированную краткосрочной производительностью, и прячет риски в кустах обратного распределения (события, которые случаются с малой вероятностью быть пойманным, осужденным и оштрафованным), мы не должны удивляться этим постоянным примерам мошенничества. В подобных условиях мы должны пойти дальше, чем штрафовать компанию: это люди, которые принимают решения и действуют, и они должны нести ответственность за свои действия. Те, кто совершает эти преступления, не могут просто спихнуть свою ответственность на абстрактную сущность, называемую «корпорация».