Взгляды банкиров и других из 1 процента на то, как реагировать на кризис (сократить зарплаты и урезать бюджет), не приведут к восстановлению нашей экономики, к процветанию. Не всем даже ясно, что стратегии, которые они защищают, вряд ли приведут к успеху в сокращении дефицита в текущих условиях экономической слабости: более низкий ВВП и более высокая безработица будут означать более низкие налоговые сборы и более высокие расходы. Также не всем ясно, что эти стратегии – в интересах 1 процента, хотя вполне легко увидеть, почему они могут так думать. Снижение заработной платы («большая гибкость рынка труда») позволит повысить прибыль, если только продажи поднимутся. Банкиры, кроме того, всегда сосредоточены на возвращении своих средств. Они рассматривают домохозяйства, которые должны им деньги. Если домохозяйство сократит расходы на себя, оно будет иметь больше денег для возвращения банку. Но, как я объяснил, аналогия между домохозяйством и экономикой – ложная: сокращение в расходах государства разрушит спрос и сократит рабочие места. Домохозяйство не будет иметь денег, чтобы вернуть банкиру, если его доход упадёт соответственно сокращениям в расходах. И возвращение долга станет ещё более сложным, если доход упадёт кратно величине сокращений в расходах – что и доказывает современная экономика.
Что поражает, так это то, как много людей – экспертов и обычных граждан, тех, что в правительстве, и тех, что по другую сторону, – оказалось соблазненными мифом о жесткой экономии и мифом, что государственный бюджет похож на бюджет домохозяйства. Многие люди оказались в плену тонкого параллельного аргумента, которым правые оперировали в макроэкономике: дескать, вот было стимулирование, а экономике не стало лучше. Стало даже хуже. Стимулирование не сработало. Но стимулирование сработало: оно предотвратило дополнительное повышение уровня безработицы.
Один процент взял в заложники и исказил бюджетные дебаты – используя понятное сомнение о перерасходах. На самом деле это сомнение представляет собой прикрытие для программ, нацеленных на сокращение государственных расходов. А такие программы ослабят сегодняшнюю экономику, понизят рост в будущем и, что более важно для главной темы этой книги, повысят неравенство. Это сомнение использовалось даже для бюджетной баталии, чтобы доказать необходимость сокращения прогрессивности в нашей системе налогообложения и урезания и без того уже сокращенных программ социального страхования в стране.
Учитывая слабость в экономике (и отсутствие спроса сегодня, и отсутствие инвестиций в наше будущее), дефицитный фетишизм фокусируется на ложной проблеме, по крайней мере сейчас. Но даже если сдаться дефицитному фетишизму, мы показали, что существуют альтернативное налогообложение и политика расходов, которые могут одновременно повысить экономическую эффективность, повысить национальные результаты и понизить уровень безработицы, а также обратиться к одной из самых волнующих проблем – растущему неравенству.
Основной источник неравенства для низов – это безработица. Безработные страдают. Страдают и те, что имеют работу, поскольку высокий уровень безработицы накладывает сильное давление на зарплаты. С тех пор как американский политический тупик сократил использование фискальной политики (налогов и расходов) для восстановления экономики до уровня полной занятости, надежда переместилась на денежную политику. Как указала эта глава, суть может стать ещё хуже: дефицитный фетишизм может привести к жесткой экономии, которая ослабит экономику дальше и повесит ещё большую ношу на денежную политику. Но готова ли денежная политика к такой задаче? Следующая глава объяснит, почему денежная политика на самом деле не служит нашей нации так хорошо, как должна: в слишком большой степени она была придумана для обслуживания финансового сектора и других интересов верхушки.
Глава 9. Макроэкономическая политика и центробанк: созданные 1 процентом для 1 процента
Некоторые читатели могут удивиться, увидев главу о макроэкономике – ветви экономики, которая имеет отношение к общему уровню экономической активности, с результатом (ВВП) и уровнем занятости, с процентными ставкам и инфляцией. Какое отношение она имеет к главной теме этой книги – неравенству? Ничто, однако, не влияет на благосостояние большинства граждан больше, чем состояние макроэкономики – будь то полная занятость или рост. И когда макроэкономическая политика терпит крах, уровень безработицы взлетает, низы оказываются среди тех, кто страдает больше всего. В широком смысле, макроэкономическая политика сильно влияет на распределение доходов. Политики должны знать это, но они часто действуют так, будто не знают. В самом деле, распределение доходов редко упоминается в макроэкономике, а это и есть главная проблема.
Самая важная ответственность политиков – поддерживать общую стабильность экономики. Великая рецессия представляет собой свидетельство колоссального провала. И этот провал наложил огромную ношу на обычных американцев – как работников, так и домовладельцев и налогоплательщиков, что мы описали в первой главе. Мы объяснили, как провалы макроэкономики окончательно выдвинули на передний план проблемы нашей экономической системы. Когда дела обстояли хорошо, большинство людей процветало и могло убедить себя, что те, кто не процветает, – виноваты в этом сами. Но с рецессией 2008 года это потеряло смысл. Слишком много людей, «игравших по правилам, хорошо учившихся, тяжело трудившихся», просто сводили концы с концами или вовсе не сводили концы с концами. Система не работала.
Эта книга доказывает, что во многих направлениях наша экономическая система приносила выгоду верхушке – за счёт остальных. И что эта система далека от того, что было названо «моделью определения доходов по достижениям», в которой доходы отражают вклад в общество. В этой главе мы сфокусируемся на вкладе нашей макроэкономической политики в этот исход – до, в течение и после кризиса.
Политика предполагает выбор. Существуют распределительные последствия для всех стратегий. Центральная тема этой книги заключается в том, что некоторые из этих политических выборов одновременно повысили неравенство – принося выгоду верхушке – и навредили экономике.
Но многие варианты более сложны и подразумевают компромиссы. Если существует компромисс между инфляцией и безработицей, преследование более низкой инфляции означает более высокую безработицу – и работники пострадают; более низкая безработица означает более высокую инфляцию – и держатели облигаций увидят, как стоимость их активов падает. Фокусирование внимания на инфляции ставит интересы держателей облигаций в центр. Представьте, насколько иной могла быть денежная политика, если бы фокусировалась на удержании безработицы на уровне ниже 5 %, нежели на поддержании уровня инфляции ниже 2 %.
Разная политика накладывает разные риски на разные сегменты общества. Если дела идут плохо, кто страдает от последствий? Если дела идут хорошо, кто получает выгоду? ФРС играет на доверии, что банки могут сами управлять риском – игра, которая отлично окупается для банков (и особенно для банкиров), но в которой все остальные платят цену. ФРС могла бы обуздать безответственное и хищническое кредитование, злоупотребления в кредитной практике, но её выбор – не вмешиваться. Снова банки выходят победителями, остальные – проигравшими.
Денежная и макроэкономическая политика и действия ФРС таким образом вносят свой вклад в растущую проблему неравенства в стране несколькими способами. Снизу и посередине более высокая, чем допустимо, безработица (подразумевающая более низкие зарплаты) означает более низкий доход для работников. Меньше защиты от злоупотреблений банков вредит качеству жизни. Мы даже увидим, как текущая макроэкономическая политика может вносить вклад в создание восстановления без рабочих мест – когда восстановление действительно идёт полным ходом. Скрытые субсидии банкам и поддержка отмены регулирования, которые внесли большой вклад в финансиализацию экономики, делают взнос и в растущее неравенство наверху, а агрессивная политика борьбы с инфляцией означает, что богатые держатели облигаций не волнуются, что инфляция коснется их активов.
Эти провалы не случайны. Институциональные механизмы, с помощью которых установлена денежно-кредитная политика, призваны дать непропорциональное количество голосов банкирам и их союзникам. Это было даже отражено в моделях, которые стали частью стандартного набора инструментов центральных банковских домов. Пока они фокусируются на инфляции (нечто, о чем держатели облигаций так заботятся), они игнорируют распределение (нечто, заботы о чем со стороны центральных банковских домов банкиры не желают) – даже тогда, когда, как мы доказывали, растущее неравенство было критичным в создании экономической нестабильности.
Когда Великая рецессия привлекла внимание к растущему неравенству в Америке – разрушая миф о том, что все получают выгоду от роста, который произошел в предыдущую четверть века, – она разрушила и два других мифа: что-де фокус на инфляции был краеугольным камнем экономического процветания и что-де лучший способ обеспечения экономической стабильности – иметь независимый центральный банк. Эта глава объяснит, как осуществлявшаяся денежная политика одновременно ослабила общие экономические показатели и усилила неравенство.
Существует альтернативный набор стратегий и институциональных механизмов, которые обещают не только лучший и более стабильный рост, но и более справедливое распределение выгод от этого роста.
Как современная макроэкономика и денежная политика навредили 99 процентам
Центральный фокус большей части современной макроэкономики и денежной политики сосредоточен на инфляции – удержание инфляции на низком уровне и стабильность якобы предоставляют макроэкономические условия, в которых рыночная экономика может процветать. Инфляция – особенно очень высокие и неустойчивые уровни инфляции – может быть проблемой, но Соединённые Штаты и Западная Европа не сталкивались с серьёзной проблемой инфляции на протяжении более трети века613. Фокус на прошлых проблемах может отвлечь от более давящих вопросов сегодняшнего дня. В годы перед Великой рецессией куда бо́льшие сомнения, чем возможное небольшое снижение эффективности от не слишком значительного роста инфляции, должны были вызывать очень большие потери от коллапса финансовой системы614. В годы после начала Великой рецессии бо́льшую обеспокоенность, чем небольшие потери эффективности от небольшого роста инфляции, должны были вызывать очень большие потери от растраты ресурсов – как результата экономики, не работающей в полную мощность.
Как мы отметили в главе 4, те, кто пострадал больше всего в кризисах – это работники и малый бизнес, что было особенно верно в кризис, когда корпоративная прибыль оставалась высокой во многих секторах615, а банки и банкиры поживали хорошо. Высокая безработица навредила тем, кто зависел от заработков на свою жизнь; большинство тех, у кого работа осталась, столкнулись с сокращенными часами и более низким доходом. Но это особенно навредило низам. Более квалифицированные работники были заменены менее квалифицированными, а менее квалифицированные – неквалифицированными. И пока каждая из этих групп страдала от понизившихся доходов, те, что были заменены на своих рабочих местах, пострадали больше всего616.
Высокий уровень безработицы не только влияет на тех, кто теряет своё рабочее место или имеет сокращенные рабочие часы: это вредит всем нижним 99 процентам, снижая зарплату, поскольку работники конкурируют за рабочие места. И способ, которым бо́льшая часть центральных банковских домов осуществляет денежную политику, создаёт глубокий эффект, работающий безжалостно в течение последних нескольких десятилетий. Как только заработная плата начнет восстанавливаться, центральные банковские дома, с их целеустремленным акцентом на инфляции, повышают опасность роста цен. Они поднимают процентные ставки и усложняют кредитование для поддержания безработицы на излишне высоком уровне. Слишком часто они преуспевают в предотвращении повышения заработной платы – в результате чего производительность растёт в шесть раз быстрее заработной платы617. (На момент кризиса 2008 года работники ещё не восстановили то, что они потеряли в последней рецессии)618.
Для главных банкиров настало трудное время, ограничивающее их мнение по поводу политики регулирования денежной и банковской систем. (Если бы они придерживались своего рукоделия и правильно оценили денежную и нормативную политику, экономика была бы в гораздо лучшей форме.) Центральной темой этих банкиров стало то, что должно быть больше «гибкости рынка труда», которая, как правило, означает снижение заработной платы (и особенно – минимальной заработной платы) и защиты рабочих мест. Но ослабление систем социальной защиты усилило неблагоприятное воздействие ошибок макрополитики на 99 процентов. Минимальные зарплаты не справлялись с инфляцией (так что реальный федеральный минимальный размер оплаты труда в США в 2011 году был на 15 % ниже, чем почти треть века назад, в 1980 году); и это, очевидно, сделало снижение заработной платы проще, особенно для низов619. Страхование от безработицы также не шло в ногу со временем, поэтому те, кто потерял свою работу и был достаточно удачлив, чтобы иметь страховку от безработицы, получили долю от своей предыдущей зарплаты620. И, как мы видели в первой главе, количество безработных, которые не получают пособия, возросло до ошеломляющего уровня.
Но ослабление системы социальной защиты и принуждение к «более гибкому рынку труда» могло само по себе иметь усиленные экономические последствия искаженной денежной политики. Центральная экономическая проблема Великой рецессии, как мы отметили, кроется в отсутствии совокупного спроса. С хорошей системой социальной защиты доход работников и уровень потребления сохраняются, даже столкнувшись с ухудшающимся «шоком» для экономики. Экономисты называют это поглотителями шока, автоматическими стабилизаторами. С другой стороны, зарплаты, падающие в ответ на неблагоприятный шок для экономики, усиливает его эффекты. Главные банкиры, которые одновременно призывали к большей «гибкости зарплат», фокусировались на инфляции и игнорировали риски финансовой хрупкости, одновременно преследуя политику, ставящую экономику в риск большого шока и защищая политику, которая точно обеспечит, что этот шок, когда он случится, будет иметь глубокие и серьёзные последствия.
Не обращая внимания на распределительные последствия денежно-кредитной политики
Как я отметил, стандартная макроэкономическая модель даже не осознает, что распределение доходов имеет значение, и потому неудивительно, что ФРС в своей политике зачастую не обращает внимания на распределительные сложности своих решений. Даже когда она фокусируется на занятости, провал в принятии во внимание распределительных последствий её действий ведёт к осуществлению политики, которая может быть контрпродуктивна.
Например, ФРС фокусируется на процентных ставках в ошибочном убеждении, что изменение процентных ставок – это простой «рычаг», которым она может контролировать экономику: понижаем процентные ставки – и экономика расширяется; поднимаем процентные ставки – и она замедляется. И хотя наступили времена и обстоятельства, в которых процентные ставки могут иметь подобный эффект, в другие времена эти связи в лучшем случае слабы и могут быть более эффективными другие инструменты. Например, в реакции на пузырь рынка недвижимости имело бы больше смысла поднять нижние платежные требования для ипотеки, чем повышать процентные ставки. Однако никто не хотел замедлять продуктивные инвестиции только для того, чтобы подавить разрастание пузыря. Подобные предписания были анафемой для ФРС с её религиозной преданностью ценовой системе и чудесам рынка.
Когда экономика вошла в штопор, понижение процентных ставок могло спасти банки, но это не подстегнуло экономику. Даже если более низкие процентные ставки, по которым банки платят фондам, перешли на заемщиков, во многих секторах не было бы сильного повышения инвестиций, учитывая низкий уровень использования мощностей – экономика уже имела более чем достаточно мощностей, чтобы производить все, что требуется. Потому, несмотря на дешевые деньги для банков – скрытая субсидия, – не существовало на самом деле выгоды для понижения процентной ставки. Когда ФРС понизила процентную ставку в ответ на коллапс технологического пузыря, это не привело к росту бизнес-инвестиций, но привело к образованию жилищного пузыря. Между тем в 2008–2009 годах, с небывало низкими ценами на недвижимость, было немыслимо представить, что пониженные процентные ставки возымеют эффект.
Этому была цена, тем не менее: все те пенсионеры, которые расчетливо инвестировали в государственные облигации, внезапно увидели, как исчезают их доходы. В этом случае был огромный переход состояния от стариков к государству и от государства к банкирам. Но было мало сказано о вреде, который был причинен старикам, и ещё меньше было сделано, чтобы его компенсировать621.
Пониженные процентные ставки могут сбавить расходы разными способами. Люди, близкие к выходу на пенсию, видя, что они могут откладывать куда больше в безопасных государственных облигациях, чтобы получить пенсию, которую они хотят, стремятся откладывать больше. Как откладывают родители, чтобы отдать детей в колледж. Даже поверхностное внимание к распределительным последствиям подобной политики поднимает сомнения об эффективности политики низких процентных ставок622.
ФРС, с фокусом на 1 проценте, тем не менее предположила, что более низкие процентные ставки повысят цены на фондовом рынке – помогая верхушке, как мы уже видели, владеющей непропорциональной долей фондового рынка, – а более высокие цены на фондовом рынке приведут к более высокому потреблению, поскольку люди будут чувствовать себя богаче. Но процентные ставки не будут оставаться на столь низком уровне всегда, что означает: прирост в ценах акций не будет постоянным. Необязательно, что любое временное поднятие цен на акции, вызванное временным понижением процентных ставок, приносящее выгоду исключительно богатым, станет причиной серьёзного роста потребления623.
И хотя политика низких процентных ставок, проводимая ФРС, не привела к восстановлению инвестиций, как она надеялась, это простимулировало тех, кто планировал инвестиции, чтобы заменить дешевый капитал на рабочую силу. Капитал добывался, по сути, по временной, искусственно заниженной цене, и можно было получить преимущество из этой необычной ситуации. Это придало силы искаженным паттернам инноваций, которые сосредоточились на сохранении рабочей силы в тот момент, когда она была в изобилии. Любопытно, что в момент, когда безработица среди неквалифицированных столь высока, продуктовые магазины и аптеки заменяют кассиров автоматами. ФРС делает все более и более вероятным, что, когда восстановление начнется, оно будет безработным. В самом деле, именно это было отличительной чертой выхода из рецессии 2001 года, в течение которой ФРС, как обычно, ставила процентные ставки на низкий уровень624.
Помогая верхушке
Мы уже отмечали количество способов, которыми ФРС помогала банкам и банкирам, особенно в кризис. Федеральный резерв кредитовал банки по очень низким процентным ставкам, которые (особенно во время кризиса) куда ниже рыночного уровня. Если банк может занимать по ставке, близкой к нулю, и покупать долгосрочные государственные облигации, скажем, под 3 процента, это делает изящные три процента прибыли из ничего625. Кредиты банковской системе составили $1 триллион в год, стало быть, это – 30-миллиардный подарок. Но банки часто делали ещё лучше – они могли кредитовать фирмы с высшим рейтингом (премиальных клиентов) по более высоким процентным ставкам. Если они могут кредитовать хотя бы под 10 %, тогда готовность государства одолжить им $1 триллион под нулевую ставку – это $100 миллиардов подарка в год626.
Банки также могут вкладывать деньги в Федеральный резерв, и сейчас они, в первый раз, получают проценты по эти депозитам – ещё один скрытый от налогоплательщиков трансфер банкам627. Любопытно, что этот последний дар может замедлить кредитование. Платить банкам, чтобы они не кредитовали, означает, что добавочная прибыль, которую банки получали от кредитования, снизилась628.
С более широкой точки зрения стратегия финансовой помощи поставила интересы банков (и особенно больших банков) и банкиров впереди всей остальной экономики629. Деньги банкам давались якобы на поддержание потока кредитов, но никаких условий не было предъявлено финансовым институтам, получающим средства. Никаких условий по поддержанию потока кредитования, никаких условий, ограничивающих использование денег на выплату бонусов. Бо́льшая часть денег, данных банкам, ушла на бонусы, а не на рекапитализацию банков. Деньги непропорционально уходили большим банкам, которые более заинтересованы в игре на фондовой бирже, нежели в кредитовании. Степень, в которой они вообще кредитуют, непропорциональна к большим международным фирмам. Государственные деньги, по большей части, не идут более мелким региональным и общинным банкам, которые фокусируются на кредитовании малого или среднего бизнеса630. Неудивительно, что сотни этих мелких банков обанкротились, а ещё сотни – в такой опасной позиции631, что им пришлось сократить кредитование632. Для стратегии, направленной на поддержание потока кредитов, решения ФРС (вместе с казначейством) были сильно искажены.
Отмена регулирования: ключ к возросшей финансиализации экономики
Пиетет по отношению к банкам лежит в сердце ФРС и других центральных банковских домов – это самый большой вклад в неравенство. Их отказ ввести адекватное регулирование и адекватное принуждение к соблюдению существующих норм – кульминация двух десятилетий финансового дерегулирования, которое началось при президенте Рейгане. ФРС и её председатель Алан Гринспен оказались очень действенны в отмене предписаний, сыгравших столь важную роль в том, что десятилетиями после Великой депрессии финансовая система служила на благо страны. Они также были действенны в предотвращении введения новых правил, отражающих изменения в финансовом секторе (например, разработка деривативов, которые угрожают стабильности финансовой и экономической системы)633.
Это дерегулирование имело два связанных последствия, каждое из которых мы отмечали ранее. Во-первых, это привело к возросшей финансиализации экономики – со всеми ассоциированными искажениями и несправедливостью. Во-вторых, это позволило банкам эксплуатировать остальное общество – через хищническое кредитование, злоупотребление сборами по кредитным картам и другие практики. Банки переместили риски в сторону бедных и налогоплательщиков: когда дела идут не так, как предсказывали кредиторы, тяготы от последствий несут другие. ФРС не только не запретила это; она этому способствовала634. Ясно, что, с точки зрения общества, банки не помогали людям управлять риском; они его создавали. Но когда дело доходило до управления собственным риском, банкиры были более успешны. Они не несли издержки своих действий.
В период после кризиса позиция Федеральной резервной системы в спорах о регулировании показала, на чьей она стороне. Регулирование должно быть составлено так, чтобы мотивировать банки вернуться в скучный бизнес кредитования. Осознавая, что банки, слишком большие, чтобы потерпеть крах, имели извращенные стимулы, они должны были сфокусироваться на том, чтобы сократить размер и взаимосвязанность банков. Более того, банки, слишком большие, чтобы потерпеть крах, имели конкурентное преимущество перед другими банками – теми, кто предоставлял им финансы, зная, что они могут рассчитывать, по сути, на государственные гарантии, и потому они намерены предоставлять им средства по заниженным процентным ставкам. Вот и могли большие банки процветать не потому, что они более эффективны или предоставляют лучшие услуги, но потому, что они, по сути, субсидируются налогоплательщиками. Наш провал во введении налога, чтобы закрыть это преимущество, просто даёт этим банкам ещё один большой подарок635. Осознание, что чрезмерные бонусы дают финансистам стимул вовлекаться в излишние риски и недальновидное поведение, также должно привести к суровым предписаниям, регулирующим начисление бонусов. А уж в осознании риска банков с недостаточной капитализацией – где маленькие изменения в стоимости активов могут быть достаточными, чтобы вызвать банкротство, – должны быть весьма суровые предписания по размерам бонусов и дивидендов до момента полного восстановления банковской системы. Осознавая роль, которую в банковском кризисе сыграли отсутствие прозрачности и деривативы, ФРС должна настаивать на том, что с этим нужно что-то делать.
Мало что было сделано по этому поводу, да и то, что было сделано, зачастую достигалось в оппозиции Федеральному резерву. Новый нормативный законопроект (Додда – Франка), подписанный в июле 2010 года, наделил большей частью ответственности за воплощение предписаний Федеральную резервную систему и, по крайней мере в некоторых сферах, она опять показала, кому принадлежит её лояльность. Приведем несколько примеров. В дискуссии перед принятием закона Додда – Франка комитет сената, ответственный за надзор за деривативами, рекомендовал, чтобы банки, застрахованные государством, не могли выписывать деривативы. Пока было непонятно, были ли деривативы страховыми продуктами или игровыми инструментами, было очевидно, что они не были займами. Если бы они были страховыми продуктами, они должны были регулироваться надзорными органами в сфере страхования. Если бы они были игровыми продуктами, то должны были бы регулироваться органами по надзору за азартными играми. Но ни в каких ситуациях они не должны быть подписаны правительством США – через Федеральную корпорацию страхования депозитов (государственное агентство, страхующеебанковских вкладчиков). Но Бен Бернанке (Ben Bernanke), глава ФРС, утверждал иное (в оппозиции двум региональным главам ФРС, которые, как оказалось, питают причудливую иллюзию о том, что банки должны сосредоточиться на банковских услугах). Бернанке и большие банки, что делают миллиарды в год на кредитных дефолтных свопах (КДС), выиграли.
Тем временем возник широкий консенсус среди экономистов и политиков (включая, по крайней мере, одного регионального главу ФРС, а также Мервина Кинга (Mervyn King), главу Банка Англии), что нужно что-то делать с банками, которые слишком круты, чтобы потерпеть крах. Кинг указал, что если они слишком большие, чтобы потерпеть крах, значит, они слишком большие, чтобы существовать. А ещё даже раньше Пол Волкер (Paul Volcker), бывший глава Федерального резерва, высказывал соображение, что эти банки слишком велики, чтобы ими управлять. Но нынешний и бывший главы совета директоров ФРС (Гринспен и Бернанке, ответственные за кризис), кажется, никогда не осознавали проблему, а если и осознавали, то явно недостаточно, чтобы предложить какие-то действия. А здесь многое можно было сделать: от нормативных решений, ограничивающих размер банка и расписывающих, что они могут делать, до налогов, чтобы закрыть преимущества, описанные ранее.
ФРС, конечно, никогда не намеревалась повышать неравенство – ни с помощью выгоды, которую она обеспечивала верхушке, ни тем, что она делала и что признавала допустимым для банков делать со средним и низшим классом. В самом деле, как мы объясним позже, большая часть членов совета директоров, вероятно, и правда верила, что их стратегии – слабый контроль, борьба с инфляцией, помощь банкам – необходимы для функционирования нашей экономики, что они обеспечат рост, от которого все получат выгоду. Но это только свидетельствует о степени, в которой ФРС была «захвачена» точкой зрения и мировоззрением банкиров.