Я обозначил долгосрочный план экономических реформ, но сейчас самые большие страдания 99 процентов вызваны причинами, кроющимися на рынках труда и жилья.
В жилищной сфере мы видели, как стандарты бухгалтерского учёта стали самым большим препятствием в реструктуризации. Видели, что правительственные программы реструктуризации были созданы не для принуждения (или хотя бы мотивации) основных списаний. Правила игры идут на пользу банкам, а не домовладельцам, и эти правила должны быть заменены. Мы видели это в нашей дискуссия о выкупе закладных в главе 7.
Банкам нужно дать стимулы и, возможно, потребовать реструктурировать ипотеку. Требование от них признать потери на их ипотеке – что называется «переоценка рынка» – устранит главное препятствие к реструктуризации. Можно дать стимул в виде налоговых льгот – позволить благоприятный режим потерь, если они случаются, как часть реструктуризации сейчас, и менее благоприятный режим для убытков, понесенных в ходе выкупа. А если это не сработает, форсирование реструктуризации может стать необходимым.
Мы имеем некоторые условия в нашем кодексе о банкротстве (Глава 11), которые позволяют корпорациям, ставшим чрезмерно задолженными (даже в результате идиотизма с их стороны), начать все снова. Мы признаем ценность поддержки функционирования предприятий, ценность рабочих мест, которые они предоставляют. Но, как мы утверждали в главе 6, если желательно давать корпорациям новый старт, то справедливо будет давать и семьям новый шанс. Текущая политика разоряет семьи и общины. Нам нужна Глава 11 для домовладельцев, которая спишет то, что семья должна, взамен на долю прироста капитала, когда дом продан.
Администрация Обамы, с помощью Fannie Mae и Freddie Mac (двух частных ипотечных компаний693, которые государство взяло в свои руки после того, как они рухнули в начале кризиса), сейчас обладает существенной долей всех ипотек. Немыслимо, что они не реструктуризируют ипотеки, которые держат694. Налогоплательщики, домовладельцы и наша экономика в целом улучшили бы своё положение.
Исправление проблемы с ипотекой необходимо, что поддержать нашу экономику, но этого недостаточно. Рынок труда (также в руинах) имеет примерно одного из шести работников, кто хотел бы полноценную работу, но не может её получить. Более агрессивная стимуляция экономики через финансовую политику, как описано в главе 8, может существенно понизить уровень безработицы, а стратегия более активного рынка труда может адаптировать работников к новым рабочим местам, которые экономика создаст по мере восстановления. Они, скорее всего, будут существенно отличаться от старых рабочих мест в производстве и сфере недвижимости, которые были уничтожены.
План политических реформ
С экономикой ясно; вопрос – а что с политикой? Позволят ли наши политические процессы принять даже насущные элементы этого плана? Если этому быть, то предварять это должны основные политические реформы.
Мы все получаем пользу от хорошо функционирующих демократии и общества. Но именно потому, что мы все получаем пользу, кто угодно может быть свободным игроком695. Как результат, будет недофинансирование нормального функционирования нашей демократии, пожалуй, самого важного общественного блага для всех. По сути, мы в большой степени приватизировали поддержку и сопровождение общественного блага – с катастрофическими последствиями. Мы позволили частным корпорациям и богатым людям тратить деньги на «информирование» нас о добродетелях альтернативных стратегий и кандидатов. И у них есть большой частный интерес искажать информацию, которую они предоставляют.
Альтернативные институциональные механизмы возможны, но, опять же, мы можем двигаться в неверном направлении. Кампания финансовых реформ может ограничить возможности для корпоративного финансирования политических кампаний, но Верховный суд в деле Объединение граждан против Федеральной избирательной комиссии убрал ограничения вкладов больших фирм696. Мы можем сделать корпорации более подотчётными перед их акционерами, предоставив акционерам возможность голосовать по поводу пожертвований на политические кампании, но с корпорациями, которые контролируют конгресс, это будет невозможно. Как невозможно добиться того, чтобы законодательство, ограничивающее политическое влияние корпораций, было принято или хотя бы серьёзно обсуждаемо. Мы можем снизить необходимость для вкладов в кампании, имея больше государственного финансирования или требуя от компаний-вещателей предоставить свободное время эфира. Но ни телевещатели (кто получает огромное количество денег от рекламных кампаний), ни корпорации (кому нравятся вещи, как они есть – по очевидным причинам) не поддерживают такие реформы, и их оппозиция делает прохождение подобных реформ невозможным.
Мы можем попытаться обеспечить больший доступ к менее искаженной информации, как делают некоторые Скандинавские страны. Вместо того чтобы просто позволять олигархам контролировать медиа – созданные соразмерно 1 проценту и, по большей части, отражающие их взгляды, – нужно создать более демократические медиа. Мы можем, как делают многие европейские страны, предоставить государственную поддержку ряду независимых мозговых центров, чтобы обеспечить более сбалансированные споры по поводу разумности альтернативных стратегий.
Мы можем сделать деньги менее важными для политического процесса, требуя обязательного участия избирателей в выборах (с финансовыми наказаниями для тех, кто не выполняет это требование), как это делают Австралия, Бельгия и Люксембург. Это также смещает фокус политических партий от вербовки избирателей к информированию избирателей. Неудивительно, что там явка избирателей (превышающая 90 % в Австралии) намного превосходит активность избирателей в Соединённых Штатах697. И есть политические реформы, которые сделают регистрацию избирателей и процесс голосования проще, сделают голосование более значимым – и, следовательно, уже повысят явку избирателей, сделав политический процесс более чутким к проблемам 99 процентов. Некоторые реформы представят фундаментальные изменения в нашей политической системе698, но другие (как, например, сокращение возможностей для махинаций или для пиратства) могут быть достигнуты внутри нашей существующей политической структуры.
Ничто из этого не является рецептами, защищающими от дурака; многие из них, скорее всего, лишь чуть сократят политическую власть 1 процента. Однако, взятые вместе с планом экономических реформ из предыдущего раздела, они предложат перспективы для новой эпохи – для нашей экономики, нашей политики и нашего общества.
Есть ли надежда?
План политической и экономической реформ в этой главе заключает, что рыночные силы играют некоторую роль в создании текущего уровня неравенства, скорее всего потому, что они созданы политикой. Мы можем перестроить эти рыночные силы способами, которые предоставляют рынку (и обществу) больше справедливости. Мы можем заставить рынки работать, или, по крайней мере, работать лучше. Великая рецессия не создала неравенство в стране, но она сделала его куда бо́льшим, таким, что это трудно игнорировать. Такое неравенство ещё больше ограничивает доступ изрядной части населения к возможностям. С правильной политикой, которая следует плану, обозначенному ранее в этой главе, мы можем сделать все лучше. Это не вопрос устранения неравенства или создания полного равенства возможностей. Это только вопрос сокращения уровня неравенства и повышения уровня равенства возможностей. Вопрос в том, можем ли мы этого достичь.
У нашей покосившейся демократии есть два пути, по которым могут пойти реформы. Девяносто девять процентов могут осознать, что они обмануты одним процентом: то, в чем заинтересован один процент, не входит в их интересы. Один процент много потрудился, чтобы убедить остальных, что альтернативный мир невозможен: дескать, если делать что-либо, не входящее в интересы 1 процента, то это неизбежно навредит всем остальным 99 процентам. Бо́льшая часть этой книги посвящена разрушению этого мифа и доказывает, что мы можем действительно иметь более динамичную и более эффективную экономику – и более справедливое общество.
В 2011 году мы видели, как люди выходят на улицы миллионами, чтобы выразить свой протест политическим, экономическим и социальным условиям в деспотических обществах. Правительства падали в Египте, Тунисе и Ливии. Протесты загорались в Йемене, Бахрейне и Сирии. Правящие семьи повсюду на Ближнем Востоке нервно выглядывали из своих кондиционированных пентхаусов. Будут ли они следующими? Они правы в своём волнении. Существуют общества, где очень малая доля населения – даже менее 1 процента – контролирует львиную долю богатства; где богатство – основная определяющая власти, и политической, и экономической; где укоренившаяся коррупция одного или другого вида – это способ жизни; и где самые богатые зачастую противостоят такой политике, которая может улучшить жизнь людей. Пока мы любуемся народным рвением на тех улицах, неплохо бы задать себе некоторые вопросы. Когда это придёт в Америку? Когда это придёт в другие западные страны? Звучит дико, кажется немыслимым, но – наша собственная страна стала одним из этих беспокойных мест, служа интересам крошечной элиты. Конечно, у нас есть большое преимущество – мы живём в демократии. Но присмотримся – эта демократия не отражает интересов очень больших групп населения. Люди это чувствуют, это отражается в маленькой поддержке, которую они выражают конгрессу, об этом свидетельствует плачевно низкая явка избирателей.
Так вот, это – один путь, по которому могут продолжать идти реформы нашей демократии. А вот второй: 1 процент может осознать, что то, что происходит сегодня в Соединённых Штатах, не только не соответствует нашим ценностям, но даже и не в интересах 1 процентах. Алексис де Токвиль однажды описал то, что он видел как главный элемент своеобразного гения американского общества, нечто, что он назвал «правильно понятая корысть». Первые два слова – ключевые. Каждый обладает корыстью в узком смысле: я хочу то, что хорошо для меня прямо сейчас! Корысть «правильно понятая» – нечто иное. Она означает признание того, что принятие во внимание корысти каждого – другими словами, общественного благополучия – является фактически основным предварительным условием отличного благосостояния отдельного человека