— Ой, сегодня что-то он совсем уж плох, — сказала санитарка.
И по ее довольно безмятежной интонации Лазарев догадался: она уже видела нечто подобное и самого этого маразматика.
— Так вы что, его знаете? — удивился Игорь.
— Да кто же его у нас тут не знает! — махнула рукой бабулька. — Он у нас частый гость. Его родственники как от него совсем озвереют, так вызывают «скорую» — и в больницу. Ой, Игорь Васильич, вы еще худшего не видели! Он один раз в кровать кучу наложил. Ну что тут поделаешь — мозги у человека абсолютно сгнили.
— А он вообще-то говорить не разучился?
— О-о! Еще как говорит! Он татарин, к нему как-то внуки приезжали, так он на них по-татарски долго и громко кричал — в коридоре было слышно.
Да, подумал Игорь, хорошо, конечно, дожить до седин, но уж не в таком состоянии, это совсем лишнее… И заметил свеженькую надпись на стене над больничной койкой: «Здесь лежал Вася Баков. Мучился, корчился».
— Смыть! — распорядился он, безуспешно пытаясь вспомнить этого негодяя Васю Бакова.
— Каким образом может пошутить палатный медбрат, чтобы сделать большой сюрприз для следующей смены? — на днях ржал Сазонов. — А это просто! Перед сдачей своей смены дать какому-нибудь совершенно дряхлому и совершенно немощному старичку одновременно снотворное, мочегонное и слабительное.
Типун ему на язык, этому другу-приятелю…
Потом один буйный пациент кавказской национальности, вчера прооперированный и нетерпеливый, как большинство мужчин, стал громко материться. По-русски выучился здорово. В конце концов Игорь ему сказал:
— Арам, ругайся матом, по крайней мере, на своем языке! Сам для себя матюгайся, если сдержаться не можешь, но хоть нам уши все время не погань!
Потом повезли попавших в автокатастрофу. Врачи разрывались на части. Одному при автокатастрофе явно защемило ребро. Рентген ничего не показал, а сердцу все хуже.
Неожиданно показалась Октябрина Павловна. У нее была особенность появляться в самых неожиданных местах в самое непредвиденное время. Посмотрела травмированного и изрекла:
— Все очень просто, коллеги. Ему надо немедленно сделать упражнение «мостик».
Врачи были ошарашены. Какой еще «мостик», когда человек еле жив и ему все хуже?! Главврачиха считалась специалистом по варикозу, который лечила весьма своеобразно, сурово приказывая своим больным:
— Ноги вверх! И только вверх! Запомните! Больные запоминали.
Совсем сдурела наша главная, подумал Игорь. Вот что значит оторваться от практики, растить двоих детей и без конца лечить геморрой. Да еще носить зеленые клетчатые юбки с красными полосатыми блузками.
Но Октябрина молча подошла к несчастному и сама своей довольно крепкой ручкой резко согнула назад в этот самый «мостик». Выпрямила. И что же? Через минуту все утихло. Отпустило.
Врачи обескураженно переглядывались. А главная невозмутимо объяснила:
— У него ребро сместилось, коллеги, а потом встало на место, но только с другой стороны, защемив сердце. Потому рентген и не показывал. А я ему «мостик» сделала — ребро освободилось и встало как надо. И все пришло в норму. Молодые кадры…
В дверь сунулась нянечка:
— У вас тут швабры нет?
Октябрина Павловна дерзко и безмятежно взмахнула своей могучей растрепанной перманентной шевелюрой и отозвалась совершенно спокойно и бодро:
— Швабры, Татьяна Ивановна, у нас нет, к сожалению. Если только я сойду вместо нее.
Вышла в коридор и неторопливо двинулась дальше по зданию больницы. Ходила главврачиха всегда немного косолапо, носками внутрь. Зато никогда не забрызгивала колготок и горделиво демонстрировала дождливыми утрами всем желающим свои безупречно чистые икры и лодыжки.
Игорь вспомнил свой тяжкий день, с трудом подавил смех, одновременно покраснел и от стыда и смущения выпалил довольно резко и даже грубовато, давясь отменно вкусной половиной бутерброда:
— Феликс Матвеевич! Хватит вам держать меня на аппендиксах! Я хочу оперировать по-настоящему!
Долинский вздохнул, кинул косой вожделенный взгляд на свою часть бутерброда и, отбросив всякие приличия, вновь занялся им с откровенным наслаждением.
Лазарев исходил бешенством и задыхался от несправедливости.
— Я оперировать хочу! — заорал он.
— Комплекс переполноценности, — неласково поставил диагноз Долинский. — И у тебя тоже, как у твоего дружка. Чего ты так орешь, голубчик? Постарайся держать себя в руках, хирург! У меня дочка долго это слово писала со второй буквой «е»… Завтра в восемь приходи. У меня плановая операция. Пока присмотримся… Ты — к моей работе, а я — к тебе. Там видно будет…
Так Игорь начал учиться великому делу — работать за операционным столом.
Глава 12
Утром Ситников приехал в город.
— Ты чего такой мрачный? — спросила жена, позевывая и запахивая длинный темный халат.
Дмитрий мрачно покосился на нее.
По его мнению, Вера умудрилась всю жизнь провести по касательной, вскользь, едва-едва касаясь любых жизненных проблем и сложностей. Она обладала поверхностным вниманием, не отличалась любознательностью, глубиной и широтой мышления, не привыкла и не умела задумываться надолго и всерьез, анализировать, обобщать, сравнивать… Вера очень редко смотрела телевизор, не читала газет, не интересовалась новостями…
— Самое важное мне все равно кто-нибудь расскажет, — равнодушно заявляла она.
И была права.
Она даже учиться не захотела и после замужества, родив дочку, сразу бросила свою работу.
А медсестры, часто думал Ситников, почти всегда очень удачно выходят замуж, поскольку у них колоссальный выбор. Больных мужиков они видят каждый день великое множество — от слесарей до физиков-атомщиков. На любой вкус. Выбирай — не хочу! Вот они и выбирают.
Правда, когда Дмитрий познакомился с Верой, она уже почему-то бросила свою клинику, где проработала несколько лет, и перешла — по большому блату — в поликлинику Минобороны.
Знакомство их было неожиданным и знаковым.
Ситников в то время, после окончания военного училища, служил под Москвой. Рано утром его вызвал генерал. Дмитрий вошел и вытянулся в струнку, ладонью под козырек.
Что это с утра от него понадобилось?… Ситников не ждал от жизни, подозрительной и смутной, ничего хорошего и относился к ней с глубоким предубеждением.
— Нужно помочь, — строго сказал генерал. — Пропал человек. По некоторым сведениям, он где-то здесь, рядом, в нашей округе. В твоем распоряжении вертолет. Возьмешь несколько ребят потолковее и порасторопнее. На твое усмотрение. Вот, почитай телефонограмму.
И генерал придвинул к Ситникову бумагу, в которой Минобороны жестко требовало немедленно отыскать некоего Кудреватова Виталия, тридцати шести лет от роду, родом из города Орла, и давало его приметы.
— Так он чего, преступник, что ли? — изумился Дмитрий. — Беглый?! Тогда это дело не наше, пускай менты и бросаются на поиски! Или они не справляются? Эмвэдэшники?
— Отставить разговоры! — рявкнул генерал. И Ситников опять вытянулся в струнку.
— Твое дело выполнять! А в общем… — генерал недоуменно покрутил головой и смягчился, — в общем, ерунда какая-то, ты прав… Но найти надо!
Матерящийся Ситников быстро собрал маленькую деловую бригаду и запихнул ее в вертолет. Пошли низко-низко над землей.
Медленно проплывали воркующие под ветрами зеленые леса, пустынные по причине выходного поля, скользили домишки — убогие, полуслепые от крохотных окон, тяжело осевшие к земле… И в который раз Дмитрий подумал — вот всегда, несмотря на нищету деревень, завораживает эта северная природа-колдунья, назойливо манит задержаться здесь, остаться, осмотреться…
— Болота тут, — сказал один солдат. — Комары сожрать готовы… И человеку здесь сгинуть — десяти минут хватит. Кого ищем-то?
Ситников пожал плечами:
— А я знаю? Мне кто когда чего говорит? Приказ выдали — и валяй выполняй! Жизнь по указке!
— Сами выбрали такую жизнь, так и жаловаться нечего, — пробурчал солдат-философ.
«Как они все тут пораспустились! — уныло подумал Дмитрий. — Надоели… Хочу на волю… Здесь все не то…»
— Эй, братва! А это не наш беглец? — вдруг крикнул летчик. — Вон, смотрите!
Все быстро прилипли к окнам. Вертолет завис над землей. Дмитрий вытащил бинокль.
Внизу, возле изогнувшейся кокетливым заковыристым крюком поселковой пропыленной дороги, спал человек. Вроде бы приметы совпадали: лысеющая черепушка, едва-едва покрытая реденькими, хилыми волосиками, зато длинными, видимо в качестве компенсации за их дохлость, узкое бледное лицо, ярко-желтая рубашка, серая жилетка с оборванными пуговицами, серые грязные брюки… У спящего был какой-то неряшливый, затасканный вид, действительно как у беглеца, скрывающегося от кого-то и куда-то торопящегося человека. Хотя скрывающиеся не спят прямо возле дороги. Вон лес рядом… Почему бы там не прикорнуть, на глухой опушке, если уж так разморило?
— Пьяница! — брезгливо сплюнул солдатик-философ. — По всему видать! У меня дядька вот точно такой же — водяры налакается, грохнется прямо в грязищу — и дрыхнет без задних ног. Вот русский человек! Единственное, что он не пропьет, — это мозги. Все пропьет: семью, работу, деньги, здоровье, а мозги — никогда! Вот посмотрите на любое западное пьянство. Сразу очень видно: моментально наступает полная тупость. А возьмите Россию! У нас запросто такая картина: трое ученых распили две-три бутылки водки, и сразу разговор о науке. Причем так говорят, что заслушаешься.
— Откуда ты про ученых-то знаешь? — хмыкнул Дмитрий.
— Знаю! — холодно отозвался солдатик. — Ладно, если это он, давайте его брать, что ли!
Выбросили лестницу, и камуфляжные солдатики отправились друг за другом вниз.
— Эй, ты Кудреватов? Виталий?
Спящий открыл осоловелые глаза — мутные и пустые.
— Вставай, там из-за тебя уже все Минобороны на ушах стоит! — захохотали солдатики. — Видная ты личность, Виталий Иваныч! А чем прославился, поделись? Перегаром за три версты разит! Может, пил в одной компании с министром или с замом? Силен мужик!