— У вас есть ключ?
— С чего бы? Я и подумать не мог, что груз попадёт в Соединённые Штаты.
— Отвечайте на заданный вопрос! — раздражённо потребовал спикер.
— Нет, у меня нет ключа с собой, и никогда не было.
Заминки такой ответ не вызвал, специалисты по вскрытию сейфов не могли не иметься в распоряжении Казначейства, и одного из них вызвали заранее. Впрочем, прежде, чем он приступил к делу, мне, Сэму Честнею и нескольким членам Комиссии дали возможность убедиться в том, что пломбы не тронуты. Затем всего двенадцать минут работы местного «медвежатника», и замки удалось открыть. Я мысленно сделал себе пометку, что надо повысить требования к надёжности.
«Медвежатника» отослали, а дверцу открыли работники Казначейства. И зал разочарованно ахнул. Сейф был набит скучными деревянными ящиками, окрашенными в зелёный цвет, с не менее скучной маркировкой на них.
— Мистер Воронцов, вы говорили, что сможете опознать содержимое?
— Да, пусть только ваши сотрудники аккуратно вытащат несколько ящиков. И осторожнее, они очень тяжелые!
По знаку Председателя подчиненные поднесли четыре ящика, но поставили не рядом со мной, а возле конгрессменов и сенаторов, представлявших местных «акул большого бизнеса».
Я попросил у Тома бумагу со списком, подошёл, сверил номера и подтвердил, что все ящики относятся к похищенной партии.
— Или являются копией, изготовленной теми, кто видел оригинал! — добавил я из вредности.
А в следующий момент внезапно похолодел от мысли, что это так и есть. Если уж местный специалист открыл контейнер за дюжину минут, что мешало им аккуратно открыть его да несколько недель пути? Нет, отставить паранойю! Даже если это и так, я уже ни-че-го не смогу поделать!
— Что в ящиках, мистер Воронцов?
— Там нет синтетического золота! — упорно ответил я.
— Отвечайте на вопрос!
— Это коммерческий секрет моего Холдинга, который я не хотел бы раскрывать! — почти прорычал я в ответ. Но мне не стали делать замечаний о вежливости, а торжествуя, приказали вскрыть ящик.
Присутствующие снова ахнули. Из-под снятой крышки весело сверкнули четыре золотых слитка. Я сел, демонстрируя подавленность, а спикер Комиссии фиксировал в протоколе, что маркировка на слитках показывает, что они изготовлены банком «Норд», золото имеет 985-ю пробу, а вес соответствует четырём сотням тройских унций чистого золота[1]. Геометрические размеры соответствуют указанным весу и пробе.
— Что вы на это скажете, господин Воронцов? Вы лгали в данных ранее показаниях?
Я изобразил, что выхожу из глубокой задумчивости, а сам осмотрелся. Сочувствующих лиц больше не было. Даже Том и Гарри смотрели на меня очень неодобрительно.
— Могу я подойти к этим ящикам и продемонстрировать Комиссии нечто, ускользнувшее от её внимания?
— Разумеется. Но я ещё раз напоминаю вам о необходимости обдумывать каждое сказанное слово. Все ваши слова должны быть правдой и только правдой.
Пока я шёл к этим ящикам, ещё раз посмотрел на реакцию. Одним было интересно, как именно я буду выкручиваться, другие уже мысленно похоронили «павшее величие» и строили дальнейшие планы, исходя из этого факта.
Один из слитков так и красовался на столе перед сенаторами. Я подошёл, аккуратно повернул его и снова сверил номер со списком, заодно присматриваясь к деталям. Нет, клеймо банка — достаточно тонкая работа, его они вряд ли могли подделать в пути. Да и на месте не получилось бы успеть — наблюдатели подтверждали, что контейнер сразу доставили в хранилище Казначейства.
Уф-ф-ф! Можно успокоиться и переходить к кульминации. Я неторопливо, чтобы никого не испугать, вынул из кармана складной нож, раскрыл его и с силой провёл остро заточенным и прочным лезвием по ребру слитка. Чистое золото — очень мягкий и пластичный металл, в шесть раз мягче и пластичнее свинца, поэтому «стружка» с ребра снималась пусть и с заметным усилием, но уверенно. Зал заворожённо следил за моими действиями. Я ещё несколько раз повторил эту нехитрую операцию, потом аккуратно поддел лезвием слой золота и отодрал его от укрывавшегося внутри слитка.
— Вашему вниманию, джентльмены, представляется слиток металлического урана. Это очень легко окисляющийся металл, поэтому мы защитили его слоем золота. К тому же, он очень плотный. Наверное, поэтому похитители и спутали позолоченные слитки с настоящим золотом.
Воцарившуюся в зале тишину, казалось, можно было резать тем же ножом.
— К тому же, это пока ещё очень редкий металл. И золотое покрытие тоже стоит немало. Отсюда и тайна, и перевозка на инкассаторском броневике в банковское хранилище.
— Но почему на них маркировка, как на золотых слитках? — охрипшим голосом уточнил один из конгрессменов, кажется, работавший на Шиффа.
— Так ведь ценность же! Как их прикажете на хранение в банк передавать, если не будут указаны вес и номер?
— Но проба⁈ Зачем вы указывали пробу?
— Так ведь покрытие же из золота! Вот его пробу и указывали!
Разумеется, члены Комиссии должны были догадываться, что я лукавлю, но опровергнуть мои показания не могли. Логика в наших действиях имелась. Даже пробу золота мы подобрали такую, чтобы плотность золота в точности соответствовала плотности урана[2].
— Но зачем вам вообще понадобилась вся эта возня с металлическим ураном?
— А вот это и было нашей коммерческой тайной! — с демонстративной печалью ответил я. — Исследования, проведенные нашей лабораторией, выяснили, что топливо распадается тем эффективнее, чем выше содержание урана в единице объема. У оксида урана, применённого нами в первом реакторе, этот показатель почти втрое ниже, чем у металлического урана[3].
Где-то на заднем плане истерически, с привизгом, рассмеялся один из тех, кто таскал ящики и контейнеры. «Что ж, хоть один зритель оценил качество моей постановки!» — улыбнулся я про себя.
из мемуаров Воронцова-Американца
'…Разумеется, на этом мы не прекратили раскачивать биржу. Буквально через день я пояснил в интервью, что теперь, используя металлический уран и тяжёлую воду, мы рассчитываем существенно поднять мощность реактора. И цены на золото снова упали. А через неделю развернул ответ, пояснив, что надеемся к концу года мы получить всего десяток-другой киловатт, и превращение элементов пока так и остаётся далёкой целью. И цены опять выросли.
И дальше всё было в таком же духе. Мы то сообщали, что полученное золото, оказывается, радиоактивно, то организовывали статьи, в которых говорилось, что нестойкий изотоп, захватив один-два нейтрона, может стать стабильным.
Но точку поставили в конце июля, сообщив, что в нашем реакторе сгорает только изотоп урана-235, а его в природном уране — лишь один атом из ста сорока. После этого стало ясно, что много золота так не получишь
Хочу отметить ещё один важный момент — курс самого золота менялся незначительно, обычно лишь на считанные проценты, играть там можно, но «выхлоп» был невелик, за все три месяца мы заработали лишь несколько миллионов.
На фьючерсах[4] мы подняли почти на порядок больше, но и там особо развернуться не удалось — как только отклонение превышало определённый уровень, торги тут же останавливались.
Ощутимый выигрыш мы получили на акциях золотодобывающих компаний и финансирующих их банков. Вот тут речь пошла уже о сумме за сотню миллионов. Скажете, мало? Ну да, немного! Но фишка в том, что парочку из этих банков мы в результате смогли прикупить.
Для этого пришлось напрячься и вложить в сделку не только всю полученную прибыль, но и выручку от продаж «будущих доходов» Иркутского алюминиевого, суммарные наши вложения составили почти четверть миллиарда долларов. Но это того стоило!
С помощью этих банков я смог «вывести» почти полтора миллиарда долларов займов. Главная красота этой схемы заключалась в том, что эти займы выдавались вовсе не мне и не моим структурам. Что-то получило правительство Гоминьдана, тут же заплатившее нам за оружие, устаревшие бронеходы и самолеты и боеприпасы. Им этого хватило, чтобы навести порядок в стране, и взять власть всюду, кроме районов, оккупированных Японией. Много заняли французы и тут же рассчитались с нами по ранее полученным тьоварам. Кредитовались и российские, американские, латиноамериканские предприятия. Общим было только то, что деньги тут же утекали в структуры моего Холдинга.
Так что, даже если бы обиженные на меня банкиры постарались отыграться, стоимость своих американских и британских активов я всё равно уже получил на руки.
И, что не менее важно, смог профинансировать несколько важных для меня проектов…'
Санкт-Петербург, Миллионная улица, квартира Воронцовых, 7 (20) августа 1916 года, воскресенье, позднее утро
— Нет, Пётр Аркадьевич, в Копенгаген я и не собирался заезжать. Да, официально меня приглашали, но неофициально вдовствующая императрица Мария Фёдоровна передала, что меня там тухлыми яйцами закидают. За что? Да за то, что я — американец и друг Соединённых Штатов.
— Смешно! Ведь именно ваши самолёты и торпеды обеспечили их свободу.
— Всё так! — с лёгкой печалью улыбнулся я. — Но толпа редко руководствуется логикой. Они обижены, что у них отобрали колонии. А в Америке на меня обиделись за то, что я выступил против Вильсона. И называют «предателем».
— Не боитесь, что эта обида выразится в том, что у вас отберут имущество?
— Ну что вы! Власть президента там имеет пределы, и он не может поссориться с главными денежными мешками.
— А им зачем вас защищать? Разве вы не выставили их дураками?
— Э-э-э, нет! Официально они всего лишь проявляли разумную осторожность и выясняли детали. И к тому же, сейчас мы с ними вместе «доедали» тех, кто пострадал от «золотых качелей». Я — эти пару банков, а они — золотые прииски Великобритании и Франции в Африке. Это — очень жирный кусок, и пока они его не проглотят окончательно, им нельзя со мной ссориться. Иначе европейцы попросят помощи у меня.