ударные части, артиллеристы, связисты, снайперы, лётчики. И внутри тоже по специальностям. Не просто лётчики, а истребители, штурмовики, бомбардировщики, морская авиация. И бронеходчики поделены — тяжелые, средние, лёгкие, вспомогательные, самоходные пушки или миномёты…
— Всё, я понял принцип! — прервал я его. — Иди спать, а то мама уже сердится!
Потом я ужинал, обсудили ситуацию в Словакии, которая тоже объявила о независимости. Наши войска успели занять её восточную часть, а немцы и австрийцы — западную.
При этом наши недавно заняли Краков и успешно теснили противника в Венгрии, а с юга на них наступали болгары и сербы с черногорцами.
«Русский паровой каток», казалось, набрал нужную мощность, но… Пока что немцы держались. И даже первоначальное ощущение бессилия перед бронеходами у них прошло. Насытили войска противобронеходными минами, а теперь и артиллерией, осваивали быстрое перестроение из «противопехотной» обороны в «противобронеходную» и наоборот. Учились отсекать пехоту от бронеходов и давить стальных гигантов, оставшихся без поддержки.
BASF наконец-то освоила синтез толуола из гептана, так что Германия снова сделала рывок в производстве взрывчатки. А Хуго Шмайсер и Теодор Бергманн начали поставлять на фронт MP-16, первый в этом мире пистолет-пулемёт[8].
Разумеется, и мы не стояли на месте, ставили крупнокалиберные пулемёты на самолеты и бронеходы, совершенствовали двигатели и бронирование, подвешивали к «жорикам» при нужде РС-13, а в войска поставляли возимые миномёты 120-мм и самоходки со 122-мм пушками. Но у меня было чувство, что «читерские» заделы предвоенной поры себя исчерпали, и Германия начинает опережать. А сегодня выяснилось, что и Америка не будет спешить со вступлением в войну. Что же, попробуем зайти с другой стороны. Поддержим союзников и попробуем «добить» турок и австрияков. В одиночку Германия против всей Антанты не продержится. Как говорится, «Бог на стороне больших батальонов»!
Уже тянуло в сон, но я решил выполнить данное сыну обещание и зашёл в Зал Славы. И — оторопел. Я не был здесь с июля, случая не выпадало. Боже мой, как же прибавилось чёрных окаёмок, означающих, что изображенный на фото погиб. На глаз — около трети. Ещё больше было жёлтых с красными, означающих тяжелое или лёгкое ранение.
На этом фоне совершенно неважно, что большинство было награждено орденами и медалями. Господи! Да как же их много-то!
Рука непроизвольно потянулась к заветной фляжке, которую я носил с собой с самого утра, но воздерживался. А теперь… Нет, я в этом зале просто обязан задержаться! Обойти и вспомнить каждого, кого знал лично. И помянуть. Боюсь, такое «на сухую» мне не выдержать.
Беломорск, Штаб-квартира Холдинга «Норд», 27 октября (9 ноября) 1916 года, четверг, ночь
Как ни храбрился супруг, Наталья видела, что результаты выборов стали для него тяжёлым ударом. И он «держит лицо» просто потому, что это — обязанность лидера, предводителя, вождя. Он не имеет права дать увидеть свою растерянность тем, кого ведёт за собой. Если он, конечно, настоящий!
В Юрии она не сомневалась, он — из настоящих, хоть род его и неизвестен никому, даже ему самому. Его фамилию она уже почти два десятка лет носила с гордостью, стараясь поддержать его всюду, где потребуется.
Весь день и вечер такой потребности не возникало, но вот ночью… Она не сразу сообразила, что он давно там не бывал, и масштаб потерь за последние месяцы обрушится на него лавиной.
Так что теперь Наталья то отходила подремать, не снимая домашней одежды, то снова подходила к двери зала и через небольшую щёлку смотрела, как он там.
Сначала он обошёл зал по кругу, не пропустив, кажется, ни одной знакомой фотографии. И для каждого знакомого ему погибшего, это было видно, находил несколько слов и выпивал символические несколько капель.
Потом он погасил основное освещение, а сочившиеся из коридора крохи позволяли разобрать лишь силуэт. Было заметно, что Юра то метался по залу, то застывал, вроде бы и не видя ничего перед собой. Временами начинал судорожно что-то говорить, и она впервые испугалась за его рассудок. Но потом расслышала: «Нет, я не подпишу твоей бумаги! Так и скажи Виктории своей…» и поняла, что муж то ли сочинил, то ли припомнил чьи-то стихи[9].
Она не решалась его побеспокоить до самого утра, хотя видела, что заветная фляжка давно лежит на столе абсолютно пустая. Наконец, к семи утра она переоделась, привела себя в порядок и решительно вошла в зал.
— Милый, рабочий день уже начинается. Мишка ждёт твоего ответа, а Иоффе — на запуск «Самовара». Пошли завтракать, родной! — с этими словами она включила, наконец, свет и охнула. Роскошная шевелюра Воронцова за ночь стала совершенно седой…
Примечания и сноски к главе 28:
[1] Брецель — крендель солью, популярная закуска к пиву в Южной Германии, Австрии и Немецкой Швейцарии.
[2] Американская пресса уверяет, что это — реальная фраза Чарльза Хьюза. И он действительно вечером спокойно отправился спать в тот вечер, уверенный, что выиграл выборы.
[3] Судя по всему, «Беломорский самовар» — чуть более продвинутый аналог реактора CP-3. Но выработку электроэнергии начали не в 1943, а в 1951 году на других, более поздних реакторах.
[4] В реальной истории успешное боевое применение радиоуправляемого катера против монитора «Эребус» состоялось 28 октября 1917 года. До того он успешно взорвал мол в порту Нью-Порт.
[5] Как уже отмечалось, Юнкерс и в реальной истории построил первый цельнометаллический моноплан в 1916 м году. Правда, из стали, а не из дюраля, как в этой реальности. Но с массовым производством в реальной истории немцы не стали торопиться — не было насущной необходимости.
[6] Фраза приписывается Чертоку.
[7] Подобные разработки реально велись в конце Первой Мировой войны, правда. не увенчались успехом.
[8] MP-16 в реальной истории назывался MP-18, так как был разработан несколько позже. И там он не был первым в истории. Но в реальности романа итальянцы закупились лёгкими пулемётами серии НТ и не принимали на вооружение пистолет-пулемёт Villar-Perosa.
[9] Воронцов припоминает стихотворение Константина Симонова «Поручик». В самом начале первого романа цикла описывается, как Юрий ещё в детстве услышал его и был потрясён. Тогда он ещё не был ни любителем США, ни либералом. А теперь вот, припомнил.
Глава 29
Беломорск, Штаб-квартира Холдинга «Норд», 27 октября (9 ноября) 1916 года, четверг, утро
Когда я понял, отчего охнула моя Натали, мозги неожиданно заработали невероятно быстро. Я достал из кармана носовой платок, развернул и повязал на манер банданы.
— Юра… — она поразилась ещё больше. — Ты что, меня стесняешься⁈
— Подожди, Наташа. Ты не поняла, это совсем другое!
Она вопросительно посмотрела на меня.
— Мы с тобой провернули не одну биржевую аферу, так что ты должна представлять, как та или иная новость воспринимается массами. Вот и прикинь, как будет выглядеть, что я поседел на следующий день после того, как мой кандидат проиграл выборы в США?
Она понимающе кивнула.
— Принеси сюда мою «воронцовку», лучше ту, серую, она почти полностью прикроет волосы. А то, что торчит — сбреем.
— Ладно, ты прав. Только смотри, перед детьми шапку не снимай. Они малы ещё, проболтаются. Поговоришь с Мишкой, как обещал, выпьешь кофе с крендельком и отправишься по делам. К обеду вернёшься домой, тебя уже будет ждать специалист по окраске. Попрошу Артузова, чтобы из своих прислал, понимающего и не болтливого.
Неожиданно она хихикнула.
— И бриться тебе придётся дважды в день, чтобы даже следа щетины не проглядывало.
из мемуаров Воронцова-Американца
«…Тот день казался бесконечным. Нужного 'специалиста» прислали только к вечеру. Но чуть позже я отметил, что сосредоточенность на том, чтобы не показать свою седину отвлекает меня от мыслей в стиле «Всё пропало!»
Постепенно до меня дошло, что потеряно далеко не всё. Просто меня лишили возможности к отступлению. Или я сохраняю всё, созданное мной в России, или так же именно всё и теряю. И речь не о деньгах, а о новом мире, который постепенно прорастал в нашей стране. А раз так… Надо упираться, выигрывать войну, не допускать революции. Никакой, ни социалистической, ни буржуазной. Эта задача кажется мне нерешаемой? А почему? Может, всё-таки получится?
И вот только тогда до меня дошло, что все наши ребята, которые отдали свою жизнь за Победу, они ведь и не поняли бы моих идей «отступить в Америку». Так что ничего я и не потерял. Я обязан упереться и спасти эту страну.
После этого во мне что-то переключилось, и старую фразу «Русские не сдаются», которую я всю свою юность считал обычной пропагандой, я ощутил как родную. Да, я в очередной раз отчаянно рискую. Первый раз что ли? А освобождение девушек из рук Свободной Сотни на Крите? А дуэль со Свирским, вытеснение «сволочей» с волоков и бой с ними? Спасение Столыпина? Недавняя поездка в Штаты для «золотой аферы»[1]? И вот в этом боевом настроении я потом и взялся за поиск решения новой задачи.
Кстати, забавный момент: к новому атомному реактору, не просто современнейшему, но опережающему время минимум на четверть века, приделали ступень пониженного давления от парового движка прошлого века. Сняли со старенького пароходика, который бегал по Каналу ещё во времена его строительства. Вроде бы даже с того самого, на котором нас с Сандро и моей женой обстреляли «сволочи с волока», натравленные Свирским.
Впрочем, потом я припомнил, что и в оставленном мной мире к Обнинскому реактору, который первым в мире устойчиво вырабатывал электричество, тоже приделали старенькие трофейные генераторы компании «Сименс». Наверное, есть нечто общее в законах развития.
Я бегал, решал проблемы и думал. Искал решение по-новому поставленной задачи…'
Санкт-Петербург, Невский проспект, Министерство боеприпасов[2], 1 (14) ноября 1916 года, вторник, позднее утро