Штейгер понял, что план окончательно рухнул, когда удачно пущенная противником граната разом вывела из строя весь расчет пулемета в грузовике. По счастью ее осколки не задели водителя, и тот, здраво оценив ситуацию, надавил на акселератор. Грузовик унесся вдаль, увозя раненых, но еще живых членов пятой группы.
Пора было позаботиться и о собственном отходе. Но не успел он подать команду, как пулеметная очередь буквально затопила свинцом не такую и большую комнату. Ганс просто обвис, словно прилег отдохнуть, навалившись грудью на стол и положив голову на приклад любимой винтовки, все еще лежавшей на специальной подставке для стрельбы. Фриц побледнел, прижал обе руки к животу и, свернувшись, завалился на пол, где, то ли скуля, то ли воя, сучил ногами. Из-под его пальцев его текла темная, очень темная и густая кровь.
Ступор длился недолго, и гауптман бросился на пол за мгновение до того, как стрелок выпустил вторую очередь, прошедшую наискосок сквозь комнату, круша зеркальный комод и дырявя стены. Со стены с фотографии в рамке за происходящим разгромом наблюдал запечатленный несколькими годами ранее Бьорне.
Распахнулась закрытая ранее дверь в смежную комнату, и Вольфганг призывно махнул оттуда рукой. Штейгер не стал терять время и, встав на карачки, поспешил присоединиться к нему. Выйдя из квартиры, он придирчиво осмотрел себя, смахнул с колен и плеч следы битой штукатурки и приняв поданную Вольфгангом шляпу, быстрым шагом направился по лестнице вниз. По плану им предстояло дворами покинуть район и выйти к реке, где их должен уже ждать заранее арендованный катер. Другие группы выбирались другими, также заранее проработанными путями.
Швеция, город Хапаранда, здание ж/д вокзала, 12 марта 1917 года, понедельник, десять часов утра
— Овсянка, сэ-э-эр!
Эндрю Карнеги, «стальной король в отставке» и известный благотворитель, с некоторым трудом оторвался от бумаг и вернулся в реальность. Что? Ах, да, завтрак принесли! Он тут же отложил бумаги в сторону, а официант аккуратно поставил перед ним тарелку с ещё дымящейся порцией каши.
Чёрт! Аппетита не было. Вся эта стрельба раздёргала ему нервы, вот он и отвлекался, изучая предложения по открытию благотворительных библиотек[5]. И дело даже не в нападении, как таковом. В конце концов, охрану он таскает за собой вовсе не для красоты. В Соединенных Штатах покушениями никого не удивишь. Нападали на президентов, на кандидатов в президенты, на конгрессменов и губернаторов, мэров и министров… Да и здесь, в Европе, кого только не убивали!
Но раньше, если бы на них напали, он потребовал бы оружие! Теперь же… Возраст, проклятый возраст. Восемьдесят второй год — это вам не шутка! Несмотря на очки, он просто не попал бы ни в кого дальше нескольких шагов. Зрение ни к чёрту, да и руки трясутся. И именно ощущение беспомощности бесило его. Полная зависимость от других людей! Да, те сразу перевели его и барона Ротшильда в какой-то кабинет без окон и заняли оборону. Но все те бесконечно долгие минуты, что доносились звуки боя, собственная беспомощность и страх просто бесили его. Этот липкий и тягучий страх. Неожиданно Эндрю понял, что хочет жить. ОЧЕНЬ хочет! Несмотря на все свои вечные жалобы и стенания: «Когда ж я, наконец, сдохну!»
Просто хочет жить. И есть эту ненавистную овсянку с овощными супчиками, редко-редко балуя себя куриной колбаской. Тут он улыбнулся, припомнив пикник, устроенный ими возле Статуи Свободы. Тогда он не сдерживал себя. Колбаски, виски с содовой, свежий ветер с реки…
«Да, этот Воронцов постоянно вносит в мою жизнь волнующие моменты!» — подумал он и зачерпнул первую ложку каши. Как бы там ни было, поддерживать силы надо! Тем более, что переговоры, скорее всего, сегодня так и не начнутся. Тут он посмотрел на сотрапезника. Ротшильд как раз допивал уже третью порцию виски. Ничем больше он не позволил себе показать, что взволнован. Знаменитая британская «жёсткая верхняя губа»! Что бы ни случилось, британский джентльмен не должен показывать ни волнения, ни удивления. Никакого проявления эмоций!
Вот он и сидит, весь такой сдержанный и молчаливый, только виски хлещет. Интересно, а как там Воронцов? В конце концов, это не по ним, а по нему стреляли. Когда он окажется готов к серьёзному разговору? О, вот и он, лёгок на помине!
— Джентльмены, прошу прощения за опоздание! — ворвавшийся в комнату Американец был бодр и оживлён. — Однако надеюсь на ваше понимание. Мне надо было убедиться, что о раненных позаботятся и сделают для них всё возможное. Пришлось срочно радировать, чтобы собрали медиков по всем ближайшим городам и направили сюда. А часть раненых, наоборот, как можно быстрее доставили в ближайшие больницы.
— Я вижу, вы и сами ранены! — подал голос британец.
— Пустяки! Осколки стекла расцарапали щеку. Ну и, неловко говорить, но щепка воткнулась в бедро. Сидеть теперь будет не очень удобно! — рассмеялся этот сумасшедший русский. — Так что нам, джентльмены, не стоит засиживаться. Предлагаю начать наши переговоры прямо за завтраком. Нет возражений?
Санкт-Петербург, Набережная реки Мойки, Дворец Великого князя Александра, 17 (30) сентября 1917 года, воскресенье, ранний вечер
В обед помощник Сандро неожиданно позвонил и пригласил подойти к ним в пять вечера. Предупредил, что созывают весь «ближний круг». И что, возможно, придётся подождать возвращения хозяев. Вот и сидим, ждём. Молча ждём, обсуждать повод, по которому нас собрали, лично у меня нет ни малейшего желания, больно уж он не весел.
А ведь последние полгода всё шло так хорошо! Будто те потери, которые понесла моя охрана, были последней частью цены, запрошенной судьбой. Американцы как один выразили возмущение «вероломным нападением на территории нейтральной страны». Если сложить это с уже имевшимся негативом в отношении «депеши Циммермана», можно было не сомневаться, что Соединённые Штаты вступят в войну, как только она возобновится.
А гарантией возобновления было возмущение, охватившее Россию и страны-союзники. Шведы, впрочем, тоже заявили протест послу Германии, предупредив о том, что с 1 апреля вводят против его страны торговое эмбарго. Изящно выкрутились! И протест заявили, и не потеряли ни эре[6]! Всё равно с возобновлением боевых действий эта торговля станет невозможной из-за блокады странами Антанты.
Кстати, возмутилась общественность Швеции и неловкими действиями их полиции, что послужило причиной для начала реформы[6]. Немцы тоже понесли большие потери, причём не только в ходе боя, но и после него, при задержаниях. Шведские полицейские были слишком напуганы и обозлены «Хапарандской бойней», чтобы быть аккуратными с террористами. К тому же немцы традиционно сильны в планировании, но нередко теряются, если план отправляется псу под хвост.
Лейтенанта Блюхера и Хубера, буквально тащившего командира на себе, арестовали у врача, оказывающего им помощь. Впрочем, руку лейтенанту спасли. А вот гауптман Штейгер с Вольфгангом сумели улизнуть от погони и благополучно добраться до фатерлянда, где Алоиза сделали крайним за неудачу операции и выставили главным злодеем в глазах общественности. После чего он был оперативно разжалован, осуждён и отправлен на каторгу.
Война же шла с нарастающим ожесточением. Даже то, что в апреле Конгресс Соединённых Штатов официально объявил о вступлении в войну на стороне Антанты, не заставило немцев опустить руки.
В мае наши войска, поддержанные болгарами и сербами, взяли Будапешт, а в августе — Вену. Почти одновременно германские войска ухитрились взять Париж, но надежды их руководства не оправдались. Французское Правительство просто покинуло столицу, а армия продолжила сражаться. Причём они не просто оборонялись, нет, 1 сентября Париж был отбит обратно!
И вот после этого, наконец, Берлин согласился капитулировать. Раньше даже, чем в Европу должны были отправиться первые транспорты с американскими войсками.
Дополнительным бонусом для меня стало требование западных партнёров подписать закон «О территориях опережающего развития». Тот самый «культурный развод», о котором мы договаривались в Хапаранде, предусматривал довольно значительные кредиты предприятиям нашего Холдинга. Вот чтобы я мог их гарантированно вернуть, как и то, что американцы ещё до войны инвестировали в сибирские проекты, и понадобилось это «юридическое обеспечение».
Да, господа, война окончена, революции так и не случилось, но теперь нам предстоит «выиграть мир». И потому законы про ТОР мы аккуратно распространили и на Крайний Север, Дальний Восток, Харбин, Северный Афганистан и значительную часть остального Туркестана.
— Ещё раз прошу простить, господа, что вам пришлось подождать! — сказала Ксения Александровна, первой войдя в зал. А пропустивший её Сандро пояснил:
— Моя жена с этого дня — Регент при наследнике. Император Николай II скончался около часа назад.
Эх, а всё одержимость Александры Фёдоровны срочным замужеством цесаревича Алексея. В мае она, виня себя во всех несчастьях семьи, приняла постриг в монашество, тем самым официально отойдя от управления страной. А постоянные контакты по матримониальным вопросам сделали своё чёрное дело — Николай II где-то подцепил «испанку» и быстро угас. Хорошо ещё, что регентшей он выбрал жену Сандро.
— Надо готовиться к участию в мирной конференции, — заметила она. — Союзники хотят собрать её в Версале. Возглавлять российскую делегацию я поручу своему супругу, а графа Воронцова и Петра Аркадьевича прошу принять участие в её работе.
Комментарии и сноски к главе 32:
[1] Schweinehund — немецкое ругательство, переводится как свинская собака или свинособака.
[2] В реальной истории в то время здание вокзала было деревянным и одноэтажным, что можно увидеть на фото в «Дополнительных материалах». Но авторы считают, что при столь интенсивном развитии двух пограничных городов, какое описано в трёх последних книгах цикла «Американец», оно должно соответствовать современному образцу (фото тоже имеется, сооруженному только в 1938 году). Авторы при «планировании операции» решили ориентироваться на современное состояние той площади.