Создатель образов
Путана с сережкой в носу все так же скучала у стойки. Тянула через соломинку все тот же коктейль, буро-красной жидкости в стакане за время отсутствия Глеба почти не убавилось.
Глеб забрался на соседний табурет. Бармен прекратил полировать стакан, изобразил на лице максимум внимания.
— Черный «Баккарди», мята, цедра лимона, лайм, тертый лед, — распорядился Глеб.
Бармен кивнул.
Наташа разлепила черные губы и, шевеля соломинку языком, произнесла тихо, будто сама себе, но так, чтобы Глеб расслышал:
— Взболтать, но не смешивать.[58]
По лицу бармена юркнула тревога. Он с неудовольствием уставился на Наташу. «Сниматься снимайся, но не лезь в открытую к клиенту».
Глеб изогнул бровь.
— Однако! А по-английски как?
— Шэйк, бат донт микст, — с довольно неплохим произношением ответила Наташа.
— И дайкири для дамы. — Глеб выставив указательный палец, остановил бармена, рванувшего исполнять заказ. — Еще. Не в службу, а в дружбу. Будь добр, найди мне коробку. Только почище.
— Какую?
— Из-под вина или что-то типа того.
Бармен нырнул под стойку, выпрямился, держа в руке коробку из-под мартини.
— Пойдет?
— В самый раз!
Глеб принял коробку, сунул в нее пакет, утрамбовал, разворошив брикеты денег. Опустил на пол, поставил сверху ногу.
Бармен занялся заказом.
Глеб повернулся к Наташе, потянул носом воздух. Вдруг захотелось подурачиться.
— Ваше произношение делает честь педагогам достославного МГУ, а ваша кожа словно специально создана, чтобы на нее наносить благородный аромат «Живанши», — произнес он по-английски.
— Универ ни при чем, английский я знаю со школы, — ответила она по-русски.
«Стиль все-таки хромает», — с грустью констатировал Глеб.
— А «Живанши» не мой любимый запах. Если честно, клиент припер целую коробку. Вот и пользуемся на халяву.
— Угу, — кивнул Глеб безо всякого интереса.
Бармен поставил перед Глебом толстый стакан. Оказалось, кстати.
— Кстати, рекламу «Баккарди» я делала, — вставила Наташа.
— Угу. И клиент припер пять коробок пойла, — подсказал Глеб. — Несчастных случаев на работе не было?
— Каких?
— Белой горячки от халявы, например. Очень русская болезнь.
Наташа легко и непринужденно рассмеялась. Тряхнула головой, разметав по плечам тугие жгутики дрэдов.
— Ты — дизайнер, — как диагноз, произнес Глеб.
— Угадал!
«Немудрено. Ни одна моделька не станет дырявить рожу и портить волосы. И только офисная шваль говорит о заказе „я делала“. Хоть дизайнером зовись, хоть старшим исполнительным лайн-директором по региональным проектам, шваль она и есть — шваль. Шестьсот баксов оклад и добровольно-принудительный секс с шефом по пятницам».
Он посмотрел на ее припухшие губы. Уловил винный запах, испаряющийся с их горячей упругой поверхности.
«Нет. Оставить почти два „лимона“ без присмотра и пойти с путаной на минет в туалет, это не есть умно. Тащить коробку с собой — сам же первым умру со смеху».
Она не поняла смысла его улыбки, но тоже растянула губы, показав ряд идеальных зубов.
Остатки возбуждения, клокотавшие внутри, никак не хотели уняться, требовали выхода. И Глеб решил еще немного подурачиться.
— Вряд ли ты это знаешь, но есть такая поза, называется «миссионерской». Когда мужчина на женщине, лицом друг к другу, — он вновь перешел на английский.
— С чего ты взял, что не знаю? — помедлив, ответила она. Интонация была чуть наигранной, как на школьном уроке. — Ее предпочитают депутаты из провинции.
Глеб не сдержался и хохотнул.
— Правда, очень скоро они начинают требовать экзотики, — добавила она. — Втроем и больше. Полный кворум, как говорят у них в парламенте.
— А что предпочитаешь ты?
— Эскимо с кокаином, — слетело с ее развратных губ.
Глаза ее ждали ответа.
— Об этом надо подумать.
Глеб поднял стакан, отсалютовал соседке и сделал большой глоток.
Струя холодного огня ударила в желудок. Смесь взорвалась внутри, по венам хлестнул витаминный удар.
Глеб зажмурился. Задержал дыхание. В желудке, как в топке, загудело пламя, жар хлынул по всему телу, докатился до головы, щеки сразу же загорелись, будто натер их снегом. Вся гадость, что образуется в организме при стрессе, сгорела без следа. Он с удовольствием ощутил, как каждая клеточка тела наполнилась упругой силой.
Как всегда бывало, прилив бодрости обострил до звериного обоняние и слух. Запахи сейчас только мешали сосредоточиться. Глеб сложил ковшиком ладони и уткнул в них нос. Глаз не отрывал. Весь превратился в слух.
Сначала какофония звуков залепила уши и тупой болью ударила в мозг. Глеб сфокусировал все внимание на дыхании соседки, и остальные звуки сделались глуше. Послушав мерное, с легкой табачной хрипотцой дыхание, он перевел «фокус внимания» на бармена. Парень, оказывается, думая, что его никто не слышит, считал в кармане купюры. Глеб отчетливо различил двенадцать шелестящих, слоящихся звуков. «Сто сорок пять», — свистящим шепотом закончил подсчет чаевых бармен. Влажно цокнул языком.
Глеб с брезгливостью оторвал «фокус внимания» от его губ и направил в зал.
— Прикинь, облом, да? Час как познакомились, а она сразу залепила: «Ой, забыла, мне за мобильник заплатить надо». Ну, типа, телефончик дам, но один хрен не дозвонишься. Прикидываешь? Мне не в падлу двадцать баксов ей на счет кинуть… Но не в первый же час бабло из меня сосать!
— Ноги-то у телки ничего?
— Ноги ничего, сиськи тоже нормальные. Мозгов, блин, нету.
— Ну ты ей хоть вдул?
— Само собой. Но на душе как-то хреново.
— Слушай, и как ты его терпишь?
— А что терпеть, что терпеть-то? У него как… Вот как эта креветка. Я не вру! Ха! Сейчас в сауну поедем, сама убедишься. И всего раз в неделю по две минуты.
— Дура, я про характер!
— Бросьте, даже Чернобыль не стоил Горбачеву власти. А вы говорите — дефолт! Пока нет реального конкурента, Ельцин всю страну может керосином залить и поджечь, ни одна шавка не тявкнет. Ваше здоровье!
— Лучше через Брест. У меня там таможенник «на подсосе».
— Нравится? У меня к ним еще кулон есть. Тоже с сапфирчиками.
— Ну, значит, вытащили мы того лоха, приложили пару раз об капот, он и потек. Ключи от тачки, барсетку, мобилу — все отдал. Только отъехали, я в барсетку за документами сунулся, гляжу, блин, а мы не того обули! Вернулись назад, а он уже ноги нарисовал. Прикинь, да?
— У меня принцип, хоть под негром меня застукай, все равно все отрицать буду. Хоть режь!
— Ага, тебе легко. А мой вместе с негром грохнет и в одной могиле закопает.
— М-м, кстати, хочешь негра попробовать? Есть хороший мальчик из «Лумумбы».
— Считайте сами: армия, МВД, ФСБ с МСЧ, лужковские строители, железнодорожники, сантехники, дворники, электрики и прочая срань из ДЭЗов. Кто еще? А — бюрократия вся поголовно. Им как прикажут, так и проголосуют. А сколько их? Минимум половина населения! Так что за выборы можно не опасаться. Хоть меня назначьте — выберут! Еще по одной?
— Не туда смотришь. Вон у стойки кадр стоит. Класс, да?
— Да ты чё, заяц беззубый, гонишь? Он мне хлебником был по первой ходке, понял, да!
— Обожаю «Кюросао»! Котик, я что-то не так сказала?
— Из бюджета берешь, сколько хочешь, и можешь вообще не отдавать. А из «общака» берешь, сколько надо, и отдаешь до копейки. Мне удобнее работать с бюджетом.
— Как эта гадость называется? Трепанг…. Мудацкое какое-то название. Но, ничего, вкусно.
— Жена с детьми в Германии. И им, и мне так спокойнее. Выпьем, девочка моя?
— Последний раз жирую, завтра на кичу. Папа дал команду всем сесть.
— Посмотри, она же вся в складках! Как ее Леопольд бросил, так и развезло.
— Что ты хочешь, нервы. Он ей квартиру, кстати, оставил? Нет?! Так ей, кобыле, и надо.
— А потому, что так приучены. Раз начальник, лобызай в задницу. Кириенко, кто его знал? Месяц как вытащили, а рейтинг вырос на сорок процентов. С полного нуля — до сорока! Вот вам и Россия, наш дом! Повторим?
— Вадик, мне скучно! Мы с Людой хотим в сауну.
— Замерзла? Попрыгай, согреешься.
— Триста «налом» и дом в Баковке. Считаешь, этого мало?
— Я что, клюкнутый на всю голову? Против папы не попрешь. Или тут под джипешник положит или на зоне под лесовоз бросят.
— Убери лапы, люди смотрят.
— Это менты его заколбасили, бля буду.
— Мясо жестковато. У вас как?
— Что мы все о политике, ей-богу! Стриптиз у них тут бывает?
— Отпад! Сверху вот так. И разрез — до попы. Всего пятьсот «баксов».
— Евреи устриц не едят. Им Коран запрещает хавать все, что в грязи лежало. Ну не Коран… Как ее? Первая часть Библии, блин. Как она называется, Жижа?
— Библия и называется.
— Руку убери. Серж увидит, убьет обоих.
— Между пятой и седьмой — промежутка нет совсем! Га-га-га!
Глеб направил «фокус внимания», представив его сияющим шариком, через зал к нише. «Шарик» пропрыгал по ступенькам и вкатился в бильярдную…
Модный старался говорить уверенным, не терпящим возражений тоном, но в голосе слышалась трещинка.
— Как, как? Берешь десяток лохов, сажаешь их, на фиг, в гараже, стеклорезы в руки — и вперед! За ночь чтобы все мониторы раскурочили.
— Ты представляешь, Модный, сколько в фуре тех мониторов? Проще у Глешки номера узнать.
— Обойдемся! Сказал, резать, значит, резать. Что буркалы выпучил?
— Модный, Басурман прав, это стрем.
— А тебя никто не спрашивал!
— Ты бы хоть с батей перетер, — прогудел голос Басурмана. — Про Глешкину «крышу» только он знает.
— Вот где я видал твоего Глешку! — Модный задышал нервно, с присвистом. — То же мне, положенец нашелся! Я таких из параши жрать заставлял.
— Если Глешку без спроса кинем, батя всех в параше перетопит.
— Что-то ты, Басурман, базарить не по делу начал. Зассал, так и скажи. Вон, Родик вместо тебя поедет.
— А что, поеду! Ночь туда, день обратно. Три «лимона» — ходка.
— Губу закатай, родимый! Ты на первом же посту ГАИ спалишься.
— Не понял?
— Цыц! Короче, Басурман, ты едешь или нет?
— Еду. Но только за товаром. Остальное меня не колышет. Хочешь кидать Глеба, твое дело. Я не подписываюсь. При всех заявляю.
— Мал ты еще заявы объявлять. — Туфли Модного проскрипели к углу, где жарко дышал пес. — Башли на дорогу я дам. Сколько надо?
Глеб резко, словно выплюнул команду, выдохнул.
Из ниши вырвался истошный рев. Заглушил шум в зале. В миг сделалось пронзительно тихо, все звуки умерли. Остался только этот крик раненого животного. Потом к нему подключился еще один, сначала низкий, животный, он в секунду взлетел до свербящего поросячьего визга.
Глухо бабахнул выстрел. Взвыл пес. Второй выстрел — и он затих. Только две человеческие глотки продолжали исторгать боль и ужас.
Мутный поток страха, тошнотворный и теплый, как из прорвавшейся канализации, хлестал из ниши в зал.
Крики разом оборвались. Но страх остался. В зале все еще висела плотная тишина.
Соседка, нервно дрогнув спиной, повернулась к Глебу.
Он усмехнулся в ее вытянувшееся лицо и тихо произнес:
— Предмет для игры в шары из трех букв? — Ответа в таком состоянии, само собой, она дать не могла. И он добавил: — Кий. А ты что подумала?
— Идиот! — выдохнула Наташа.
Зал ожил и забурлил. Дрелью в бетон засвербил бабский визг, но после звонкой оплеухи заткнулся. Сразу несколько человек сорвались со своих мест и бросились к нише. В бильярдной заметались возбужденные голоса.
Глеб краем глаза отметил, что пара-тройка солидного вида фигур сквозь полумрак заскользили к выходу.
Кто-то из обслуги с перепугу врубил динамики на полную мощь и включил цветомузыку. Огненные блестки заплясали на стенах. «Чао, бамбино, синьорита!» — мартовскими кошками затянули «Блестящие».
— Шапито! — Глеб покачал головой и одним глотком прикончил коктейль.
Мята, лайм и замороженный спирт, царапнув горло, ухнули в желудок. Взорвались бесцветным огнем.
За спиной, приближаясь, гулко затопали шаги. Дрогнула стойка, приняв тяжкий удар мощного тела.
— Слышь, жопник, полотенце и лед дай! — скрипя зубами, прорычал Басурман.
Бармен, ничуть не обидевшись, сноровисто выложил перед ним все требуемое. Глазами, лицом и всем телом спросил: «Чего еще изволите?» Получив в ответ тяжелый взгляд, испарился.
Глеб развернулся.
— Что там за бардак, Басурман?
Басурман прикручивал к левому запястью полотенце со льдом. Повернул голову. Удивленно уставился на Глеба.
— Ты еще здесь? — выдохнул он.
Глеб проигнорировал вопрос. Продолжал требовательным взглядом сверлить округленные глаза Басурмана. Пахло от Басурмана кислой нервной испариной, псиной и свежей пороховой гарью.
Басурман шмыгнул приплюснутым носом. От этого его глаза приняли обычный вид оплывших щелочек. Пальцы левой руки, торчащие из рулона полотенца, зашевелились, складываясь в распальцовки.
Глеб ждал, когда Басурман овладеет собой окончательно и с языка глухонемых, понятного только узкому кругу лиц, перейдет на общеупотребительный разговорный.
— Прикинь, бля… Эта падла на Модного бросилась! Вгрызлась в яйца, аж кость там какая-то треснула.
— Лобковая, — подсказал Глеб.
Мысленно представил тяжесть раны.
Получалось, Бакс Рваный, выражаясь протокольно, нанес хозяину телесные повреждения, не совместимые с жизнью.
— Родя, шестерка гребаная, сунулся, а Бакс его за ляжку… Полкило оторвал, я говорю! И опять на Модного кинулся. Вцепился в яйца и рвет, аж брызги летят.
— И ты его…
— А что делать? Не грызть же его зубами. Впаял между лопаток. Потом под ухо — и хана. — Он показал повязку. — Лягнул, сука. Когтем продавил до кости, прикинь. Хорошо, что кровь не идет.
— Но не оторвал же. Доехать сможешь.
Басурман тупо покачал головой.
— Бате нужно доложить.
— И что ты ему скажешь? Батя — не хирург, яйца Модному назад не пришьет. Но за товар открутит всем, у кого они еще остались.
Басурман сделал каменное лицо. В узких щелках затаились по-звериному напряженные зрачки.
— Не сиди, как приклеенный, Басурман. А то всю жизнь на подхвате будешь. Пока шестерки вокруг Модного кудахчут, сделай дело и доложи бате. Можешь верить, зачтется. — Глеб сполз с табурета. — Пора, а то сейчас менты со «скорой» завалятся.
— Не мандражируй. Мы Модного с Кикой через заднюю дверь выволокли, — сказал Басурман.
— М-да? Умен ты, Басурман.
Глеб наклонился, поднял с пола коробку. Взял под мышку.
— На дорожку дать? — спросил он, пробарабанив пальцами по картону.
На секунду глаза у Басурмана вновь раздвинули щелки век.
— Ну ты, блин, Глеб, фартовый! — слетело с его губ.
— Так дать или нет?
— Обойдусь.
— Как скажешь…
Глеб удобнее подхватил коробку. Свободной рукой достал из кармана две купюры, бросил на стойку.
Потом положил руку на талию соседки. Как раз туда, где между задравшейся рубашкой и поясом брюк золотилась легким пушком кожа. Ладонь сразу же впитала особенный, острый жар возбужденного тела.
Наташа рефлекторно выгнулась в пояснице. Оглянулась через плечо. В глазах не было удивления. Они ждали.
Глеб наклонился и прошептал в пахнущую духами шею.
— Машина подана. Жду ровно две минуты.
Он пошел к выходу. На спине чувствовал булавочные уколы от двух взглядов. Сиамской кошки и стаффордшира.
Глеб ни на секунду не сомневался, все будет, как он захотел. Пес останется на месте, а кошка побежит следом.
Молния прошла по позвоночнику и бесцветным огнем лопнула в голове.
Глеб зарычал и, выгнувшись дугой, закинул голову на кожаный подголовник сиденья. Сведенные судорогой пальцы запутались в тугих и жестких жгутиках волос.
— Пусти, больно! — выдохнула Наташа.
Глеб расслабленно осел в кресле, разжал мертвую хватку. Наташа сразу же оторвала голову от его коленей, резко выпрямилась и забилась в угол кресла, прижавшись спиной к дверце. Дрэды хлестнули по запотевшему стеклу, оставив витые дорожки.
Над входом в клуб мигала лампочками вывеска — оранжевая обезьяна, забравшаяся на зеленую пальму. Цветной свет отражался в расширенных зрачках Наташи.
Она, загнанно дыша, вытерла губы.
— Что улыбаешься? — осипшим голосом спросила она.
— Кайф.
Наташа зло фыркнула и отвернулась.
Глеб закурил.
— Хочешь сигарету?
Она не ответила.
— Денег дать?
Наташа нервно дернула плечом.
— Как хочешь. — Глеб выпустил дым. — Извини, ошибся.
Она резко развернулась. Ноздри, хищно расширившись, резко втянули воздух. Встретившись глазами со взглядом Глеба, она сникла. Выдохнула, помотав головой. Тугие жгутики царапнули по стеклу.
— Сама не знаю, как получилось…
— Бывает. И тем не менее спасибо.
Он повернул ключ зажигания, мотор машины мерно заурчал.
— Могу подбросить до метро.
Наташа сузила глаза. Вцепилась в ручку на дверце. Дернула, но дверца не поддалась.
— Знаешь, кто ты? Ты — животное! — процедила она сквозь перекошенные губы.
Глеб затянулся, выдохнул дым, стряхнул столбик пепла.
— Нет. Животное — это ты. А я — зверь, — произнес он ровным голосом.
Нажал кнопку на панели, громко щелкнул электрозамок.
Наташа плечом выбила дверь, выпрыгнула наружу. Запахнув на ходу короткую шубку, прыгающей походкой пошла вдоль припаркованных машин.
Глеб, глядя в зеркальце, проводил ее взглядом.
— Иди, пожалуйся. Может, пожалеют, — прошептал он.
Поправил одежду. Загасил сигарету в пепельнице. И осторожно выкатил машину со стоянки.
Коробка с надписью «Мартини Бланко» покачивалась на заднем сиденье.
Активные мероприятия
Наташа купила в ларьке бутылочку «Спрайта», свинтила пробку, жадно глотнула. Прополоскала рот и, согнувшись пополам, выплюнула пенящуюся струю.
— Что, красотуля, не в то горло пошла? — с глумливым участием поинтересовался кто-то серый, стоявший в тени.
— Пошел ты на фиг, козел! — вместе с остатками колючей воды выплюнула Наташа.
— А за «козла» знаешь что бывает?! — сразу же завелся серый.
Он вышел на свет и оказался мужичонкой с испитой рожей.
Наташа выпрямилась. Резко взмахнула сумочкой.
Тугой бок сумочки, усыпанный металлическими клепками, прошелся по испитой роже. Острый мысок сапожка клюнул под колено; мужичок охнул и присел от боли. Твердый кулачок вошел под ребро, смяв печень; серый мужчинка сделался бледным, распахнул рот и стал заваливаться на спину. Последовал финальный удар по дуге локтем в отвалившуюся челюсть. Локоток был прикрыт рукавом шубки, но мужичку от этого легче не стало, удар получился нокаутирующим. Мужичка подбросило вверх, пролетев метр по воздуху, он громко стукнулся головой о стенку ларька и затих.
Наташа подумала, что такие уникумы существуют только по трое. На всякий случай спросила в темноту:
— Еще желающие есть?
Пахнущая мочой и пивом темнота не отозвалась.
— Ни и хрен с вами!
Наташа отшвырнула в темноту недопитую бутылку. Развернулась и подошла к обочине.
Сразу же рядом притормозила «девятка», водитель услужливо распахнул дверцу.
Наташа, подобрав полы шубки, нырнула в салон.
Водитель, мужчина, выглядящий молодо, но с седым бобриком волос, покосился на нее и покачал головой.
— Калечить людей в служебное время не разрешается, — сказал он.
— Да? А отсасывать в рабочее время разрешается? — почти выкрикнула Наташа. — Я в путаны не нанималась!
— Мы — не шлюхи. Мы в сто раз хуже. — Глаза у мужчины были холодные и равнодушные, как два стальных шарика. Под его давящим взглядом Наташа сникла. — Уже лучше, девочка. Запомни раз и навсегда, твои эмоции никого не интересуют. Нам платят за информацию. Из какого дерьма ты ее добываешь, там, наверху, никого не интересует. Информация должна быть чистой, без дезы, точной и полной. Что там стряслось?
— Дай в себя прийти. — Она потерла висок. — Гипноз какой-то.
— Ты о чем?
— Эта сволочь словно гипнотизирует.
— Занятно, — холодно обронил мужчина. — Подробнее, если можно.
Наташа раскрыла сумочку. Сунула руку внутрь.
— Черт, сигареты забыла на стойке. У тебя есть, Владислав?
Владислав достал из нагрудного кармана куртки сигарету, протянул Наташе.
— «Маячок» ему в салон посадить не забыла?
Наташа, закуривая, кивнула.
Срочно
Салину В.Н.
Объект Агитатор предпринял попытку уйти из-под наблюдения, сменив машину. Сопровождение объекта по «маяку» невозможно.
В настоящее время объект, используя приемы обнаружения слежки, продолжает движение по направлению к Октябрьской площади. Личность водителя установить не удалось.
Машина «фольксваген пассат» черного цвета, У 349 МО 77, зарегистрирована на имя гр. Федулова Леонида Тарасовича, 1976 г.р. По данным ЗИЦ ГУВД гр. Федулов Л.Т. находится под следствием по подозрению в незаконном хранении оружия.
Мною через агента «Белка» получена оперативная информация о контакте объекта Агитатор с ОПГ Малахова, специализирующейся на незаконном обороте наркотиков.
Подробный отчет агента «Белка» направляется в Ваш адрес с курьером.