Люди вне закона — партизаны и евреи
Партизаны
Эта глава касается двух общностей людей, которые приказами Гитлера были исключены из рамок закона еще до того, как началась война: противников (активных. — Ред.) немецкой оккупации и евреев. После военнопленных это были самые большие группы, которых затронула угроза Гитлера «оставить суды дома». Обращение с ними не менялось никогда: они были вне закона с самого начала и до самого конца.
К настоящему времени вопрос партизанского движения оказался слишком обширным и запутанным, чтобы можно было опереться на точные изыскания военных историков, хотя на эту тему существует объемная советская патриотическая литература. В России когда-нибудь может появиться монументальная исследовательская работа, ибо этот аспект «патриотической войны», несмотря на его неописуемый ужас, должен оставаться для русских самым популярным и романтическим. А до тех пор необходимо собирать частицы и кусочки, из которых нелегко можно будет сделать общий вывод.
Хотя к партизанам относились так же, как к евреям, немецкая позиция в их отношении была менее простой и менее решительной. Никогда не было споров, как надо относиться к евреям. Поначалу чиновники гражданской администрации задавались вопросом, применимы ли «экономические соображения» в истреблении источника квалифицированной рабочей силы. (Здесь как раз не было особой остроты. Евреи при советской власти были заняты в основном в сфере управления (партийные, советские и карательные органы), в сфере советской торговли, а также, меньше, присутствовали в составе инженерно-технической и научной интеллигенции. То есть в областях, которые оккупантам были совершенно не нужны. Немцам были необходимы рабочие на тяжелых работах — в сельском хозяйстве, на шахтах, в металлургии и т. п., а также обслуга и прислуга. — Ред.) И получали отрывистый ответ, и это в целом было все. По вопросу о партизанах, однако, шел непрерывный конфликт. В то время как ликвидация евреев проходила без сбоев, ликвидация партизан означала дорогостоящие операции и часто ликвидацию не тех людей. В таком состоянии дел каждая участвующая сторона обвиняла другую, так что возникла даже школа мысли, считавшая, что партизанское движение создал один Гитлер.
Эта тема извращена как немцами, так и русскими. Русские проявляют склонность к недооценке чисто физических (природных) проблем, которые обрекли немцев на неудачу. Они утверждают, что удивительный приход в себя Красной армии в зимы 1941/42 и 1942/43 гг. не был результатом этих физических напастей, а возник благодаря патриотизму советского народа, особенно той его части, которая была поглощена немецкими завоеваниями. С немецкой стороны наблюдается предрасположенность, о которой я говорил во введении, рассматривать партизанскую войну так, как будто это был продукт грубости и невежества оккупационных методов Гитлера; тенденция рассматривать это как дополнительную и необязательную опасность, которой можно было бы избежать, если бы было уделено должное внимание антикоммунистической склонности русского народа. Таков был тезис гитлеровских чиновников-диссидентов вроде Шенкендорфа и Брайтигама, которые часто писали докладные записки, связывая вспышки партизанской активности с той или иной кампанией «охоты за рабами» или по сбору зерна.
Связь, конечно, неоспорима. Но даже если бы германская оккупация являлась монументом либерального поведения, все равно партизанская война была бы, и она возрастала бы по жестокости по мере того, как немецкие перспективы победы таяли. Физическая суть этой территории войны — потому что фронтом партизанское движение вряд ли можно называть — сделала войну позади немецких рубежей неизбежной. И сосредоточение партизанских баз не было ни в какой мере связано с теми территориями, где немецкое правление было наихудшим. В равнинной, лишенной лесов Южной и Восточной Украине, где население должно было бы больше всего жаловаться на облавы на «рабов» и на конфискации, партизанское движение добивалось очень малых результатов вплоть до германского отступления в конце 1943 г. С другой стороны, партизаны были сильнее всего в диких, малонаселенных районах, которые немцы вообще по-настоящему никогда не оккупировали. Партизанская война, разлетаясь из свободных от оккупантов районов, процветала повсюду на злоупотреблениях немецкого правления, но в основном это был продукт анархии, которая воцарилась после того, как ушел слишком детальный и сложно устроенный советский государственный аппарат. Петер Клейст утверждает, что однажды сказал Мартину Борману в лицо, как мало тот понимает «недочеловека». У русских людей за плечами — великолепная традиция бунта. Они — наследники Стеньки Разина, Мазепы и Пугачева. В этом смысле похвальба Клейста, что первые партизаны были антисталинцами, не является притянутой за уши. Там, где были нерусские традиции самоуправления, как в Эстонии, партизаны начали действовать только в самом конце войны. Здесь население до самого конца надеялось на восстановление германцами полного самоуправления.
Партизанская война прежде всего ассоциируется с Белоруссией и тыловыми районами за линией фронта группы армий «Центр». Здесь в июле 1943 г. партизанское движение, быть может, оказалось решающим фактором в срыве последней немецкой попытки предпринять генеральное наступление. (Преувеличение, хотя партизаны и сыграли свою роль. Германская группировка, наступавшая на северном участке Курской дуги, была слабее южной группировки и была успешно отражена. — Ред.) «Может быть», скорее чем «было», потому что среди германских военных историков, в отличие от авторов анализа политических событий, партизаны никогда не считались решающим фактором, а рассматривались самое большее как неизбежное неудобство. В июле 1943 г. ситуация на участке фронта группы армий «Центр» была не менее невероятной. Партизаны обладали мощью нескольких дивизий и во многих случаях снаряжением и профессиональным командованием первоклассных войск. Кроме того, в каждом, даже маленьком городе была своя подпольная партизанская группа, которая создавалась бывшими партийными работниками в подполье, подпольное диверсионное движение. А партизанские отряды перемещались почти в открытую и контролировали свою собственную территорию.
Боевая авиация, существующая в тылу вражеского фронта, — феномен, который во Второй мировой войне не ограничивался только русским фронтом, но скорее Россия более, нежели Бирма или Балканы, была ее классической почвой. Советское Верховное главнокомандование поддерживало тесные контакты с любого рода партизанскими группами. Это могла быть горстка молодых людей, которые ушли в леса, чтобы не попасть в списки для депортации на работы в Германии, или группа отборных воздушных десантников регулярной армии. Отряд мог вооружиться самодельными бутылками с зажигательной смесью или мог иметь аэродром, радиостанцию и даже пушки и танки. Партизанский отряд мог включать в себя выдающихся местных деятелей, которые создавали местные органы власти, иногда провозглашая себя правомочной частью Советского Союза. Партизанский командир может, как это было в случае знаменитого Сидора Ковпака, повести за собой вырастающий до огромных размеров отряд в поход длиной свыше тысячи километров по оккупированной немцами территории. (Партизанские соединения С. А. Ковпака за 26 месяцев борьбы прошли с боями по тылам врага более 10 тыс. км через территорию 18 областей Украины, Белоруссии и РСФСР, истребив тысячи немцев и их пособников, пустив под откос 62 эшелона, взорвав 256 мостов, уничтожив 96 складов, 500 автомашин, 20 танков и бронемашин. — Ред.)
Далеко не отличаясь лояльностью к правящей партии, партизанские движения, как правило, процветали там, где население всегда противостояло любой власти, в местах, где уйти в леса было старой установившейся традицией и естественным ответом на несправедливые условия существования. Импульсы Робин Гуда и страстного коммуниста совсем не были идентичными явлениями. В лесах к югу от Брянска, в одном из самых худших партизанских районов, живописная привычка грабить экспрессы Москва — Киев уходила корнями еще в царские времена. В таких местах советское Верховное главнокомандование использовало скорее народную любовь к бандитизму, чем какую-либо привязанность к коммунизму (как правило, во главе отрядов находились партийные, хозяйственные и советские руководители. А также переброшенные из-за линии фронта профессионалы и офицеры-окруженцы. — Ред.). С этой формой партизанской борьбы к оседлому городскому жителю симпатии не проявлялись. И все-таки многие небольшие поселения были в германской оккупационной зоне немцами уступлены партизанам, потому что жителям леса было легче оккупировать их, чем для немцев — защищать. Между насилием и грабежами обоих оккупантов было мало разницы. (Автор снова сочиняет, путая карательные акции партизан против пособников оккупантов с оккупационным режимом. — Ред.)
Это была поистине необычная война. На немецкой стороне меньшее число германских солдат удерживало фронт, более чем в два раза превышающий по длине русский фронт, каким он был в Первую мировую войну, когда разведчики противника не могли пересечь вражеский фронт, не пробравшись через окопы и колючую проволоку или не выдав свое присутствие вражеским часовым. Часто фронт был воображаемой линией вроде экватора (автор преувеличивает. В основном фронт был сплошным. — Ред.). Были такие времена зимой, когда немцы не могли держать войска на открытом воздухе, когда передовые позиции состояли из деревянных вагончиков или изб, многие располагались через километры друг от друга, в которых солдаты безнадежно скапливались вместе, чтобы не замерзнуть до смерти. Были времена, когда захваченную деревню занимать было нельзя, потому что отступающий враг разнес печи на куски.
Почему же тогда не было никакого партизанского движения в тылу у советских войск, организованного немцами? Полное и постоянное отсутствие этого предполагает, что, даже если бы советские партизаны опирались на терроризм, у них было что-то такое, чего не было у немцев. Можно предположить, что патриотизм населения значил больше, чем немцы были согласны это признать.
Однако истина не так проста; этот вопрос никогда не подвергался проверке. Даже в победоносное лето 1942 г. у немцев не было людских резервов и превосходства в воздухе (превосходство в воздухе было, и диверсанты сбрасывались пачками, но, как правило, большей частью шли сдаваться. — Ред.), необходимых для начала партизанских операций за Доном и Волгой. Скоро немцы стали испытывать такую нехватку самолетов, что весной 1943 г. советские летчики снабжали партизан практически без помех. А после Сталинграда время для немецких партизанских операций прошло. Вера в то, что главные силы твоих товарищей на подходе, — необходимое условие успешной партизанской войны. По этой причине призыв Сталина к гражданскому населению продолжать войну позади германского фронта, с которым он обратился 3 июля 1941 г., нашел немедленный отклик. Ответ пришел, когда Красная армия начала зимнее наступление и отвоевала у немцев некоторые оккупированные территории страны.
Этот ответ со стороны групп неимущих и не занятых делом молодых людей стал смертным приговором многим тысячам крестьянских семей, добывавших на земле свое нищенское пропитание. Такие крестьяне могли сделать выбор и получить от немцев оружие для защиты своего урожая от партизан, либо они могли получить оружие у партизан и в некоторых случаях — даже зерно для посева. В любом случае они рисковали расстрелом, когда территория переходила из рук в руки. Крестьяне, верившие, что выигрывают от германской деколлективизации, у советской власти были на плохом счету. Даже когда немецкое отступление было в полном разгаре, войска уводили с собой порабощенное и обездоленное население — ведь спрятаться и оставаться в деревне означало накликать на себя осуждение как на бывшего коллаборациониста. (Уходить с немцами никто не хотел. Кроме тех, кто запятнал себя сотрудничеством с оккупантами. — Ред.)
К таким реальным последствиям партизанской войны германское Верховное командование не было готово, и для борьбы с ними в наличии оно не могло предложить ничего, кроме временных средств, паллиативов. Приказ о юрисдикции «Барбароссы» (фактически позволявший совершать любые преступления в отношении жителей захваченных территорий. — Ред.) предвидел организованное сопротивление на оккупированных территориях, но положения данного документа предполагают, что Гитлер рассматривал это скорее как проблему местной администрации, чем генеральной стратегии. Неограниченная власть, которую этот приказ давал полевым офицерам, и отказ от юридических процедур даже самого простого рода оставались, однако, базовым кодексом для партизанской войны вплоть до самого конца. Гитлер открыто признавал, что доволен тем, что Сталин в своем выступлении 3 июля 1941 г. призвал к партизанской войне и тактике выжженной земли, борьбе каждого советского гражданина изо всех сил. «Русские, — заявил Гитлер через две недели после этого, — сейчас приказали вести партизанскую войну в нашем тылу. Эта партизанская война дает нам некоторое преимущество; она позволяет нам уничтожить каждого, кто против нас». После этого ссылки Гитлера на партизанскую войну были редки; он уже не жаловался чрезмерно, потому что такая война была частью войны, за которую он сам выступал (т. е. войны на уничтожение. — Ред.). Но в своих поездках на оккупированную територию, как, например, во время визита в Смоленск 13 марта 1943 г., Гитлер принимал величайшие меры предосторожности, чтобы его собственная персона была надлежащим образом защищена.
Первая значительная вспышка партизанской активности наблюдалась в особенно малонаселенной лесной местности к югу от Ленинграда. Группа тайной полиции, приданной 4-й танковой группе Гепнера, доложила 29 сентября 1941 г., что к северу от Пскова появились партизаны, и уже обрела очертания знакомая схема сожженных деревень и массовых расстрелов. Вряд ли стоит напоминать, что во всех таких случаях командующий армией осуществлял полный оперативный контроль.
Кейтель уже усилил приказ о юрисдикции «Барбароссы» 16 сентября, приказав казнить от пятидесяти до ста коммунистов за каждого убитого германского солдата. «Необходимо подозревать коммунистические источники, независимо от индивидуальных обстоятельств». Формулировка этого обвиняющего приказа подразумевает, что ожидались только изолированные нападения, но скоро понадобились более детально разработанные меры. К концу года наибольшая часть ликвидационной эйнзацгруппы A была переключена с ликвидации евреев республик Прибалтики на борьбу с партизанами на Ленинградском фронте. 26 марта 1942 г. командир группы Франц Шталекер был убит партизанами рядом с его собственным штабом в Красногвардейске (Гатчина), но тем не менее перед этим он послал рапорт Гейдриху, в котором сообщал о ликвидации 221 тыс. евреев (по другим данным, 249 420. — Ред.). Как и другие командиры ликвидационных групп, Шталекер, который был немцем, родившимся в России, являлся прежде всего политиком и, в некотором роде, «интеллектуальным сортом» палача. Как бывший командующий ЗиПо (полиция безопасности) и СД в протекторате Чехия и Моравия, а затем Норвегии, он когда-то питал склонность к работе в министерстве иностранных дел (он там некоторое время и работал), и Риббентроп намечал его в свой «Русский комитет».
Классическое место для ведения партизанской деятельности — брянские леса, которые лежат позади германского сектора, обращенного к Москве, почти не имели значения до декабря 1941 г., когда немцы отошли со своих передовых позиций у Тулы и Орла. Это был слишком крупный объект, чтобы вермахт стал применять там бесцеремонные методы коммандос тайной полиции. Там был элемент творческого обращения, когда к делу приступили солдатские политики группы армий «Центр». План состоял в том, чтобы ограничить партизанские силы надежной милицией, навербованной из советских военнопленных. Был сформирован казачий батальон и создан прогерманский район с русским самоуправлением на границе брянских лесов — так называемым «правительством республики Локоть» Бронислава Каминского. Эти меры, описанные в 10-й главе, привели к значительно более существенному развитию Русской освободительной армии (РОА), но для сокрушения партизан были неэффективными. Было решено использовать венгерские войска, которые для вооруженной борьбы на переднем крае считались второсортным материалом. И все же в мае 1942 г. Гитлер объявил, что венгры бесполезны для партизанской войны. В том же месяце Геббельс сделал запись в своем «Дневнике», где рассказал историю, обычную для последующих двух лет:
«19 мая 1942 г. Партизаны взорвали железнодорожные рельсы на фронте группы армий „Центр“ между Брянском и Рославлем в пяти местах — еще одно подтверждение их крайне неприятной деятельности. К югу от этого участка венгерские формирования воюют, сталкиваясь с большими трудностями. Им сейчас необходимо захватывать одну деревню за другой и умиротворять их — это пока еще не проявило себя полностью как конструктивный процесс. Потому что когда венгры докладывают, что восстановили порядок в какой-то деревне, это обычно означает, что в ней не осталось ни одного жителя. В результате мы не найдем никого в этих районах, кто занимался бы сельским хозяйством».
В противоположность безлюдным территориям вдоль бывшей советской границы 1939 г., которые немцы систематически опустошали в 1942–1943 гг., чтобы там уже невозможно было жить, брянские леса и соседние леса так и не были очищены от партизан методами, которые описывал Геббельс. Фронт находился слишком близко, а связь с Красной армией была слишком крепкой. Хотя немецкие войска на передовой никогда не бывали на слишком большом отдалении, их редко можно было выделить для борьбы с партизанами.
В сотнях километров за линией германского Восточного фронта и более партизанская деятельность происходила в значительном масштабе, что усугублялось также тем, что немцы здесь практически не располагали никакими обученными войсками. Им приходилось полагаться на полицейские формирования наемников — крайне неполноценный материал, состоявший в основном из латышей и литовцев (больше — эстонцев. — Ред.), которые были слишком неуправляемыми, и украинцев, чья верность была слишком сомнительна.
Во время боев в окружении в первые месяцы войны многим группам бойцов Красной армии удавалось не попасть в плен и тем самым вырваться из лап медленной и мучительной смерти в лагерях для военнопленных. Поначалу первой заботой таких групп было пропитание, но мародерские налеты (на совести автора. — Ред.) привели к нападениям на немцев, а зимой 1941 г. были установлены контакты с Москвой, и эти нападения стали координированными. Гражданский район генералкомиссариата Белоруссии подвергался таким нападениям более всего. В самом Минске, столице генералкомиссариата, был раскрыт заговор, предусматривавший убийство генерального комиссара и отравление системы водоснабжения. В конце февраля 1942 г. был казнен минский руководитель партизанского подполья Столяревич, но партизанская война здесь приобрела законченную форму. Если несколько отрядов могли соединиться, связаться с центром и получить оружие, они могли учредить свой освобожденный район. Так, в конце апреля 1942 г. было упоминание о «партизанской республике» в Усакино, к юго-западу от Минска, возле старой (до 1939 г.) пограничной железнодорожной станции Негорелое, чьи великолепные залы ожидания с золотыми надписями когда-то были так знакомы туристам.
Чтобы сократить в размерах эту цитадель партизан, из Кракова был доставлен батальон немецких уголовников, мягко называвшихся «браконьерами». Он уже имел жуткую славу в полку СС под командой Дирлевангера, пользовался в главном управлении СС покровительством Готтлоба Бергера и привлекал интерес как Гитлера, так и Геринга. Специализацией Оскара Дирлевангера — отбывшего тюремное заключение преступника (два года тюрьмы за попытку изнасилования), ставшего генерал-майором (автор ошибается — Дирлевангер дослужился до звания оберфюрера СС — промежуточное между армейскими (соответствующими эсэсовским) званиями подполковник и полковник. — Ред.), — было заставлять женщин и детей, оставшихся в деревнях, идти через минные поля, которые прикрывали партизанские убежища. Таким путем Дирлевангер усовершенствовал стандартную практику вермахта, использовавшего для данной цели советских военнопленных, держа их под прицелами винтовок и следя, чтобы они целиком наступали на землю.
Весной 1942 г. эта война достигла стандартов варварства с обеих сторон, напоминая Тридцатилетнюю войну (1618–1648) и шуанов в Вандее (1793–1803), с тем отличием, что масштабы были во много раз больше. Только в близких к линии фронта районах делались какие-то попытки сдержать этот наплыв ужаса. В мае 1942 г., например, Готхард Гейнрици (Хейнрици), командующий 4-й армией, уговорил фон Клюге держать части тайной полиции за пределами зоны боевых действий группы армий «Центр». Гейнрици также не стал выполнять приказ о юрисдикции «Барбароссы», отказавшись передать захваченных в плен партизан в СД. Генерал Ганс Реттигер, начальник штаба у Гейнрици, добился, благодаря этим методам, некоторого успеха. В марте 1943 г. 4-я армия должна была оставить район Вязьмы, самый близкий к Москве выступ фронта, но в то же время она смогла ликвидировать партизанский отряд, который многие месяцы представлял собой второй фронт. Это было частично достигнуто через призывы по радио к женщинам «вернуть своих мужей из лесов».
Но было бы ошибочным делать вывод, что истребление населения и сожжение деревень происходили лишь тогда, когда боевыми действиями командовали люди СС или там, где использовались части СД. В тыловых районах, в отличие от районов гражданского управления, эти командиры и части находились под строгим контролем командующего тыловым районом вермахта. Некоторые депеши по анти-партизанской войне, которые были представлены на Нюрнбергском процессе над ОКВ, абсолютно не отличаются по своему хладнокровному, вызывающему ужас содержанию от донесений эйнзацгрупп, которые передавались СД для Гейдриха. Только в районе гражданского управления приказ о юрисдикции «Барбароссы» работал по-другому, а высшие руководители СС и полиции (HSSPF) могли запросить помощь вермахта. Даже тогда существовала договоренность о волевом совместном решении Гиммлера и Верховного командования: командующий, имеющий в данном конкретном месте наибольшее количество войск, будь то командир СС или офицер вермахта, должен взять на себя проведение операции.
Результатом стал административный хаос, особенно в Белоруссии. Германское наступление в сторону Кавказа (и Сталинграда. — Ред.), начавшееся в конце июня 1942 г., обескровило войска тыловых районов. В то самое время, когда немцы уже посматривали на Каспийское море (туда выходили разведывательные подразделения. — Ред.) и устанавливали флаги со свастикой на обеих вершинах Эльбруса (21 августа 1942 г. — Ред.), они утратили контроль над сектором, где русские явно находились в обороне. На совещании высокого уровня 6 августа у Геринга по вопросу производства продовольствия рейхскомиссар Лозе заявил, что в текущем году партизаны наверняка не дадут вывезти половину урожая в Белоруссии. «Я взываю о помощи уже четыре месяца». Геринг сказал, что знает Лозе давно и что у Лозе очень живое воображение. «Я никогда ничего не воображаю!» — возмущенно закричал Лозе в ответ.
Но что-то делать было надо. Стало необходимым создать единое антипартизанское командование с властью, превышающей региональную. И тем не менее последовавшее указание Гитлера по контрпартизанской войне, Директива № 46, разосланная Кейтелем двенадцать дней спустя, лишь повторно подтверждало и определяло старые раздельные зоны компетенции. Здравый смысл требовал передачи единого контроля в руки Генерального штаба сухопутных войск. Однако Гитлер желал иной формы объединения. Частично потому, что считал, что армейское командование отличается излишней мягкостью, и частично потому, что нуждался на этой позиции в какой-нибудь выдающейся партийной личности, но Гитлер расширил полномочия Гиммлера на ведение антипартизанской войны. Как и Сталин, Гитлер полагал, что вопросы безопасности позади линии фронта касаются полиции, а не военных.
Не предполагалось, что Гиммлер возьмет лично на себя командование операциями, хотя в летние месяцы он держал полевой штаб возле Житомира и получал боевые донесения. Своим заместителем Гиммлер назначил одного генерала СС. По своему собственному признанию, фон дем Бах-Зелевски добровольно предложил свои услуги, и его письмо Гиммлеру датируется весьма вскоре после выхода Директивы № 46. Его заявление получило поддержку командира вермахта, под чьим началом он служил, фон Шенкендорфа из тылового района группы армий «Центр».
Бах-Зелевски был противоречивой фигурой. В своих многочисленных показаниях в Нюрнберге он утверждает, что был «другом евреев» и «добрым ангелом» Гиммлера и постоянно стремился сделать условия ведения антипартизанской войны гуманными. Его обвиняли и в наличии славянской крови (это не являлось преступлением — многие в германском генералитете (и вообще в прусском, и не только, дворянстве) имели славянские корни. — Ред.), и в еврейских связях через брак, и к тому же Бах-Зелевски заявлял, что Гитлер держал на него досье. Таков его автопортрет, но в нескольких нацистских мемуарах, в частности написанных Петером Клейстом, Отто Скорцени, Рудольфом Раном и Вальтером Шелленбергом, он осуждается как жестокий полицейский, ответственный за все немыслимые ошибки, и плохой командир своих войск. То, что его ненавидели и свои же, видно из того факта, что Бах-Зелевски был в Нюрнберге свидетелем обвинения, где Геринг заорал на него: «Schweinehund!» (свинья, подлец. — Пер.), и что он избежал собственного суда и наказания, давая показания на других военных процессах, даже отправляясь в Польшу с полным иммунитетом для дачи показаний против бывшего губернатора Варшавы Альберта Фишера. Самому Бах-Зелевски необходимо предъявить счет за то, что война против партизан достигла своей самой жестокой стадии именно после его назначения начальником антипартизанских формирований 23 октября 1942 г. Не раз Гитлер хвалил Бах-Зелевски, и он, похоже, несмотря на свои злобные рассказы о Гиммлере, своими многими выгодными должностями обязан как раз благосклонности Гиммлера. Примечательно, что, в то время как к Бах-Зелевски шли самые жуткие доклады об антипартизанских операциях, от которых волосы поднимались дыбом, не сохранилось ни одного, на котором было бы зафиксировано его неодобрение.
Еще один факт, подтверждающий дикую жестокость контрпартизанской войны, — неуместное вмешательство Геринга, возмущенного отпором, который он получил от Лозе на совещании по производству продовольствия. 24 сентября Геринг запросил министерство юстиции, можно ли увеличить численность полка Дирлевангера направлением туда осужденных уголовников. 27 октября, вскоре после назначения Бах-Зелевски, у Геринга уже был готов план, который он направил Кейтелю. Геринг предлагал вывезти весь скот и продовольственные запасы из «умиротворенных» партизанских районов, а облавами согнать всех уцелевших обитателей в лагеря, в которых взрослые будут отделены от детей и отправлены в Германию на работу.
На практике же это означало, что полицейские войска убивали подряд всех сельских жителей, не исключая детей, чтобы избавиться от хлопот по их перевозке или присмотру за ними. Тем не менее Геринг был очень доволен своим планом, описывая его Муссолини во время своего государственного визита и приема в Палаццо Венеция в Риме. Для Муссолини, который находил реалии германской войны неизменно отвратительными, Геринг следующим образом обрисовал практику антипартизанской борьбы:
«…Все мужское население деревни выстраивают по одну сторону, а женщин — по другую. Женщинам объявляют, что мужчин расстреляют, если они не укажут на тех людей, которые не из их деревни. Чтобы спасти своих мужчин, женщины всегда указывают на тех, кто не живет здесь. Германия обнаружила, что, вообще-то говоря, не очень легко заставить солдат осуществлять такие меры. Члены партии справляются с этой задачей намного более сурово и эффективно».
План Геринга был официально принят, но, как обычно, Альфред Йодль проявил большую осторожность, чем Кейтель, в плане введения в действие аномальных мер. Например, 1 ноября он издал приказ, запрещающий сжигание деревень в качестве карательной меры. Столкнувшись с замечанием Гитлера на совещании штаба в Дюссельдорфе 1 декабря, Йодль заявил, что даже Гиммлер сомневается в уместности карательных действий, если они принимаются «после боя». Такие действия могут вынудить все население уйти к партизанам. Как обычно делая вид, что не ухватил сути, Гитлер возразил, что нельзя связывать солдату руки во время боя. «Бедняга не может думать об этом. Он сражается за свою жизнь, за само свое существование». В своей грубоватой, неуважительной манере Йодль попробовал вернуться к сути дела. «Мой фюрер, то, что солдаты делают в бою, в эту инструкцию не входит вообще. Насколько это касается меня, вы можете их четвертовать или повесить вверх ногами».
К несчастью для Альфреда Йодля, из 200 тыс. страниц протоколов штабных совещаний у Гитлера, уничтоженных после капитуляции в Хинтерзе, целыми остались лишь восемьсот, когда дымящуюся яму стал ворошить господин Джордж Аллен. И конечно, раздраженное замечание Йодля просто было обязано оказаться среди них. И ради чего? Невезучий Йодль был вынужден отозвать свой гуманный приказ.
Операции уже не назывались антипартизанской войной, а стали «войной против банд» — отказ партизанам в статусе бойца, который был решен еще 4 сентября, когда также было вынесено решение, по крайней мере командованием одной армией, что взятые в плен люди, которые воевали в гражданской одежде, должны быть повешены, а не расстреляны. Кейтель применял выражение «война против банд» в приказе от 29 декабря, который не пострадал ни от каких запретов Йодля. Были жалобы, что солдат заставляли нести ответственность за их действия в войне с бандами. «Это неправильно; использование любых мер против женщин и детей оправдано». Повторно подтверждая первоначальный приказ о юрисдикции «Барбароссы» от 14 мая 1941 г., Кейтель постановил, что никто из солдат, затронутых таким образом, не подлежит суду военного трибунала и ни один приговор, вынесенный в связи с действиями во время войны против банд, в будущем не будет подтвержден ОКВ.
Это не было пустой угрозой. В следующие два месяца против партизанских укрепленных районов, которые зима сделала более доступными, заморозив болота, были проведены шесть крупномасштабных операций. Краткие сводки, которые посылались Гиммлеру, были впечатляющими. Первая операция, названная «Эрнтефесте», — прочесывание района Червень — Осиповичи (одного из самых старых партизанских убежищ) к северо-западу от Бобруйска. Участие приняли более одиннадцати полицейских батальонов. Они убили в бою 805 человек, казнили 1165 человек за помощь партизанам и взяли в плен только 34 человека, которые, возможно, были солдатами в форме Красной армии. Затем была операция «Гамбург» в Слонимском районе, далеко на западе. Здесь сумели захватить четыре танка и восемь полевых орудий — и это в 500 км от линии фронта. Кроме того, было убито в бою 1676 человек, а 1510 человек расстреляно как подозреваемые, также было обнаружено 2658 беглецов-евреев из гетто Слонима и других белорусских городов, возможно живших в так называемых семейных лагерях в зоне влияния партизан. Их, конечно, казнили. В дальнейшей чистке в бывшей Восточной Польше, известной как операция «Алтона», в ходе одного боя (видимо, не боя, а расправы над невооруженным населением. — Ред.) немцы казнили 786 подозреваемых и 126 евреев, и в этом бою (бойне. — Ред.) с немецкой стороны не было ни одного убитого. Февраль стал свидетелем операции «Хорнунг» в ранее неприкосновенных Припятских болотах к востоку от Пинска, где грозный кавалерийский налетчик Сидор Ковпак нашел убежище, уйдя из Западной Украины. Это была самая крупная на тот день операция. Как утверждалось, в бою было убито 2219 партизан, но если это действительно так, то бросается в глаза, что немцы потеряли лишь 29 человек и захватили только 172 винтовки. Признано, что было казнено за укрывательство партизан 7378 человек и еще 3300 беглецов-евреев. До февраля 1943 г. было убито еще 4 тыс. человек, когда русские партизаны проникли в Латгальский район Латвии. И погибло только 7 немцев.
Эти методы не способствовали выполнению ни плана Геринга по депортации партизан в Германию в качестве рабов-работников, ни планов, совершенно отличавшихся от его собственных, составленных такими его сельскохозяйственными экспертами, как Герман Рикке, которые хотели сохранить урожай. В одном докладе, дошедшем до канцелярии Рикке 29 июня 1943 г., сообщается, что единственная антипартизанская операция в ноябре прошлого года стоила Германии урожая с 115 тыс. гектаров. Даже Эрих Кох, на чьей территории разворачивалась операция «Хорнунг», присоединился к рядам протестующих. Утверждают, что он критиковал поголовное уничтожение населения деревень или изгнание их жителей. Начальник гиммлеровской полиции на Украине Макс Томас потребовал от Коха объяснений, но он вел себя, как обычно, все отрицая. Кох послал 25 февраля телеграмму Гиммлеру, заявляя, что всегда был за опустошение гигантской зоны по обе стороны от железной дороги Брест — Гомель, которая проходит через кишащие партизанами Припятские болота.
Более стойким противником оказался Фриц Заукель, хотя его собственные методы вербовки тоже помогали умножать ряды партизан. В марте 1943 г. Заукель достиг соглашения со службой безопасности, по которому командиры полиции отдавали в распоряжение трудовых управлений в Германии столько пленных партизан, сколько возможно щадя для этой цели население, когда выжигались деревни. Казни должны были быть сокращены, и даже действие «приказа о комиссарах» должно быть приостановлено. «В общем, больше не убивать ни одного ребенка».
Эти указания, переданные командиром эйнзацгруппы Д 19 марта 1943 г., уже устарели, потому что за пять дней до этого генерал Варлимонт приказал, чтобы население, схваченное при облавах, отправлялось большими группами в концентрационные лагеря Германии и Польши.
Местом происхождения приказа Варлимонта стало совещание с Эдуардом Вагнером, который хотел заключить обвиняемых сельчан в трудовые лагеря в их собственных краях, вместо того чтобы везти их в Германию. Это было созвучно желаниям Рикхе и аграрных руководителей. Как часто бывало, «огнедышащий» Варлимонт разошелся во мнениях с Вагнером. Сельских жителей требовалось покарать более достойно. Поэтому в своей новой инструкции Варлимонт подчеркнул, что Гиммлер уже уполномочен отправлять пленных, взятых войсками СС, в германские концентрационные лагеря. Если жителей, заподозренных в помощи партизанам, вермахт передает в СС и начальнику полиции, отвечающему за этот район, то их также можно ссылать в концентрационные лагеря. Это должно осуществляться в будущем, и русскому населению должно быть ясно, что существует четкое разграничение между карательным трудом и обычным трудом по вербовке для Германии.
После распоряжений Варлимонта от 14 марта 1943 г. стало возможно почти каждого забирать в концентрационные лагеря. В сентябре и октябре около 3 тыс. сельчан было отправлено из Витебска в Люблин (Майданек) и Аушвиц (Освенцим), где они могли продержаться несколько недель или, в лучшем случае, несколько месяцев. Из Днепропетровска на Украине поезда с мужчинами женщинами, попавшими под руку, уходили в августе прямо в Бухенвальд и Равенсбрюк. В этом случае не может быть и речи о причастности к партизанам.
После выхода приказа Варлимонта пошла новая волна докладных. Вагнер и офицеры военного управления территориями встали в один ряд вместе с министерством Розенберга, с чиновниками экономического штаба «Восток» и даже с организацией Заукеля. Ожидалось, что Гитлер изменит эти самые последние директивы по антипартизанской войне, но 24 мая Мартин Борман сообщил, что никаких изменений не последует. Было решено, что партизаны были всегда наихудшими, если против них воевали «политически сообразительные» генералы.
И еще одна операция была начата против партизан в районе старой границы. Под кодовым названием «Котбус», она стала самой жестокой из всех. Операция была нацелена на «Республику озера Палик», которая возникла из двух крупных партизанских отрядов до декабря 1942 г. На своей южной оконечности «республика» находилась в 30 км от железнодорожной магистрали, ведущей из Минска в Москву, в окрестностях Борисова. Севернее она почти доходила до Полоцка на линии Москва — Рига, охватывая сложный, не имеющий дорог район озер и болот, который лучше всего можно было изучать с воздуха. Поскольку в теории этот район принадлежал рейхскомиссариату, командование операцией было поручено человеку СС генерал-майору фон Готтбергу — будущему генеральному комиссару в Минске. Операция длилась с середины мая до конца июня 1943 г., с немецкой стороны в ней участвовали 16 662 человека, в основном полицейские части из Прибалтийских государств или русские добровольческие батальоны, но были и гражданские силы особого назначения, включавшие в себя девяносто членов администрации в Минске. На стороне партизан были даже танки и полевые пушки, взлетно-посадочная полоса и транспортно-десантные планеры — все под командованием комбрига Красной армии. В донесениях Бах-Зелевски на имя Гиммлера признается, что люфтваффе приходилось бомбить города позади линии своего фронта, где немцы еще недавно жили довольно спокойно.
Операция «Котбус» завершилась только за несколько недель до того, как русские начали свое крупное наступление 1943 г., в результате которого до конца года наибольшая часть партизанской территории будет отвоевана. (Советские войска в 1943 г. продвинулись на этом направлении незначительно и не достигли района вышеописанного партизанского края. — Ред.) Эта операция далеко превзошла своих предшественниц по жестокости. В своей последней депеше Бах-Зелевски доложил, что уничтожено 15 тыс. партизан. Но из этого общего количества только 6042 человека были убиты в бою; примерно 5 тыс., включая многих женщин и детей, были казнены как подозреваемые, в то время как остальные погибли, «проводя разминирование». То есть, следуя методу Дирлевангера, их загнали на минные поля. Организация Заукеля получила 5500 трудовых рекрутов, но все они в силу сложившихся обстоятельств (всех мужчин расстреляли. — Ред.) были женщинами. Немецкие потери — 127 убитых, и опять загадочно низкое количество захваченного оружия — только 1100 винтовок и 326 единиц другого стрелкового вооружения.
Вновь реалии, стоящие за этой приводящей в ужас статистикой, появились в рапортах враждебно настроенного и критичного свидетеля. Генералкомиссар Кубе переслал четыре из них Лозе, и в июне они были переданы Бергеру в Главное управление СС Брайтигамом из Политического управления Розенберга с приложенной к ним его собственной критикой. В этих докладах Кубе описал, как он старался отвоевать сельчан у партизан, чтобы не пропал урожай, выращенный в 60 км от Минска. В начале операции он послал своего начальника службы пропаганды некоего Лауха с фургоном с громкоговорителем, чтобы следовать за войсками. Лаух отправился с намерениями призывать к миру. Его первым столкновением с реальностью стало обнаружение подозрительного запаха. Он исходил из сожженного хлева, где находились полусгоревшие трупы людей, подозреваемых в связях партизанами, и их поедали свиньи. Через три дня, 27 мая, Лаух отогнал свой фургон обратно в Минск, потому что полковник СС начал сжигать те самые деревни, к которым Лаух пытался обратиться. Кубе также слышал из Борисова, что некоторые люди, оставшиеся вместе с убитыми после массовых казней, обращались в городской госпиталь за помощью. Лозе добавил свои собственные наблюдения, которые не были столь же впечатляющими, как у Брайтигама. «Особое обращение» с евреями, полагал он, не нуждается в комментариях, но дело со свиньями в хлеву наверняка «навредит нашей репутации». «Что такое Катынь по сравнению с этим?»
Бергер в своей новой роли менеджера у Розенберга не испытывал симпатий ни к Лозе, ни к Кубе, ни к Брайтигаму. Кубе, заявлял он, должен прежде всего позаботиться о Готтберге. Бергер крайне злился, узнавая о нападках на его товарища еще по Первой мировой войне Оскара Дирлевангера, людей которого «не в чем винить». Все они — бывшие члены партии, «наказанные за браконьерство или какие-то другие дурацкие выходки». В декабре 1943 г. Дирлевангер, сам бывший осужденный, а ныне командир СС, получил Германский крест в золоте от Гитлера.
Бергер добавил, что попросил Альфреда Майера объявить Кубе во время своего предстоящего визита в Минск строгое предупреждение. Однако этому не было суждено случиться. В сентябре на улице самого Минска был раскрыт партизанский заговор. За этим последовала обычная облава без разбора и массовая казнь 300 членов семей — соседей. 22-го числа Кубе был взорван в своей постели. Белорусская служанка, подложившая мину, работала у него уже многие месяцы и не вызывала подозрений.
Вполне возможно, что вдоль советской границы, существовавшей до 1939 г., с начала зимы 1941 г. в так называемой антипартизанской войне было уничтожено более 100 тыс. человек. И так бы и продолжалось, не окажись группы армий «Север» под мощным давлением противника вскоре после операции «Котбус». Массы антипартизанских войск были брошены на восток от границы до 1939 г., чтобы закрыть бреши. 6 октября 1943 г., когда Красная армия осуществила прорыв у Невеля восточнее границы Латвии, Бад-Зелевски пришлось организовать все его имевшиеся в наличии силы в два армейских корпуса, чтобы создать новый фронт между Полоцком и Идрицей. То же самое происходило в 450 км к юго-востоку, где классический партизанский район в брянских лесах был освобожден Красной армией, потому что глубокий прорыв на Киев и к Днепру создал гигантскую брешь в германском Восточном фронте. Брянск пал 14 сентября (город был освобожден 17 сентября. — Ред.). Этот период времени был пиком неисчислимых атак партизан на железнодорожную систему, ведущую к фронту группы армий «Центр». Сами партизаны были быстро подхвачены волной наступления Красной армии, некоторые из них — не без принуждения (сказки автора, просто призваны в армию. — Ред.).
Фронт от Балтики до Черного моря стабилизовался только ближе к середине апреля 1944 г. Он проходил на юг примерно вдоль границ с Эстонией и Латвией и через восточную часть Белоруссии. В районе Припятских болот он изгибался прямо на запад, образовав большой выступ, проникавший в Волынь, Галицию, Буковину и Молдавию. Фронт почти везде проходил теперь по территориям за пределами России, ожидавшим приход Красной армии с определенностью, но без энтузиазма (исключением, очевидно, была Белоруссия). Еще занятая немцами Белоруссия была самой взбудораженной частью гитлеровской Европы, но ситуация с июля 1943 г. улучшилась. Уже не было необходимости посылать экспедиции по 10–17 тыс. человек сразу против районов, которые были в зоне германской оккупации.
На сокращении масштабов антипартизанской войны в течение последних двенадцати месяцев присутствие немцев в Белоруссии сказалось несколько причин. Во-первых, систематическое истребление населения и уничтожение урожая в их бывших убежищах — местах обитания привели к тому, что партизаны перестали возвращаться в эти районы. Во-вторых, Красная армия была занята на других участках, и, в-третьих, германское отступление повлекло за собой огромное число коллаборационистов, чья судьба теперь была связана с Германией. Я подозреваю, что была еще одна причина. Немцы были неописуемо жестоки, но их было недостаточно, в то время как власть, которая заняла их место в Белоруссии, была предопределена к существованию везде и во все времена. Эту власть не отпугнут никакие озера, болота или леса. По мере приближения кампании 1944 г. русским Робин Гудам, потомкам Мазепы, Стеньки Разина и Пугачева, надо было призадуматься.
Партизаны третьей силы
Обращаясь к совершенно иной истории партизанской войны, вспомним, что еще весной 1942 г. летчик из авиационного сопровождения Гитлера попал в засаду и был убит недалеко от ставки Гитлера под Винницей. Позднее был схвачен человек, носивший награды этого летчика. Эксперты службы безопасности были в замешательстве. Был ли это партизан или коммунист? На Украине это было не просто вопросом сотрудничества с немцами или Красной армией. На Украине была и третья сила — сторонники Мельника или Бандеры, которые, хотя и находясь в распрях друг с другом, были едины в борьбе против Красной армии и, наконец, едины и в борьбе против немцев.
Для партизан, поддерживаемых советской властью, зона боевых действий на Украине в целом ограничивалсь невероятно длинной северной границей, поясом болот и заболоченными зарослями, которые отделяли степи и лесостепи Украины от обширных лесов Белоруссии. Сами степи, покрытые посевами зерновых или травянистой растительностью, не предоставляли ни укрытия для тайной переброски войск, ни убежищ для групп людей любой численности. Так, в индустриальном Донецком бассейне партизанской войны не существовало вообще, кроме некоторых политических акций УПА и ОУН в крупных городах и некоторых случаев организованного саботажа со стороны великорусских промышленных рабочих. (Здесь русские и украинцы практически перемешались. И в акциях участвовали вместе. А насчет действий УПА и ОУН в Донбассе — автор снова сочинил. — Ред.) Там, где открытая партизанская война была возможной, условия близко напоминали Югославию. В этой стране хорватские националисты во главе с Павеличем, а также боснийские мусульмане сотрудничали с немцами, в то время как сербы были расколоты между германскими коллаборационистами под руководством Недича и истинными националистами, возглавлявшимися Михайловичем, который находился меж двух огней. В то время все районы Югославии в той или иной степени поддерживали партизан, сражавшихся с немцами под знаменем Тито, выдававшего себя за коммуниста.
Смешение мотивов и причин делает историю гражданской войны как в Югославии, так и на Украине очень трудной для прочтения. Во второй стране немцы никогда не понимали, что происходит, и всегда существовала неясность, то ли банда, занимающая какой-то район страны, состоит из украинских националистов одной из признанных группировок, то ли она создана связниками с советской стороны. В июне 1943 г., когда теоретически немцы все еще удерживали большинство территории Советской Украины, только очень небольшое пространство сельской местности между городами с гарнизонами оставалось в распоряжении немцев к северу от линии Кременец — Ровно— Киев — Харьков. Это было время выхода докладной записки Ляйзера Розенбергу, в которой сообщалось, что больше половины генералкомиссариата Житомир было фактически в руках советских партизан, связанных с Красной армией. И все же в докладной даже не упоминалось о том, что территория к западу находилась в большой степени в руках украинских националистов.
Первоначально отряды советских партизан, сформированные из бойцов, пробивавшихся к своим из окружения, действовали в степях, в плавнях нижнего Днепра ниже Никополя, а также к западу от Харькова. Довольно скоро их ликвидировали, и в течение всего 1942 и первой половины 1943 г. германские коммуникации в степных регионах оставались значительно более безопасными, чем на других участках в тылу германского фронта. Кроме того, оставались еще три района на Украине, которые так никогда и не были очищены от партизан Красной армии во все время германской оккупации. Они находились в лесной зоне к северу от Чернигова, Сум и Путивля. Вермахт в своем стремительном наступлении на Донецкий бассейн так и не позаботился о том, чтобы «освободить» эти неприбыльные северные районы, которые стали чем-то вроде «ничьей земли» между двумя группами армий. Но русские быстро этим воспользовались, создав в этих краях партизанские отряды.
Еще одна «ничейная земля» лежала заметно западнее — возле бывшей (до 1939 г.) советско-польской границы в лесах северо-западнее Житомира, а также и к северо-востоку от Ровно, и была известна как Полесье. Здесь контроль был в руках партизан различного рода. Владелец каменоломни в Костополе (севернее Ровно) Тарас Боровец планировал создать «Сечь» или «республику» вскоре после советской оккупации Волыни (освобождения оккупированных поляками в 1920 г. земель Украины. — Ред.) в сентябре 1939 г. В августе 1941 г. он вышел из подполья, истребляя отставших от своих частей бойцов Красной армии в районе между Пинском, Мозырем и Олевском, где объявил о создании Украинской Республики Полесья. Вермахт поначалу был освобожден от забот по очистке этого трудного района, но с учреждением рейхскомиссариатов вермахт утратил право первого голоса. В ноябре Боровцу потребовалось отойти, и какое-то время он удерживал своих людей в спокойствии. В начале следующего года, выяснив, что вермахт вмешиваться не будет, Боровец снова создал Полесскую Сечь с помощью агентов из обеих группировок ОУН.
Проблемы начались летом 1942 г. Партизаны, связанные с Красной армией, были в Полесье очень слабы, и начались длительные переговоры с Боровцом с целью уговорить его воевать с немцами. Боровец утверждал, что его собственные силы также слишком слабы, и в результате Сталин решил проучить украинских националистов. В то время когда фронт все еще находился в 600 км от центра Боровца в Олевске, одному из партизанских лидеров было приказано совершить марш через полностью лесной регион к западу от Днепра. Выбранным командиром был украинец, который в Гражданскую войну сражался в традиционном кавалерийском казачьем стиле, но на стороне Красной армии. С этого времени партизанскими операциями в районе Сум командовал генерал-майор Сидор Ковпак, используя смешанные украинско-великорусские формирования. В октябре 1942 г. Ковпак покинул район города Сумы и пошел маршем через северную окраину Украины в Лельчицы (на юге Белоруссии, между Мозырем и Олевском) — около 600 км к западу, где захватил административный центр германского гебитскомиссара. Затем Ковпак двинулся на юг, изгнав Боровца из Олевска, но немецкие антипартизанские силы догоняли его, и ему пришлось уйти из Украины, проведя зиму среди белорусских партизан в Припятских болотах, где Ковпак построил посадочную полосу на замерзшем озере, которую люфтваффе уничтожила, разбомбив ее ледовое покрытие.
В феврале фон дем Бах-Зелевски начал операцию «Хорнунг» против партизан Припятских болот. Операция проводилась с огромной тщательностью, но Ковпак с большим отрядом ускользнул и снова устремился на юг. Вновь обойдя северную окраину Украины, он вернулся к своей стартовой точке в мае 1943 г.
Эффект первого из двух больших рейдов Ковпака — оживились силы украинского национализма, который, если судить в военном отношении, находился в спячке со времени восстания во Львове в июне 1941 г. и ареста галицийских лидеров. Рейд Ковпака навлек на себя большие германские антипартизанские силы, причем не только из латышей и других прибалтов, но и украинскую милицию и полицейские роты (т. н. полицаев). Последние скоро насытились зверствами, которые от них ожидались в отношении собственных соотечественников. Многие из них дезертировали и присоединились к беглому Боровцу на Волыни. Это был самый западный генералкомиссариат, до сентября 1939 г. бывший польской территорией и который поэтому был далеко не самым благоприятным местом для партизан, связанных с Красной армией. Кроме того, он граничил с Восточной Галицией, где губернатор Вахтер открыто терпел деятельность УПА и ОУН. К марту 1943 г. этот регион, точнее, его сельская местность, окружающая все большие города Ровно, Луцк, Ковель, Дубно, Кременец, была в руках националистов. Вполне справедливо заметить, что такое состояние дел было вызвано решением Гитлера отделить Галицию от Украины.
Даже Эрих Кох в своей собственной столице находился под угрозой. Жалобы его были громкими. Средство исправления ситуации, предлагаемое командованием группы армий «Юг» (управлявшим прифронтовыми территориями), состояло в том, чтобы освободить Эриха Коха от всех оставшихся генералкомиссариатов вплоть до польской границы. Военные утверждали, что украинская милиция станет более податливой на уговоры немецких войсковых командиров. Батальоны «Роланд» и «Нахтигаль», бунтовавшие во Львове в июле 1941 г., сейчас воевали с партизанами в Белоруссии, хотя их собственные командиры находились в немецких концентрационных лагерях. Поэтому Управление «восточными войсками» считало возврат мятежных украинских милиционеров вполне целесообразным и важным в военном отношении действием. В апреле инспектор «восточных войск» генерал Гельмих был отправлен в ставку Гитлера в Берхтесгаден в Баварии с заданием доложить ситуацию. Гельмих перебрасывал «политические части» почти на любой фронт, где их можно было бы использовать в бою, в то время как Варлимонт хотел ликвидировать их прямо на месте. Но проблема выходила за пределы понимания германского военного гения. Националистическая милиция контролировала Волынь до пор, пока та не была оккупирована (освобождена. — Ред.) Красной армией, и, в меньшей степени, долгое время после этого (в 1944–1953 гг. ОУН — УПА совершили 14 500 диверсионно-террористических актов, уничтожив от 30 до 40 тыс. человек, в основном гражданских лиц. В боях с бандеровцами части Красной армии и НКВД потеряли около 5 тыс. человек убитыми и около 500 человек пропавшими без вести. Потери самих бандеровцев были огромными. Только в 1944–1946 гг. они составили, по данным украинского исследователя В. С. Коваля, 56,6 тыс. убитыми и 108,5 тыс. пленными. — Ред.).
И едва Ковпак успел вернуться в свои убежища среди болот под Путивлем 12 июня 1943 г., как получил новый приказ выступать, на этот раз — пробиваться через зоны, где бандеровцы набирали бойцов в свои ряды, через Галицию до Карпат. После рейда длиной более 1000 км по вражеским тылам он должен был атаковать нефтепромыслы в Дрогобыче. К июлю похожий на цыганский табор конный отряд Ковпака вновь был на Волыни. Лес Цуман, очищенный Эрихом Кохом в конце 1942 г. только для того, чтобы в марте 1943 г. его занял Боровец, сейчас был вновь очищен — теперь уже от имени Красной армии. То же самое произошло и с охотничьими угодьями Коха, если таковые и были. Направившись на юг вдоль старой советско-польской границы, Ковпак вступил в Галицию в районе Тернополя, очевидно сохранив силы после того, как за двадцать пять дней проскакал около 1000 км. Но в Галиции вышли из подполья украинские вооруженные силы, и Ковпак оказался между ними и немцами. Он уничтожил незначительный нефтеперерабатывающий завод возле Тернополя, но до Дрогобыча дойти не смог, хотя часть его сил достигла предгорий Карпат и даже реки Прут у Делятина за несколько месяцев до прихода сюда Красной армии. Ковпак ушел с большим трудом. В Западной Украине ему пришлось увернуться от одной из немногих германских дивизий, которые были специально обучены ведению кавалерийской войны. Вся 8-я кавалерийская дивизия СС «Флориан Гейер», которой ранее командовал цирковой наездник Герман Фегелейн, ставший затем адъютантом Гитлера от СС, была снята с фронта, чтобы заняться рейдом Ковпака.
Когда 1 сентября Ковпак добрался до безопасных Припятских болот, у него оставалось только 300 человек, уцелевших после боев. В 1946 г. его мемуары, в написании которых ему помогал профессиональный журналист, стали советским бестселлером. Ковпак, сейчас уже очень старый человек (С. А. Ковпак умер в Киеве в 1967 г. в возрасте 80 лет. — Ред.), возможно, осуществил самый длинный партизанский рейд по тылам врага из зарегистрированных в анналах истории военного искусства. Даже самые лучшие достижения бородатых воинов, сражавшихся на стороне западных союзников, выглядят мелкими в сравнении с этим эпизодом войны, достойным средневековой кочевой Азии.
После второго рейда Ковпака украинские националисты остались хозяевами своих прежних краев, которые простирались на восток, заходя в бывшую Украинскую Советскую Социалистическую Республику в границах до сентября 1939 г. После своеобразной гражданской войны между самими националистами, в которой сторонники Бандеры одолели сторонников умеренного Мельника, было создано некоторое подобие государства со своим центром к востоку от Ровно и армией, которая, как считалось, может созвать под свои знамена по крайней мере 40 тыс. человек. В конце ноября 1943 г., когда Красная армия уже появилась в ста милях к востоку, бандеровские партизаны пробрались в центр Ровно и застрелили нескольких чиновников Эриха Коха.
Ситуация требовала дипломатических усилий, потому что немцы все еще вербовали украинцев в свою 14-ю дивизию СС «Галичина». Было решено арестовать главарей — под видом проведения переговоров. Так в том же месяце Боровец наконец-то попал в руки немцев. Его не расстреляли, а отправили к Бандере в привилегированный «политический бункер» концентрационного лагеря Заксенхаузен. За арестом Боровца в январе последовал долгожданный арест невоюющего Мельника, который произошел в Берлине. Однако осенью 1944 г. все украинские националисты были выпущены на свободу. Боровец добровольно сформировал парашютную часть для партизанской войны в тылу Красной армии. Довольно примечательно, что он жив и по сей день. (Умер в Канаде в 1981 г. в возрасте 73 лет. — Ред.)
Через три месяца после ареста Боровца и его хозяев вся Волынь уже была в советских руках. С этого момента борьба ОУН и УПА, мельниковцев и бандеровцев, была направлена против отрядов НКВД и других внутренних войск, следовавших за Красной армией. Прошло более трех лет, пока закон и порядок наконец-то вернулись в Галицию и Западную Украину. (Гораздо больше. Только в 1953 г. националистическое повстанческое движение было практически полностью ликвидировано. — Ред.)
В трудном положении, в котором немцы оказались зимой 1943/44 г., они несколько утратили искушение применять военную мощь. По сравнению с общими стандартами партизанской войны, обращение с украинскими главарями националистов кажется действительно мягким. Но во всех своих делах на Украине вермахт испытывал чувство стыда и вины (видимо, проливая крокодиловы слезы. — Ред.). 16 июля 1941 г. Гитлер объявил: «Только немцы должны носить оружие!» Если бы командование вермахта эффективно воспротивилось этим словам, украинцы (имеются в виду национал-сепаратисты. — Ред.), которых в военном отношении ни во что не ставили, давным-давно бы слились в бригады и дивизии, обучились бы по германским уставам и были бы сурово приучены к войне, в которой было только две воюющих стороны. (В боях за общую родную страну (СССР) безвозвратные демографические потери солдат и офицеров украинской национальности в составе Вооруженных сил СССР оставили 1377,4 тыс. человек из общего числа таких потерь 8668,4 тыс. (т. е. 15,89 %). Безвозвратные потери русских военнослужащих 5756 тыс. (66,402 % от общего числа демографических потерь вооруженных сил). — Ред.)
Евреи
В этом разделе дается только краткое описание хода истребления евреев Советского Союза. Хронологическая история изложена в двух главах моей книги «Окончательное решение», в то время как неоднозначная роль СС и вермахта рассмотрена в книге «СС: Алиби нации». Этот предмет все еще должен быть интегрирован в общую предысторию конфликтующих военных целей, борьбы между партийными фанатиками и либерализованными оппонентами. Но говорить о конфликте в вопросе обращения с евреями — то же самое, что списывать эту главу на змей Ирландии, которую доктору Джонсону нравится повторять целиком, потому что она состоит из одной фразы. Дело в том, что уничтожение евреев Советского Союза, при котором, по самым скромным подсчетам, погибло три четверти миллиона человек, не играет никакой роли в этом конфликте целей. Среди противников гитлеровской политики в отношении Советского Союза не было возражений против этого истребления, не считая вопросов тактики некоторого затягивания, применявшейся транспортным службами вермахта в первые недели, некоторых тайно распространявшихся изъявлений несогласия да немногих отдельных актов защиты.
Невероятно, что такое могло произойти в оккупированном Советском Союзе, где не было такого занавеса секретности, какой окружал депортацию евреев из Западной Европы. В республиках Прибалтики, Белоруссии и на Украине уничтожение практиковалось столь открыто, что в 1941 г., во всяком случае, каждый солдат должен был знать о том, что происходило. В то время как многие высокопоставленные военные деятели и гражданские лица сделали своим занятием критику методов оккупации, эти же самые люди умыли свои руки в вопросе о евреях Советского Союза. Ответ на эту загадку, возможно, лежит в «менталитете услужения», который был присущ обеим сторонам, участвовавшим во Второй мировой войне. Германские остполитики были озабочены тем, как бы закончить войну с прибылью и быстро. Имея это в виду, они полагали, что нужно отвоевать симпатии русского населения, что необходимо удовлетворять советские политические чаяния, чтобы уничтожить правление Сталина. Они были оппортунистами, задумывающимися лишь о том, что казалось жизненно важным для этой цели, и ни о чем ином. В результате, как считалось, евреи не играли никакой роли в достижении победы над Сталиным, в том числе и для военной экономики.
Частично это происходило по вине самих русских. Если западные союзники не сумели подкрепить слова действиями, не смогли, например, доказать, что Декларация Объединенных Наций была искренней, то русские, со своей стороны, скоро прекратили даже признавать факт, что евреи специально отбирались для уничтожения. С советской стороны обвинение, представленное в Нюрнберге, предъявило, правда, несколько уцелевших евреев в качестве свидетелей. Но очень редко в ходе длительного изложения обвинения евреи упоминались вообще. Массовые убийства были массовыми убийствами «советских граждан». Даже немыслимая казнь 33 тыс. евреев в Киеве была представлена именно таким образом. Утверждалось, что указания политбюро были фундаментально гуманными, что выражение «советский гражданин» использовалось для того, чтобы показать, что, в то время как для немцев евреи были недочеловеками, в Советском Союзе все народы и народности равны. Однако, скорее всего, в стране, где антисемитизм имел такую долгую историю, Сталин боялся сделать немцев популярными среди некоторых слоев населения, обращая внимание на меры, которые немцы приберегли только для евреев. Господин Соломон Шварц считает, что Сталин поддерживал использование выражения «советский гражданин», чтобы германская пропаганда не могла обвинить его в ведении войны за еврейские интересы. Так, в ноте Молотова союзникам от 6 января 1942 г. ряд массовых убийств считается направленным против «безоружных, беззащитных еврейских трудящихся». Но ко времени второй ноты Молотова 17 апреля 1942 г. уже происходит изменение в политике. Легко установить, о каких случаях массовых казней говорит Молотов, но вообще не упоминается факт, что жертвами их были евреи.
Я не согласен с господином Шварцем с его дальнейшими выводами, что советское правительство препятствовало бегству евреев и что будто все истории о попытках эвакуировать их вовремя были состряпаны на потребу зарубежному мнению. Статистика рапортов эйнзацгрупп определенно наводит на мысль, что по крайней мере две трети евреев были эвакуированы вовремя вместе с трудящимся советским населением. Тем не менее эта политика анонимности имела катастрофические последствия. Советские лоялисты, слушавшие домашнюю пропаганду, не получали подсказки, как вести себя в то время, когда огромное количество коллаборационистов помогало немцам в этих зверствах, не встретивших осуждения Москвы. Руководитель разведки Гиммлера Вальтер Шелленберг утверждал, что получил захваченные советские доклады, показывающие, что многие коллаборационисты были действительно проинструктированы НКВД, чтобы поддерживать немцев в ведении непопулярной политики. Конечно, нет предела тому, во что могут верить люди с менталитетом секретной службы. Неудивительно, что на Гиммлера и Гейдриха история Шелленберга впечатления не произвела.
Однако не было причины сомневаться, что еще оставались члены коммунистической партии, не потерявшие вкуса к погромам. Сохранился рапорт, посланный адмиралу Канарису переводчиком-офицером, работавшим в одном штабов военной разведки в Белоруссии. Он касается истребления 7620 евреев в Борисове в октябре 1941 г., которое было проведено целиком местной администрацией, назначенной немцами, с помощью местной белорусской тайной полиции. Последняя, по мнению унтер-офицера Шеникена, состояла преимущественно из бывших коммунистов, в то время как помощником белорусского мэра был бывший кадровый полицейский, который с удовольствием вспоминал погромы дореволюционного периода. Этот погром, однако, происходил еще в октябре 1941 г. В 1942 и 1943 гг. должно было произойти полное уничтожение евреев в Белоруссии руками немцев и других (в основном прибалтов. — Ред.).
Это отсутствие пропагандистской ценности можно отнести на счет безразличия либеральных оппонентов политики Гитлера по отношению к деятельности эйнзацгрупп и других формирований, находившихся под контролем СД. Даже в самоуправляющихся районах, созданных фон Клейстом и Кестрингом на Северном Кавказе в конце 1942 г., со стороны чиновников военной администрации не предпринималось никаких попыток, чтобы помешать действиям эйнзацгруппы, убивавшей сумасшедших и стационарных больных. В Севастополе примерно в то же время евреев ежедневно отбирали для умерщвления в автомобилях-душегубках из здания, в котором находился полевой госпиталь вермахта. Харьков предоставил, пожалуй, самый потрясающий случай этого услужливого подчинения. 16 марта 1943 г. город был отбит у русских, но окончательно потерян 23 августа. В течение этих пяти месяцев Харьков являлся прифронтовым городом, где верховной властью был командующий армией. И все же в июне около 3 тыс. местных евреев, уцелевших во время предыдущих казней, были схвачены и расстреляны СД, потому что утверждалось, что они приветствовали советские войска в те немногие дни марта (с 16 февраля по 16 марта. — Ред.), когда русские вернулись в город.
Усердное соблюдение приказов офицерами военной администрации объясняется партийной идеологической работой, от которой лишь очень немногие остполитики обладали иммунитетом после около 10 лет национал-социализма у власти. Их послушание подкреплялось также фактическим молчанием советской пропаганды, что создавало впечатление, что в Советском Союзе не испытывали никаких симпатий к евреям. Это впечатление ложно. Рост партизанского движения в Белоруссии был в большой степени подстегнут страхом и неопределенностью, кто же будет уничтожен следующим по самым последним идеологическим основаниям. Вполне вероятно, что местное население помогало в погромах в Борисове в октябре 1941 г., но произошла смена позиции, когда возникли первые организованные партизанские центры. Геббельс обнаружил руку еврейства в возросшей партизанской активности в марте 1942 г. (Это был пропагандистский ход. Рост партизанского движения был вызван другими причинами — теми же, что и при вторжении Наполеона в 1812 г. — Ред.) В том же месяце бюллетень эйнзацгруппы выразил четкое предупреждение. В нем говорилось, что массовые казни породили в населении Белоруссии чувство незащищенности и даже тревоги. Образованные слои общества открыто признаются, что к такому не привыкли, и сомневаются в результате. Причиной такому предупреждению стало массовое уничтожение беглецов-евреев, которые добрались до партизанских районов в Ракове к западу от Минска и в Червене к западу от Бобруйска.
Рассказы уцелевших евреев на тему позиции белорусских партизан могут очень различаться. Может быть, потому, что беспомощные бродячие группы из целых еврейских семей не получили надежной защиты в лесных убежищах, но сбежавших из гетто здоровых работоспособных мужчин принимали с радостью. Поэтому вдвойне идиотской была немецкая практика постепенного сокращения крупных гетто, переживших холокост 1941 г. Она лишала вермахт своих последних еврейских льготных (? — Ред.) мастерских (разве что пошив одежды и ремонт обуви. — Ред.) и стимулировала рост партизанских рядов. (Из гетто немцы направляли евреев на различные производства (в т. ч. военные), а нетрудоспособных уничтожали, сразу или в известных лагерях смерти. А сбежать из гетто к партизанам было не так просто. — Ред.) Еще удивительней то, что откровенные служебные записки таких людей, как Гелен, Шенкендорф, Брайтигам и Оберлендер, никогда не акцентировали связь между избиением евреев и партизанским движением (потому что такой связи практически не было. — Ред.). Эта же связь, видимо, ускользала от внимания как прагматиков, так и идеалистов, хотя обе школы осуждали уничтожение квалифицированной рабочей силы. (Немцам при их «новом порядке» нужна была рабочая сила для тяжелых, в т. ч. сельскохозяйственных, работ. Евреи же, занятые при советской власти преимущественно в партийном и советском аппарате, в торговле и в органах (ЧК, ОГПУ, НКВД), были для немцев по большому счету не нужны. — Ред.) В декабре 1942 г. профессор Петер Серафим, автор популярной нацистской энциклопедии по антисемитизму, написал доклад о потере квалифицированной рабочей силы на Украине. В письме генералу Томасу в Управление вооружениями в ОКВ Серафим в резких выражениях описывал результаты массовых казней. Больше уже нельзя сделать самый элементарный ремонт (видимо, обуви и одежды. — Ред.). Даже Эрих Кох, чьим речам по странности недоставало антисемитских деклараций, жаловался в июне 1943 г., что, поскольку он потерял полмиллиона евреев, некому починить пару сапог.
В вермахте на штабных совещаниях редко наблюдались взрывы эмоций. Была, например, драматическая сцена, описанная Фабианом фон Шлабрендорфом, в штабе фон Бока в Смоленске, когда были зачитаны доклады о борисовской бойне. Но из этой вспышки ничего не вышло. Фактическое военное вмешательство ограничилось всего лишь локальным сопротивлением чиновников, вызванным уничтожением еврейских ремесленников. Поэтому мелкие эсэсовские чины, которые на таких мастерских неплохо зарабатывали, часто пытались сохранить их. В такого рода инцидентах иногда мог быть и элемент сентиментальности, но истинная позиция защиты законов гуманности здесь не присутствовала. Когда высшую военную бюрократию просили вмешаться, она объявляла себя связанной приказом фюрера, который был разослан Кейтелем 12 сентября 1941 г. В те ранние дни службы вермахта, ведавшие транспортом, все еще могли помешать Гиммлеру и Гейдриху в их планах «переселения» евреев Прибалтики, которых вермахт использовал бесплатно. Поэтому было принято решение, что евреи, работающие как на вермахт, так и на гражданских лиц, должны оставаться в полном владении СС. С этого момента вермахт уже не мог выдавать евреям справок о занятости.
Что касается гражданских остполитиков, маловероятно, что либерализация их политики влючала бы в себя осуждение антисемитизма, потому что если бы в ней не присутствовал антисемитизм, то их предложения не были бы приняты прежде всего министерством Розенберга. Розенберг был одним из основоположников антисемитизма в национал-социализме. Он мог уступить в вопросе балтийской автономии, мог надоедать Гитлеру своими планами, но по этому вопросу он с Гитлером во мнениях не расходился. Даже в июне 1944 г., когда министерству по делам восточных территорий оставалось предельно малое поле для деятельности, Розенберг был все так же увлеченно занят своими делами, что и в марте 1941 г. Розенберг готовил приглашения для участия в международном антиеврейском конгрессе, который должен был собраться в Кракове. Делегаты должны были принести клятву помочь изгнать всех евреев из Европы. Борман, всегда готовый унизить другого, писал этому «субъекту с тусклыми глазами», что в тот момент, когда на кон поставлена судьба нации, его конференция может, «по всей вероятности, пройти незамеченной». Посему фюрер высказал пожелание, чтобы Розенберг воздержался от созыва этой конференции до дальнейшего распоряжения.
Таков был Розенберг. Его личные фавориты Майер, Шикеданц и Лозе, работавшие в его Зарубежном политическом управлении, были не меньшими антисемитами, чем он сам; даже более практичные люди, которых Розенберг получил из комитета «Россия» Риббентропа, прошли этот партийный тест. В дни, предшествовавшие эдикту Кейтеля, когда некоторые службы вермахта все еще чинили помехи массовой резне в Прибалтике, когда даже Лозе написал встревоженное, почти истеричное письмо после бойни в Лиепае, либерально мыслящий Отто Брайтигам хладнокровно соблюдал протокол. Еврейский вопрос в Остланде, писал он Лозе, «был решен в устных дискуссиях». В принципе экономические соображения здесь вообще не принимались во внимание. Такие вопросы полагалось в любом случае улаживать с командованием СС и полицейскими лидерами.
Даже такого «верного пса» Бормана и Коха, как Георг Лейббрандт, вряд ли можно было подвергнуть критике за недостаток антисемитизма, хотя в 1942–1943 гг. его обвиняли в пробританских настроениях, левачестве и, возможно, в шпионаже на русских. Лейббрандт присутствовал на совещании у Гейдриха в Ванзе, где открыто разъяснялась важность «переселения» (евреев. — Ред.) в мировом масштабе. Но в январе 1942 г. это не было новостью для Лейббрандта. В своем собственном Политическом департаменте у него был начальник отдела по расовым вопросам по имени Эрвин Ветцель, который 25 октября 1941 г. отправил Лозе детальное описание лагерей со всем необходимым для истребления людей и утилизации трупов, предназначенных для еврейского населения Прибалтики. Спустя две недели Лейббрандт не только обсудил это письмо с Розенбергом, но и по указаниям Розенберга распорядился послать копию Эриху Коху.
При такой предыстории не стоило многого ожидать от самых отъявленных диссидентов среди чиновников Розенберга, но все же было одно исключение. После особенно диких массовых казней, которые к лету 1943 г. сократили еврейское население Белоруссии до управляемой величины, Вильгельм Кубе стал протектором небольшого остатка в 8700 евреев, которых депортировали в Минск из Германии в ноябре 1941 г. В данном случае это событие представляет более чем утилитарный интерес. Кубе рисковал неблагоприятными рапортами гестапо в отношении своей мягкотелости. Следует добавить, что для белорусских евреев у него не осталось ни капли этой мягкости, потому что он не раз давал свое одобрение мерам, свидетелем которых был сам. Но довольно поздно в своей жизни он решил, что евреи из Германии — «люди из нашего же круга культуры». Его интерес пробудился во время первой депортации евреев в Минск, когда Кубе обнаружил среди них несколько симпатичных, по-арийски выглядевших девушек, а также ряд бывших солдат, награжденных в Первую мировую войну. Среди них был даже морской адъютант кронпринца Вильгельма, с которым Кубе, как он считал сам, был по-родственному связан через супругу. Через год первое возмущение Кубе переросло в настоящую привязанность к этой уменьшающейся в размерах компании — таким же, как он, гражданам Германии на враждебной земле. Кубе позабыл о своем пожизненном оголтелом антисемитизме, который оформился у Кубе давным-давно, в 1909 г., когда он основал радикальное студенческое братство в Берлине. Окруженный в разрушенном войной Минске почти немыслимыми зверствами, со своими слабыми попытками примирения, разрушаемыми возмущением угнетенного населения Белоруссии, Кубе нашел островок цивилизации в обезлюдевшем и обреченном гетто для евреев из Германии.
Симпатии Кубе, хоть и делали его известным, в конечном счете для евреев не имели значения. Последние из них покинули Минск в сентябре 1943 г. — за день или два до покушения на самого Кубе — в газовых фургонах (т. е. в «газвагенах» («душегубках»), в закрытый кузов-фургон которых подавались выхлопные газы. — Ред.). Как генеральный комиссар Белоруссии, Кубе тем не менее был одним из высокопоставленных чиновников на оккупированной советской территории, гражданских или военных, который на протяжении какого-то времени препятствовал убийствам на расовой почве. Жалкий и бесплодный, жирный и похотливый, этот немолодой человек многие месяцы делал то, что не осмелился сделать ни один из членов столь превозносимой оппозиции Гитлеру.
До самого конца войны остполитики тешили себя иллюзиями, что антисемитизм все еще представляет собой приманку для русских оппозиционных движений против Сталина. Прибалтийское немецкое происхождение, долгая партийная идеологическая работа и связь с эмигрантскими кругами царских времен — все это поддерживало жизнь в таких иллюзиях даже в 1944 г., когда генералу Власову было разрешено иметь собственный национальный комитет и национальную армию. Сам Власов, похоже, старался не загромождать свои выступления антисемитскими сантиментами, но для большинства русских генералов-коллаборационистов они были вполне естественными, потому как во власовских бюллетенях новостей на русском языке их было в изобилии.
Кроме того, к власовской идее некоторых из самых неутомимых массовых палачей евреев тянуло как магнитом. Среди них были Кальтенбрунер, Олендорф и Радецкий (еще один выходец из Австрии со старинной славянской фамилией. — Ред.), и даже руководитель «Программы Рейнгардта» Одило Глобочник — человек с двумя миллионами убитых на совести (1904–1945, австриец, фамилия словенского происхождения, группенфюрер (генерал-лейтенант) СС, уполномоченный рейхсфюрера СС (Гиммлера) по созданию системы концлагерей на территории оккупированной Польши.
Покончил с собой. — Ред.). Многие члены эйнзацгрупп и зондеркоманд по истреблению евреев прятались в рядах так называемой «освободительной армии». Почти каждый образованный советский пленный, способный без запинки прочесть национал-социалистические антисемитские пропагандистские материалы, мог рассчитывать на работу в растущей армии таких «политработников». Верховному командованию пришлось сожалеть об этой безответственной деятельности, когда этим пропагандистам было дозволено высказывать свои мысли на своем родном языке перед русскими частями, служившими на Западе. Путь к сердцам немцев был слишком легким. Власов сам говорил Вильфриду фон Овену в марте 1945 г., что Сталин инструктировал советских агентов перед переходом германской линии фронта следующими памятными словами: «Всегда говори Jawohl и открыто проклинай евреев».